Каллиграф

Я почувствовал, что где-то рядом возникла Мадлен. Давно она вернулась? Я не мог повернуть голову, чтобы Селина не догадалась, что именно с этой женщиной я сюда пришел, и не переключилась на нее. Теперь уже все и вся в радиусе двадцати футов вокруг смотрели только на нас. Ситуация становилась угрожающей. Я должен был куда-то увести Селину. Я начал было вставать, когда Мадлен мягко опустилась на стул Натали, рядом с Уильямом.

– Куда это ты собрался, сволочь? – Селина поднесла к глазам руку с побелевшими костяшками пальцев, хотя никаких признаков слез не было видно. – О, тебе-то хорошо. Трахать меня, потом, когда тебе это надоело, послать меня подальше, кто же станет беспокоиться о женщине с неудачным браком и тупым уродцем вместо мужа. Я СКАЗАЛА – СЯДЬ, Я С ТОБОЙ ГОВОРЮ.

– Селина, я не…

– О, да пошел ты, – Селина швырнула недокуренную сигарету в пепельницу, резко встала, покачнулась и взяла первый попавшийся бокал с вином. Я замер, полупривстав. Какую-то печальную, жуткую секунду мы смотрели друг другу в глаза – два взлетающих застывших в движении самолета, образовавших разорванную арку. А затем она выплеснула вино из бокала мне в лицо.

Когда Мадлен убрала пиджак, а я снял рубашку, она сказала:

– Ну и ну, все это немного в стиле статеек из «Космополитена», тебе еще повезло, что это было всего-навсего белое вино. Говоришь, она занимается рекламой?

Вино на лице редко является именно тем, о чем мечтаешь. Тем не менее, несмотря на то что вечер прошел далеко не блестяще, конец его оказался далеко не катастрофическим. К моему огромному удивлению, Мадлен оставалась со мной – и была необычайно милой; кроме того, мы пошли в дамскую комнату – гораздо более элегантную и комфортную, чем мужская.

– Само собой, я ничего не говорил ее мужу, – заявил я, чувствуя – как бы безумно это ни выглядело, – что это единственное, что по-настоящему важно. – Я имею в виду мужа Селины, я не…

– Я знаю, что ты не говорил. Ты слишком умен для этого. Думаю, они просто поссорились, вот и все. Скорее всего, она сама ему рассказала. – Мадлен взяла полотенце, намочила его и начала аккуратно и тщательно вытирать вино с лацканов моего пиджака. На свое отражение в зеркале она ни разу не взглянула. – И еще, знаешь, никто ведь не принуждает другого человека трахаться. Она ведь сама тебя хотела, правда?

– Нет, никто ее не принуждал.

– И знаешь, что я тебе еще скажу? Теперь, когда тебя публично разоблачили как мужчину, которому нельзя доверять, не говоря уж о том, чтобы симпатизировать тебе или жить с тобой, ты стал гораздо более желанным. Ты самый сексуальный мужчина на этом балу. Такова дурацкая женская природа. Так что наслаждайся.

Она протянула мне пиджак и начала замывать под краном воротник моей рубашки. Вошли две женщины и уставились на меня с неодобрением и любопытством. Мадлен многозначительно взглянула на них. Они одновременно закатили глаза. Женщинам слова не нужны.

– Значит, считаешь, мы можем остаться? – спросил я.

– Думаю, тебе следует держаться поближе ко мне, а я за тобой присмотрю. – Она включила сушилку для рук и подставила воротник под поток горячего воздуха. – Это слишком опасное место, чтобы ты мог бродить здесь в одиночестве.

Я стоял, обнаженный до пояса, в наброшенном на плечи пиджаке, чувствуя себя мужчиной-стриптизером из документального фильма, повествующего о плюсах и минусах этой профессии, и пытался оценить ситуацию. Бесспорно, мое первое Я чувствовало себя очень смущенным. Второе Я – все еще очень мокрым. Но – и это вдохновляло – мои третье и четвертое Я, отправленные в командировку для оценки влияния всего случившегося на Мадлен, вернулись с неожиданно благоприятными результатами. Прирожденный нарциссист – Я номер пять – даже в таких условиях чувствовал себя вполне комфортно. Шестое Я – тихий, но настойчивый интеллектуал, который вечно разрубал мириады гордиевых узлов жизни, гадал, зачем и как разоблачили Селину и почему она пришла к выводу, что ответственность за это несу я. Седьмое Я просто восхищалось тем, сколько Я помещается в моей личности. А тем временем Я номер восемь, не способное вынести все вышеупомянутое, хотело лишь одного: выпить залпом большой стакан чего-нибудь покрепче.

Итак, чтобы избавиться от последствий пережитого шока, очень развеселив Мадлен и доведя до белого каления всех остальных стоявших в очереди за коктейлями гостей, я прошел вперед, к бармену и потребовал «Талискер» с «Московским мулом». Такую смесь по многим причинам следует признать неправильной, вредной и недостойной уважения – сомневаюсь, что даже упрямый москвич, отдыхающий на острове Скай, смог бы перенести этот коктейль, но когда дело доходит до выпивки, я способен проявить настоящую решимость. Кокаин, экстази, травка, даже сигареты, – все это я могу попробовать – несколько ночевок, флирт, интрижка, романчик – ничего серьезного. Но выпивка – это истинная любовь: в богатстве и в бедности, в здравии и в болезни, пока смерть не разлучит нас и т. д. А человек, который начинает с «Талискера» и запивает его «Московским мулом», может через некоторое время потерять ориентацию в пространстве, но он, во всяком случае, будет помнить, что такое первый поцелуй.

И клянусь вам: я сразу почувствовал себя на сто процентов лучше. Великолепно. (В любом случае оплачивала мои эксперименты Мадлен.) Затем я взял горячительный «Кир-Рояль» (этот коктейль не в моем стиле, его предложила Мадлен, поскольку сама взяла такой же), за ним последовал охлаждающий «Том Коллинз». Он-то, при некоторой помощи водки и лайма, наконец распахнул врата восприятия.

– Хочешь потанцевать? – спросила Мадлен.

– Давай потанцуем.

Она подала мне руку и повела меня прочь от бара. Я проследовал за ней в главный зал – там царил бессмертный бог ритма, побуждающий разноцветных женщин и черно-белых мужчин двигаться. Дубовые стены смеялись надо мной, а люстры подозрительно косились, но они не могли сбить меня: я был сам ритм. Мы медленно обогнули роскошную колесницу нашего стола, улыбаясь во весь рот, и я по-дружески обнял за плечи Уилла, который, похоже, молча сидел в одиночестве. И тут я жестоко ошибся. Дело в том, что – поразительно – это был не Уилл. Уилл ушел. Как и Нил. И Натали тоже нигде не было видно. Человек, сидевший за нашим столом на месте Уилла, оказался кем-то иным, вовсе не похожим на Уилла. Совершенным не-Уиллом. Анти-Уиллом.

– Привет, привет, – сказал я вполне дружелюбно. – Вам одиноко? Веселей. Почему вы не идете потанцевать? Мы вот, например, как раз туда и собираемся. Это вам пойдет на пользу.

– Я жду свою жену, – ответил он. – Мы разводимся.

Я подумал: ну, что же. ваше дело.

– Извините, – сказала Мадлен, взяв меня за руку. – Боюсь, мой друг намерен покончить с собой. Пожалуйста, не обращайте на него внимания. Пошли, Джаспер, ты обещал мне танец. Идем.

Правильно, подумал я. Обещал танец. Вот и станцую, черт меня подери.

Но тут выяснилось, что Стивен Брукс, хотя и был коротышкой и совершенно не интересовался идеями Джона Донна о множественности личностей поэта, не терял времени даром, когда речь шла о парне, спавшем с его женой: первый его удар пришелся в солнечное сплетение, а второй в нос.

Я упал, теряя сознание, на руки своей любимой.

И после этого все стало совсем плохо. Когда я пришел в себя, опьянение заметно прошло, но вместо него пришла боль – много, много боли – о, да – очень много боли… На самом деле боли, как я обнаружил, просто нравилось топтаться по мне. Она скользила вверх и вниз по моим ребрам, выделывала странные пируэты на переносице, яростно давила на глазные яблоки. Когда я пришел в себя, моя рубашка была залита кровью; в отдалении шумел продолжавшийся бал; я лежал в кожаном кресле; у меня возникло ощущение, что я остался один в незнакомом кабинете; к тому же я был пьян; мне ужасно хотелось выпить еще; во рту был привкус железа; я переживал жуткий стыд; рядом со мной не было ни Мадлен, ни Уильяма, ни Натали, ни друзей, ни семьи.

Но зато была Люси.

Она сидела на стуле напротив меня в пурпурном бальном платье и смотрела на меня терпеливым взглядом человека, с которым дурно обошлись.

Несколько долгих мгновений, насколько я помню, я хотел встать, но побоялся, что она в таком случае сочтет меня достаточно окрепшим для новой атаки. А потому я остался там, где был, пока минутная стрелка на старинных часах, над пустым камином, мучительно ползла, пытаясь обозначить наступление очередного часа.

Два часа. Отбросим секунды. И где мы теперь будем сражаться? Как может мужчина, подумал я, защититься от женщины, желающей убить его? Каковы правила? Каков протокол? Безусловно, следует сдерживаться, но что, если она действительно настроена на смертоубийство? Испытывая тошноту, я осознал, что, когда дойдет до потасовки, настоящий мужчина не сможет найти в себе силы нанести ответный удар. Наверное, если такой момент наступит, я вынужден буду просто сдаться.