Каллиграф
Шрифт:
– Мне то же самое, – распорядилась Мадлен. Она была несколько шокирована мои словами, но в глазах горел азартный блеск.
– А ты? – спросил я у Марко.
– Конечно, – кивнул он, – пиво было бы кстати.
– Отлично.
Я сделал заказ, а затем развернулся спиной к бару. Мадлен встала с табурета, позволяя платью свободно скользнуть вниз и расправиться, затем она снова села, вызывающе закинув ногу на ногу. Тем временем Марко сложил руки в молитвенном жесте итальянского футболиста, возмущенного решением судьи.
– Ой, дружище, какая досада. А я подумал, что сегодня мой счастливый день. Четыре года я играю блюз в этой группе, и никто еще никогда не предлагал мне секс после шоу. Даже оральный. Даже в Венгрии. Я подумал, может быть, один раз Господь решил мне помочь. Ужасно обидно.
– Мне тоже, – сказала Мадлен. Она выглядела очень несчастной, но
Ревность прошла так же быстро, как нахлынула. Но я все еще удивлялся тому, как я был потрясен такой ерундой. Я приобрел опыт: после того, как ревность занесла твой адрес в лист рассылки, отписаться от нее уже нельзя.
Остаток ночи был слишком безумным и пьяным а потому теряется в тумане. Часа в три мы вывалились на улицу – снова рука об руку, под звездами, которые мерцали, стоило нам отвести от них взгляд, и луной, которая раскачивалась из стороны в сторону, если мы смотрели на нее, – а потом побрели назад по Виа ле ди Трастевере, стараясь не приближаться к бормочущим наркоманам у грязных забегаловок, и постоянно прислушиваясь, чтобы не попасть под колеса какому-нибудь из мальчишек на мотороллерах, которые как безумные носились по площади, как будто в поисках особо эффектного столкновения, способного отрезвить всех нас, заставить забыть о ребячествах ночи и приступить, наконец, к серьезным занятиям завтрашнего утра. Мы свернули в боковую улицу, и брели, и спотыкались, и искали дорогу на ощупь, проходя мимо теплых каменных стен, – то шептались, то кричали, то хихикали, то целовались – потом еще поворот, и мы оказались на сумрачной Виа дель Моро, а оттуда прошли к теряющемуся в темноте, но по-прежнему массивному святилищу «Звездной пыли», последнему из ночных прибежищ для тех, кто отказывается верить в восход солнца.
Когда они выставили нас вон, в воздухе чувствовалась предутренняя свежесть, а ночное небо начинало светлеть. Мы, покачиваясь, потащились домой, я вспоминал итальянские ругательства и тут же обрушивал их на голову Мадлен, а она хихикала, шла передо мной задом наперед, надувала губы, насмешливо поднимала подол платья и дразнила меня:
– Ты наслаждаешься выходными, Джаспер, ты наслаждаешься мной? Да? Нет? Да… О, думаю, да. Но с тобой трудно говорить, правда? Это так. Потому что ты… мужчина. Такой серьезный.Мужчина! А настоящий мужчина никогда не покажет, что думает и чувствует, так ведь? Нет, никогда. Но женщина всегда сможет догадаться; и в этом наше колоссальное преимущество. Для женщины мужской ум – как утомительная игра в крестики-нолики, и единственное, что может удивить нас, что вы просите о новом раунде. В мужчинах нет ничего сложного или непостижимого. Так иди и возьми меня, если это то, чего ты хочешь.
Я хотел. И взял.
В сумраке, за закрытыми ставнями, она спросила меня, сплю я или нет. Нет, ответил я, и встал, чтобы принести ей воды. Она села на кровати и залпом выпила целый стакан, и тогда я пошел, чтобы принести еще.
23. Канонизация
Молчи, не смей чернить мою любовь…
Без страха мы погибнем за любовь; И если нашу повесть не сочтут Достойной жития, – найдем приют В сонетах, в стансах – и воскреснем вновь. Любимая, мы будем жить всегда, Истлеют мощи, пролетят года — Ты новых менестрелей вдохнови! — И нас канонизируют тогда За преданность любви. [109]109
Перевод Г. Кружкова.
– Ради Бога, Джаспер, который час? – Мадлен на мгновение приподнялась и посмотрела в ту часть комнаты, где я только что успешно, но довольно шумно вскипятил молоко.
– Девять.
– И какого черта ты делаешь? – Она перекатилась на другой бок и зарылась лицом в подушку.
– Я пытаюсь заставить эту кофеварку варить кофе. – Первые темно-коричневые капли упали в белую чашку, которую я отыскал на кухне. – Ага,
вот как она работает. Фантастика.– Ты не можешь немного потише? Кое у кого жуткое похмелье.
– Это не я издаю шум. Это кофеварка.
– В котором часу мы должны встретиться с твоим священником?
– Не раньше половины одиннадцатого. – Я убрал на четверть заполненную чашку и подставил другую. – Хочешь капуччино?
– Только если ты пообещаешь мне сначала достать из моей сумки парацетамол и дать его мне вместе со стаканом воды.
– Конечно. – Это означало, что ее кофе может остыть, так что я осторожно перелил его в свою чашку, сделав себе двойную порцию, а потом добавил молоко и сделал большой глоток. Неплохо для первого опыта с незнакомой кофеваркой. Я налил в стакан холодной воды из-под крана, бросил туда несколько кубиков льда и принес ей питье. – Вот, возьми. Очень плохо?
– Бывало и хуже. Таблетки у меня в косметичке. Принеси лучше всю сумку, я сама найду. Она в ванной.
Ванная комната была ненамного больше обычной кладовки – эдакий стенной шкаф, в который можно войти. Я включил свет и шагнул внутрь.
– Как получилось, что ты одет? – спросила Мадлен.
– Я сходил на рынок и купил кое-что на завтрак. И еще ингредиенты для «Кровавой Мэри», на случай, если тебе захочется. Хотя, увы, даже в английском магазине на площади Сан-Козимато не оказалось уорчестерского соуса. – Я вышел из ванной и подал ей сумочку.
Она начала рыться в ней:
– У нас что, действительно намечается пикник?
– Не уверен. Но я взял нектарины на завтрак, а еще натуральный йогурт и неплохой мед. – Внезапно меня охватило дурное предчувствие, рецидив из прежней жизни. – Если, конечно, ты не хочешь чего-то другого.
Она отхлебнула воды» запрокинула голову, чтобы проглотить таблетку, а потом кинула в сторону пустую упаковку. Потом спустила ноги на пол и села на край кровати, прижав ладонь ко лбу. Поморщившись, она сказала:
– Твоя зацикленность на завтраках меня достала, Джаспер. Я съем все что угодно.Но сначала мне надо принять душ, чтобы отец Как-его-там получил меня свеженькой.
Тут двух мнений быть не может: отец Седрик был большой шишкой. А что касается умерщвления плоти, с которым связана его работа, я не могу его винить: если бы мне было сорок девять лет и меня бы заставляли дважды в день надевать платье и работать по воскресеньям, я бы тоже полюбил копаться в книгах. Да, к тому же спиртное. На самом деле мне трудно сказать, что хорошего в том, чтобы быть человеком сутаны в наши дни. Никто не верит ни одному вашему слову, рабочее время не определено, деньги совсем не такие, как хотелось бы, а девочки по-разному относятся к пасторским воротничкам. Кроме того, большинство людей думают, что вы алкоголик или тайный педофил, или то и другое сразу, и это – будь то правдой или нет – сильно усложняет общение с окружающими вообще, и с паствой, в частности. А что касается так называемых таинств, едва ли кому-то удается сохранить невозмутимое лицо, когда вы стоите у алтаря и мямлите что-то себе под нос; и кто из прихожан по-настоящему жаждет прощения или избавления ада или прочей чепухи? Никто. Они хотят греха, да побольше, только, пожалуйста, чтобы была кнопка «пауза». И на слова уважения вы можете рассчитывать только тогда, когда тебя вызывают посреди ночи, чтобы окропить одеколоном умирающую восьмидесятилетнюю вдову – которая, по трагическому стечению обстоятельств, была едва ли не последней из оставшихся на планете людей, все еще желающих проводить в твоем обществе выходные дни. Это мало похоже на счастливую жизнь. Но, по крайней мере, отец Седрик сумел вытащить счастливый билетик и оказался предельно близко к главному месту действия: если решите стать священником, перебирайтесь в Ватикан.
Наверное, прошло несколько минут после назначенного времени, когда я увидел, как он спешит к нам. Мы ждали прямо перед швейцарскими гвардейцами, стоявшими на посту на Виа ди Порта Анжелика, которая идет к северу от площади Сан-Пьетро. Я наслаждался приятным послевкусием «Кровавой Мэри» (раньше я считал, что этот коктейль крепковат, но сейчас он возвращал мне мир и гармонию). Мадлен приканчивала второй литр минеральной воды. В качестве насмешки над моими усилиями убедить ее одеться как можно более консервативно, она надела туфли-лодочки, белую рубашку, плиссированную юбку из верблюжьей шерсти, цветной платок и солнечные очки в черепаховой оправе. Мы свели разговоры о прошедшей ночи к минимуму из-за похмелья, но я постарался объяснить ей, как важно найти компромисс между скромностью и легкостью – пустая трата времени.