Каллиграммы; Стихотворения мира и войны (1913-1916)

Я никогда теперь уж не смогуРасстаться с нежностью к моей ЖеланнойК поломанному ветром василькуМоя голубка берег долгожданныйИ гавань на далеком берегуКолодники с веревками на шееИ фавны и болотные огниВторгаются в мое воображеньеВезде меня преследуют ониО Господи какое всесожженьеМеня тоска преследует как рокЯ знаю что душа и тело бренныОни единорог и козерогПугаются тебя огонь священныйБагрово-красный утренний цветок Несчастье грозный бог со взглядом строгимБезумными жрецами приодетА твои жертвы в рубище убогомСуровый бог рыдали или нетТак пусть Беда для нас не будет богомЗмеей струишься ты за мной в пылиКуда б ни шел как тень ползешь ты сзадиБог тех богов что в осень полеглиТы скользким брюхом отмеряешь пядиПо праву отошедшей мне землиНе позабыла ль ты мою услугуЧто вывел я тебя на свет дневнойВлачишься ты печальная супругаКак траурная тень всегда за мнойВедь мы неотделимы друг от друга В апреле зиму погребли снегаПриветствуя приход поры бесснежнойИ в поле и в сады и на лугаСлетелись стаи птиц спешащих нежныйАпрель восславить с каждого сукаДружинами весны зеленолистойАрмада снега вспять обращенаВесна улыбкой светится лучистойИ к бедным людям благости полнаИх омывает добротою чистойРазмеры сердца так же великиКак зад почтенной дамы из ДамаскаНо грудь пронзают семь мечей тоски [15] Прекрасная я весь любовь и ласкаИ сердце рвут проклятые клинки

15

Но грудь пронзают семь мечей тоски – по евангельскому преданию, святой старец Симеон Богоприимец, которому было предначертано, что он не умрет, пока не увидит Христа, сказал Марии, когда увидел младенца Иисуса: «И тебе самой оружие пройдет душу, – да откроются помышления многих сердец» (Лука. 2, 35). Эти слова истолковываются как пророчество о скорбях и душевных муках, ожидающих Богородицу. В католицизме они породили иконографический образ Мадонны, чье сердце пронзено семью мечами.

Печали семь мечей о сладость болиНашептывает страсть мне чепухуМечи мне грудь и сердце распоролиНу как об этом я забыть смогуКогда терпенья нет крепиться боле

* * *

Всем ручейкам молочным ХанаанаО Млечный путь ты светозарный братТы курс нам указуешь постоянноК туманностям куда сквозь звездопадЛетят тела возлюбленных слиянноСуществованьем правит рок слепойИ подчиняясь музыке небеснойКоторая звучит сама собойВсю нашу жизнь танцуем мы над безднойПо воле бесов властных над судьбой Рок рок существования основаВсем нам от сумасшедших королейДо лживых дам в пупырышках ознобаСредь утомленных временем полейГрозит его мучительная злобаЧто делать регент твой удел таковТы Луитпольд [16] свое предназначеньеБыть нянькой августейших дураковОплакивал ли в сумрачном свеченьеМерцающих в тумане светляковУ озера стоит дворец огромныйС воды несется пенье рыбакаХозяйки нет приподнят мост подъемныйОтдавшийся на волю ветеркаСкользит по водной глади лебедь томный

16

Луитпольд, Карл Иосиф Вильгельм Людвиг (1821–1912) – принц-регент при двух безумных баварских королях, его племянниках, Людовике II (1845–1886) и Отгоне I (1848–1916). В последующих строфах упоминается эпизод из истории Баварии, долгое время волновавший Аполлинера: Людовик II Баварский тратил огромные деньги на украшение своих дворцов и общался с министрами только через своих слуг; в 1886 г. король был признан душевнобольным и при загадочных обстоятельствах окончил жизнь самоубийством, бросившись в воды Штарнбергского озера.

Здесь короля дурной конец постигОн утонул у этих стен купаясьНо выбрался на берег и затихС тех пор лежит недвижный улыбаясьУставив в небо помертвевший ликМне лира пальцы жжет твое пыланьеИюньского светила жаркий знойЯ по Парижу мерю расстояньяБезумство нежное владеет мнойИ умирать в Париже нет желаньяЗдесь каждый день воскресный удлиненИ тянется легко и монотонноВ дворах шарманок раздается стонЦветы свисают с каждого балконаПизанской башни повторив наклон Парижский вечер одурел от джинаСверкая фонарями вдоль хребтаСпешат трамваи с грохотом лавиныКак на линейках нотного листаИзлить на рельсах бешенство машиныНестройный хор кафе по вечерамПоет шипеньем всех своих сифоновИ песнями веселыми цыганИ голосами хриплыми гарсоновТу страсть к тебе что прежде пел я самЯ знаю что рабы поют муренам [17] Могу пропеть и лэ [18] для королевИ песнь которая под стать сиренамИ простоватый жалобный напевИ песенку привыкшего к изменам

17

Я знаю что рабы поют муренам – в Древнем Риме богатые рабовладельцы держали мурен, чье мясо очень ценилось, в специальных бассейнах и откармливали их трупами своих рабов.

18

Лэ – культвировавшаяся в средневековой французской поэзии форма небольшого «рассказа в стихах».

БЕЗВРЕМЕННИК

Ядовит но красив луг порою осеннейОтравляется стадоВ умиротвореньеРаспустился безвременник синь и лиловНа лугу И глаза твои тех же тоновВ них такая же осень с оттенком обманнымИ отравлена жизнь моя этим дурманомВысыпает из школы ватага ребятБезрукавки мелькают гармошки гудятА цветы на лугу словно матери схожиС дочерьми дочерей и озябли до дрожи Как под ветром неистовым веки твоиПастушок напевает в полузабытьиИ мыча навсегда покидают коровыЛуговину в осенней отраве лиловой

ДВОРЕЦ

Максу Жакобу [19]

Рои вечерних дум беспечно-босоногиК ее владениям бредут порою грезЕй подарил король высокие чертогиНагие как король над взбитой пеной роз

19

Жакоб, Макс (1876–1944) – французский поэт и художник; с 1904 г. – один из самых близких друзей Аполлинера.

А мыслей-то моих по саду разбрелосьСлоняются трунят над лягушачьим хоромПленяют кипарис торчащий семафоромИ солнце в цветники с небес оборвалосьСтигмат кровавых рук прилип к стеклу как пленка [20] Что за стрелок упав стрелой пронзил закатЯ выпив кипрских вин под белого ягненкаЗапомнил что они камедью чуть горчатВзобравшись королю на тощие коленкиРазряжена пышна ей-богу самый смакРозмонда ждет гостей и крошечные зенкиКак изумленный гунн таращит на зевак

20

Стигмат кровавых рук прилип к стеклу как пленка – стигматы (ранки на теле) как воображаемые раны Христа появлялись на руках и ногах верующих во время религиозной экзальтации.

Прелестница моя с жемчужно-нежным задомВаш жемчуг на глазок признаться тускловатКого вам ждать из грезЧто на Восток спешатНу а по мне милей попутчиц и не надоТук-тук Войдите Свет в прихожей чуть сочитсяНочник блестит во тьме как золотая брошьВы головы вот здесь повесьте за косицыВечерний блеск небес на блеск иглы похожВ столовой не вздохнуть Нещадное зловоньеОбъедки сальных туш прожаренных в печиКороль сегодня сыт от двух яиц в бульонеИз двадцати супов у трех был цвет мочи