Камаль. Его черная любовь

– Увидишься позже.

Затолкнув меня в камеру, главный уходит, и от беспомощности я пинаю дверь ногой.

К ночи, когда за стенкой начинают раздаваться стоны и звуки издевательств, я по привычке баррикадирую дверь стулом, чтобы услышать, если главный решит прийти ко мне. Сбросив верхнюю одежду на одинокий стул, переодеваюсь в сорочку. В моей камере, в отличие от камеры пленника, было тепло.

В первые дни, проведенные здесь, мне было жутко. В последующие меня рвало, и я молила не мучать его. А затем они начали избивать и меня. Каждый раз, когда я защищала его. В какой-то момент я перестала это делать. Защищать. Больше не лезла. Я залечивала свои раны и молчала, а теперь и вовсе приноровилась засыпать под его крики и стоны.

Вот и этой ночью мне удается заснуть, хотя после такой жизни мне, наверное, вечность будут мерещиться глухие удары и мужские стоны Камаля…

…Этой ночью я просыпаюсь от звука скрежета металла. Мороз ползет по спине, когда я понимаю, что что-то не так. В коридоре тихо, слишком тихо, если не считать еле слышных шагов, приближающихся к моей камере.

Я подтягиваю одеяло к груди и сжимаюсь в угол.

Дышу через раз, боясь пошевелиться.

Шаги становятся громче. Быстрее, увереннее. Это точно не надзиратели – они никогда не ходят так тихо.

Дверь камеры резко распахивается, откидывая мои баррикады и ударяясь о стену, и я невольно вскрикиваю.

Долгих четыре месяца он просил меня помочь ему выбраться. Он предлагал планы. Его мозги хорошо работали. Я, конечно же, отказывалась. Трусила. Сдавшись, Камаль просто попросил достать для него острый предмет. Он говорил, что все сделает сам. Сам будет точить свои цепи. Сам убьет охрану. Обещал помочь мне найти моего брата, мне всего лишь нужно было принести ему острый предмет. Не так сложно. Мне это ничего не стоило.

Но я отказалась.

Отвернулась от него.

Я отказала ему в такой простой мелочи, потому что поставила жизнь своего брата выше нашей с ним.

И теперь…

Теперь он стоит в моих дверях, весь в крови. На руках, на лице, на разорванной одежде. Грудь вздымается от тяжелого дыхания, глаза сверкают в тусклом свете лампочки.

Это Камаль, и на нем больше нет цепей, разделявших нас.

Впервые за четыре года он обрел свободу, и звучит это дико страшно.

Я забиваюсь в угол кровати, потому что понимаю – он выбрался и пришел, чтобы сделать мне больно. Как обещал.

– Камаль… – шепчу совсем тихо, но слова застревают в горле.

Я давлюсь.

Давлюсь собственными мольбами, которыми я готова была усыпать этого зверя, лишь бы он не трогал меня. Лишь бы оставил в живых. Одну единственную меня.

Ведь остальные его мучители, я слышала, уже захлебываются в собственной крови.

– Одевайся, – его голос низкий, хриплый. Это больше похоже на рычание.

– Что?

Я вжимаюсь в угол кровати, стараясь держаться как можно дальше от него.

Он делает шаг вперед, и я вижу, что кровь не только на нем, но и на полу за его спиной. Она тянется дорожкой откуда-то из коридора. Прямиком ко мне.

– Я сказал, одевайся или пойдешь так, – повторяет первый и последний раз.

– Я не могу… Я здесь такая же пленница, не трогайте меня…

– Ты можешь, – он подходит ближе, и я чувствую запах металла и чего-то еще, чего-то животного. – Или я сделаю это за тебя.

– Я не пойду с вами!

Мой крик срывается на шепот, когда он останавливается прямо перед моей кроватью.

Я невольно поднимаю глаза. Его лицо – смесь боли и ярости. Глубокий порез на щеке, шрамы от ожогов, запекшаяся кровь на губах. Такого невозможно полюбить. Он совсем не похож на принца, о которых я читала в книжках.

Впрочем, любить меня никто не собирается.

Меня собираются убить.

– У них мой брат. Я с вами не пойду.

– Твой брат с большой долей вероятности мертв, – жестко говорит он.

Мир вокруг меня почти рушится. Осыпается на мелкие осколки.

Но я смотрю на него и прекрасно понимаю, что он лжет. Лжет, лишь бы я пошла за ним, но этого не будет.

– Раньше вы обещали его спасти… – напоминаю ему.

– Мое предложение больше не актуально, – он склоняется ближе, так близко, что я чувствую его дыхание на своей коже.

Он больше не говорит.

Только молча хватает меня за руку, железной хваткой вытягивая из кровати.

Силой! Он действует одной только силой, которой у него очень много, ведь на протяжении четырех месяцев я делилась с ним половиной порцией своей еды! Как минимум! Фрукты, овощи, мясо… обязательно мясо!

Я была слишком добра к нему, и тем же он мне, увы, не отплатит, и словно в подтверждение этому…

Губы пленника резко касаются моих.

Резко, жадно, словно он хочет забрать последнее, что у меня осталось. Я отчаянно пытаюсь оттолкнуть его, но он сильнее.

– Отпустите!

Я вскрикиваю, но он только сильнее прижимает меня к себе. Губы скользят по его острой небритой щеке, раздирая кожу в кровь.

– Ты просто… пахнешь… едой, – шепчет мне в рот, отпуская.

Моя голова кружится. В глазах темнеет.

Он дергает меня за локоть, и я буквально лечу в его руки, которые волочат меня по коридору – прямо на выход! До тех пор, пока в глаза не ударяет яркий огненный закат.

Мы оказываемся посреди десятков трупов. Его мучителей больше нет. Здесь никого нет!

Есть только зверь. И я. И главный… выпотрошенный… я впервые вижу человеческие вспоротое человеческое тело и кишки.

«За албанскую сучку я вытащу ему кишки и заставлю его их сожрать. Обещаю тебе, кудрявая…».

Меня выворачивает наизнанку. Прямо здесь. Я падаю в миллиметрах от тела и выворачиваю последний ужин.

В горле стоит кислый привкус ужаса.

Я пытаясь отползти, но его рука резко сжимает мой затылок, заставляя смотреть.

– Так будет с каждым, кто предаст меня. Или обидит тебя.

Я сжимаю веки, пытаясь не заплакать, но он тянет меня за волосы назад, вынуждая посмотреть на него.

– Скажи спасибо.

– Что?..

– Просто поблагодари меня.

Моя голова кружится, грудь резко вздымается от рваного дыхания. Я мотаю головой, но он жестко встряхивает меня, больно натягивая волосы.

– Говори.

– С-спасибо…

– Большое, – ласково поправляет.

– Б-большое…

Камаль кивает. Его глаза черные, дикие, лишенные всего человеческого.