Камаль. Его черная любовь
Шрифт:
– Не надо! Я… прошу прощения… за свое плохое поведение…
– Это твоя первая и последняя выходка, Ева, – вкрадчиво шепчет зверь. – В следующий раз на коленях ты будешь стоять совсем по-другим причинам. И тебе это не понравится.
Он бегло вытирает кровь со своей головы и волочет меня за собой. В землянке он забирает сумку с деньгами, оружием и всем остальным, а затем выводит меня обратно в лес. От пережитого страха и голода ноги толком не держат. Мне не стоило делиться с ним ни стейком, ни любой другой едой. А я ему еще фрукты и овощи хотела принести, как в прошлый раз, когда он жадно поедал
– Живее, кудрявая.
От его рывка я спотыкаюсь, но он не дает мне упасть. Его пальцы словно железные кандалы сжимают мой локоть, заставляя идти вперед. Дуло его пистолета неотрывно повторяет траекторию моих движений.
Я не знаю, сколько мы движемся по лесу. Полчаса? Час? Он идет, не чувствуя в ступнях холода, и мне становится стыдно. Я-то одетая и сытая, а в его недельном рационе за этот месяц было совсем немного пищи – лишь те остатки, что приносила я. Ну и сто грамм хлеба, что выдавали ему на день. Несколько месяцев в году его морили голодом, уповая на религию и трактуя ее законы совсем по-иному – в угоду своей бесчеловечности.
Когда впереди появляются темные очертания дома, мое сердце сбивается с ритма. Это не землянка, не заброшенная лачуга – обычный дом, спрятанный среди деревьев. В округе есть соседи.
Камаль не останавливается. Подводит меня к двери и рывком распахивает ее, загоняя меня внутрь словно какое-то животное.
Здесь холодно. Тут явно никто не живет, внутри пахнет деревом, пылью и чем-то еще – машинным маслом. Камаль не дает мне времени осмотреться. Он подходит к запыленному шкафу и одним движением смахивает одежду вместе с вешалками. Здесь женская и мужская. Он заставляет меня переодеться в теплый бежевый костюм и при этом ни капельки не отворачивается. Я остаюсь в одном белье, когда скидываю сорочку и переодеваюсь на его глазах, а после – он салфетками оттирает мое лицо от крови.
– Ты худая, – в его голосе слышится недовольство. – Сама ела, когда мне таскала?
– Д-да…
– Приедем домой, будешь хорошо питаться. Наберешь вес. Я обеспечу тебя едой и всем, что захочешь.
– Хочу свободы…
– Всем кроме этого.
Я стою ни жива, ни мертва. Перечить – страшно, поэтому молчу.
– Пошли. Здесь уже опасно.
Камаль закончил оттирать свое тело. Кое-где на нем остались разводы от крови, но джинсы и черная толстовка с капюшоном все с лихвой прикрывают. Одежда на нем висит. Четыре года назад он явно был крупнее и массивнее, но издевательства и голод над этим сильным мужчиной сделали свое дело.
Он быстро сгружает наши грязные вещи в пакет. Я мнусь в чужой одежде, а он, перехватив ценную сумку поудобнее, сжимает мое запястье и тянет к другой двери.
Мы выходим в гараж.
Внутри темно, но я вижу тонированную машину. Черная, покрытая слоем пыли, но целая и выглядит новой. Камаль подходит к ней уверенно, как будто точно знал, что она здесь.
Я смотрю на него с дрожью.
– Это ваша машина? Куда вы поедете?
– Это наша. Я увезу тебя в Россию. Здесь я больше не хозяин. И я хочу домой, Ева.
– А мой дом… – шепчу, запинаясь. – Мой дом – здесь…
Камаль с тяжелым вздохом открывает водительскую дверь, заглядывает внутрь, достает что-то из бардачка. Ключи.
Он все, черт возьми, проделывает молча!
Наплевав на мои слова о доме, ведь ему важно только то, чего хочет он!Он поворачивается ко мне, а я отступаю на шаг назад, не зная, что мне делать. Падать на колени или бежать.
– В машину, – его голос низкий, безэмоциональный.
Я замираю.
– Я вас прошу… как человека…
– Из людей здесь ты одна. В машину, я сказал.
Я пячусь назад, чувствуя спиной холодную стену гаража. Камаль делает шаг вперед, и я готова зареветь на месте.
– Кудрявая, я тоже не особо горю тащить тебя за собой. Сам еле ноги волочу. Но у тебя варианта только два.
И чтобы продемонстрировать мне второй вариант, он поднимает пистолет.
– Я слишком долго точил цепи, чтобы оставлять свидетелей, – его голос спокоен, но в этой тишине он звучит страшнее, чем крик.
Я мотаю головой.
– Нет… нет, пожалуйста… – шепчу я, пытаясь заглянуть ему в глаза, найти там хоть каплю сомнений. Но там только тьма. – У меня здесь брат!
Щелчок затвора.
Я вздрагиваю.
– А у меня полжизни проебано, – шелестит губами. – Поэтому выбирай: мертвая Ева или живая пленница.
Ствол пистолета упирается в мой живот.
Холод. Такой леденящий, что у меня подкашиваются ноги.
Я всхлипываю. Молча киваю.
– Ж-живая… плен-ница…
…Он заталкивает меня на пассажирское рядом с собой. В машине собрано немного вещей, все самое необходимое – чистая одежда, бутилированная вода. Сумку с документами он кидает назад, а сам прогибается надо мной.
Камаль кривит губы, иссеченные шрамами, словно грубый шов на потрепанной ткани. Все его лицо – карта боли, но левая сторона особенно жуткая, словно оплавленная огнем. Я стараюсь смотреть только направо, туда, где еще сохранились черты человека, а не зверя, вырвавшегося из плена.
В его руках сверкает металл. Я рвано вдыхаю, но не успеваю пошевелиться.
Жесткий рывок – мое запястье в его железной хватке.
Меня швыряет к двери, спина ударяется о холодный металл, а он вжимает мое запястье в кожаную обивку и пристегивает меня наручниками к автомобилю.
– Пригнись и сиди тихо. Когда мы выйдем из гаража, Ева перестанет существовать. Все будут считать, что я тебя убил.
Со слезами на глазах делаю, как он велит. Камаль выгоняет машину из гаража, а сам уходит.
В зеркале заднего вида я нахожу кучу канистр. Он обливает содержимым гараж и часть дома, а затем бросает спичку.
Огонь вспыхивает моментально, сжирая склеп и улики вместе с ним. В этом пожаре я должна была умереть, и официально так и есть. Я умерла там, но выбрала остаться живой пленницей.
Вернувшись в автомобиль, Камаль задерживается взглядом на моем лице. Взгляд черный, прожигающий. Его пальцы сжимаются на моем подбородке, грубо разворачивая мое лицо к себе.
– Я хочу жить, кудрявая.
– Угу-м… – всхлипываю.
Сзади полыхает огонь. Как символ сгоревшей прошлой жизни.
Я не дышу, когда его тяжелая рука опускается мне на колено.
– Я хочу жить и мстить всем, кто меня предал. И если ты будешь мне мешать… – он скользит пальцем по моей щеке, по линии скул, по дрожащим губам. – Я тебя даже не трахал. Жалеть не буду. Просто убью. Ты все поняла?