Камень Апокалипсиса

Жена подарила ему испепеляющий взгляд и всю дорогу домой не проронила ни слова.

Суббота началась тихо и ничем особенным не запомнилась, если не считать совместной поездки в клуб, где Мелисса традиционно встречалась со своими старинными подругами. За коктейлем дамы заочно отхлестали, продернули под килем и распяли чету Арнольдов. Следующим утром Спенсер поднялся рано и, вооружившись чашкой кофе и увесистым воскресным выпуском «Вашингтон пост», принялся лениво проглядывать новости. На первой полосе шла пара заметок, где упоминался Тейлор Колдуэлл. Из них Спенсер узнал, что Колдуэлл намеревается «бросить перчатку в лицо оппоненту» на предстоящих губернаторских выборах. За эти сведения ручались «близкие к Колдуэллу источники, пожелавшие остаться неизвестными». «Вашингтон пост» славилась своими «конфиденциальными источниками», что всегда забавляло Спенсера. Будучи окружным судьей, он уже много лет наблюдал за репортерами и политиками и знал повадки этой братии, выражавшиеся принципом «рука руку моет». Он подозревал, что сам Колдуэлл и был той дыркой, откуда утекла информация. Тейлор вполне мог предложить «эксклюзив» в обмен на анонимность, а это только играло на руку газетчику, который теперь мог все представить под соусом сенсационного журналистского расследования. По словам репортера, Колдуэлл вел переговоры с потенциальными спонсорами предвыборной гонки, желая привлечь средства под «наиболее дорогостоящую избирательную кампанию в истории штата». Спенсер едва успел дочитать статью, как на кухню вошла Мелисса.

— Слушай, тут про тебя написано, — сказал ей Спенсер.

— Про меня? В «Вашингтон пост»?!

— Да. Вот здесь сказано, что Колдуэлл собрался выдвигаться кандидатом в губернаторы, и он просит тебя о финансовой помощи. Ну-у… не то чтобы тебя конкретно, но ты знаешь, на диком вечере у Арнольдов Тейлор сказал, что завтра утром зайдет ко мне… по личному вопросу. Наверное, хочет заручиться моей поддержкой, чтобы выжать пару монет из богатеньких Ван-ден-Вендеров.

— Дорогой мой, это ведь ты лелеешь мечту оказаться в коллегии Верховного суда, — заметила Мелисса. — И во сколько мне это обойдется, как ты думаешь?

Когда Спенсер не ответил, она безапелляционно объявила, что проведет весь день, объезжая Маленького Грома. Одним глотком допив кофе и резко отставив чашку, Мелисса вышла. Поскольку прислуга (пожилая семейная чета в составе кухарки и садовника) по воскресеньям брала выходной, Спенсер остался в полном одиночестве. Поначалу он решил было развеяться за рулем «ягуара», но потом махнул рукой, не желая давать Мелиссе повод в очередной раз поиздеваться над его «кризисом среднего возраста у типичного самца». А посему было решено просто сделать себе сандвич и «вприкуску» дочитать газету на веранде.

Вторая заметка на первой полосе, где упоминался Тейлор Колдуэлл, касалась шумихи с подачи губернатора, когда он вмешался в дело о лишенном мозгов телеведущем. В субботу, выступая на чрезвычайной сессии Верховного суда Виргинии, Колдуэлл заявил, что как генеральный прокурор штата настаивает на том, чтобы семья «овоща» оставила его питательно-дыхательные трубки в покое. Он аргументировал тем, что субфедеральный закон от 1992 года, допускающий отключение «вегетативных» пациентов от аппаратуры жизнеобеспечения, в данном случае неприменим, поскольку телеведущий, дескать, «не умирает». По его мнению, подобное отключение равносильно эвтаназии, которая в Виргинии признана противозаконной. Однако суд, составленный из девяти заседателей, отверг аргументацию генпрокурора и вынес решение, что рассоединение трубок «позволит состояться естественному процессу умирания» и, стало быть, «не является сознательным актом так называемого умерщвления из чувства сострадания».

Телеведущий скончался через четыре часа после отключения аппаратуры. Его вдова выступила с гневной речью в адрес губернатора Андерсона. «Это было не что иное, как политический трюк! — заявила она. — В погоне за дешевым эффектом мистер губернатор заставил нашу семью пройти через адовы муки, и я считаю, что здесь более чем уместно официальное извинение. Хотя надеяться на такое благородство не приходится!»

Не успел Спенсер дочитать статью, как услышал какой-то свист и голоса. Он посмотрел влево, вытянул шею вправо, но так ничего и не увидел. Вдруг снова раздался свист, затем пшиканье, фырканье, и по веранде мелькнула тень. Щурясь против утреннего солнца, он поднял лицо и прямо над головой, на высоте метров двадцати, увидел яркий, красно-зеленый воздушный шар. Из корзины выглядывали пять человек и среди них девочка, махавшая Спенсеру рукой. Впрочем, он так и не узнал бы никого, если бы не голос Франка Арнольда:

— Судья Спенсер! Отличный денек для воздушной прогулки! Рекомендую!

Спенсер помахал в ответ девочке — Куки, всплыло в памяти имя, — и шар медленно поплыл над лугами и лесами ванденвендерского поместья. Где-то вдали, по ходу его движения, виднелась фигурка Мелиссы на Маленьком Громе. Она еще не подозревала, что ее уединенность вскоре будет нарушена.

В понедельник с утра зарядил дождь. Спенсер проспал и прибыл в альбемарльский суд с опозданием. Мисс Алиса поджидала его с ворохом розовых листочков, куда педантично заносила входящие сообщения.

— Окружной генпрокурор записался на одиннадцать часов, — доложила она. — Его секретарша говорит, что дело очень важное. И еще…

Не дослушав, Спенсер выхватил розовые бумажки у нее из рук и нырнул в свой кабинет. Менее чем через час предстояло вынести вердикт по целому набору ходатайств, связанных с крупным гражданским иском, надо было просмотреть записи. Их он обнаружил под стопкой корреспонденции, которую мисс Алиса оставила у него на столе в пятницу. Уже вскрытый федэксовый пакет из Лас-Вегаса лежал на самом верху. За выходные Спенсер напрочь позабыл про Макферсона и булыжник. Он сунул руку внутрь и извлек камень, все еще завернутый в пузырчатую полиэтиленовую пленку.

Зачем Макферсон его прислал?

Он развернул упаковку и взял камень в правую руку, прикидывая вес. Чуть меньше фунта. Поверхность гладкая, словно камень подняли со дня реки, где его десятилетиями шлифовала текучая вода с песком. Спенсер перебросил камень в левую руку, будто он был теннисным мячиком, — и вдруг ладонь что-то укололо. Поначалу он было подумал, что защемил кожу под обручальным кольцом, однако, сжав камень во второй раз, вновь почувствовал болезненный укол. И тут догадался. Разряд электричества. Подобных электроударов ему не доводилось испытывать со времен дипломной практики, когда он на весенние каникулы слетал с друзьями в Мексику, в курортный город Канкун.

Мысли невольно вернулись к поездке и к той пьяной, брызжущей тестостероном игре, в которую умудрилась ввязаться вся компания. Помнится, они сидели в баре «Сеньор Пепе» и наливались текилой, перемежая ее пивом, когда к столику вдруг подошел старик мексиканец и предложил им проверить силу воли. На широком полотняном ремне через плечо он держал громоздкий ящик и со стороны походил на шарманщика — разве что без обезьянки. Ящик этот на поверку оказался электрогенератором, который полагалось крутить заводной ручкой, торчащей справа. Одному из приятелей Спенсера мексиканец протянул пару медных трубок и знаками показал, что их надо взять в ладони. Провода от трубок шли к генератору. Смысл сей мужественной игры состоял в том, чтобы как можно дольше удерживать медные трубки, пока старец крутит динамо, пропуская через тебя электроток. Кто-то дал ему бумажку в пятьдесят песо, и мексиканец принялся вращать ручку. Древний измерительный прибор показывал величину тока, и когда стрелка достигла второго деления, испытуемый студент издал стон и выронил трубки. Всеобщий смех. Мексиканец затем передал электроды соседнему молодому человеку. Вновь завертелась ручка. Когда стрелка перевалила за двойку, Спенсер с друзьями забарабанили по столу и закричали: «Давай, давай, давай!» На четверке их товарищ заскрипел зубами. Стрелка клонилась вправо, но на отметке «пять» раздался вопль, и старик остановился. К этому моменту вокруг стола столпились и другие посетители бара, в том числе несколько женщин. Один за другим друзья Спенсера брали электроды в руки, однако никто не сумел перевалить за девятку.

Спенсер, уже порядочно набравшийся, оказался последним по счету и в пьяном угаре решил во что бы то ни стало добраться до десятки. Вспотевшими ладонями он ухватился за трубки и кивнул мексиканцу.

— Давай, давай, давай! — начала скандировать толпа в такт вращению рукоятки.

Стрелка дошла до единицы. Он улыбнулся и уверенно кивнул. Мексиканец завертел быстрее. Генератор загудел, и тон звука стал постепенно нарастать. Кругом все кричали: «Давай, еще давай!»

Опустив веки, Спенсер буквально чувствовал, как ток поднимается от правой ладони к плечу, идет по груди и спускается в левую руку. Когда он решился открыть глаза, то увидел, что стрелка едва достигла пятерки. К этому времени он уже начинал задыхаться, по лбу струился пот, боль казалась невыносимой, но… Он вновь кивнул.

— Э-ван! Э-ван! Э-ван! — орали друзья, а мексиканец все крутил и крутил ручку, подгоняя стрелку к шестерке. Ладони и предплечья начало сводить судорогой. Спенсер вдруг с беспокойством подумал, что с такими делами короткое замыкание произойдет у него прямо в сердце, однако решимость одержала верх.

Он вновь закрыл глаза и попытался подумать о чем-то другом, а не только об электротоке, мчавшемся сквозь его тело. Впрочем, ничего не вышло, и он снова посмотрел на стрелку. Восемь. Ладони жгло так, словно он положил их на калорифер. И все же он отказывался сдаваться. Сила воли против боли. Улыбка Спенсера превратилась уже в оскал, а мексиканец — этот гнусный палач и мучитель — крутил свою ручку со всей скоростью, на какую был способен.