Камень Апокалипсиса
Шрифт:
— Впрочем, вот вам еще кое-какая пища для размышлений, — смягчился Грассо. — Какой бы чудовищной ни казалась смерть девочки, я бы с радостью поменялся с ней местами. Увидеть нашего Владыку и Спасителя Иисуса Христа… самому почувствовать Его раны… быть рядом с Ним в момент страшной казни… и умереть вместе… Да, были и агония, и страдания, но в измученном лице этого ребенка я мог прочесть и такую радость, какую не встречал ни до ни после. Она словно узрела лик Господень, и в этот миг я бы отдал все, чтобы оказаться на ее месте…
После рассказа стигматической истории Грассо всегда чувствовал себя разбитым. К тому времени когда он наконец-то преодолел территорию студгородка и дохромал до своего крошечного кабинета, ему уже не хотелось идти в столовую, вместо этого он решил просто вздремнуть. К тому же секретарша, которая не упускала возможности удрать на обеденный перерыв, уже успела испариться. Впрочем, на письменном столе она оставила пачку свежей корреспонденции. По большей части письма: одно приглашение выступить с проповедью, еще приглашение прочесть лекцию… В самом низу стопки находился крупноформатный конверт из плотной желтой бумаги. Адрес отправителя:
Уважаемый доктор Грассо!
Вы вряд ли меня помните, но двенадцать лет назад я был студентом-теологом в Католическом университете и как-то раз присутствовал на Вашей лекции про девочку с Сицилии. После первого курса университета я перевелся в медицинский колледж. Теперь работаю старшим патологоанатомом здесь, в Лас-Вегасе. Письмо это я пишу потому, что натолкнулся на загадочный случай. Предлагаю Вашему вниманию комплект фотографий. Конверт пришлось запечатать, так как я не знаю, вскрывает ли почту Ваш секретарь, а снимки довольно откровенные.
Суть дела вот в чем. Некий мужчина (имя мы установили: Патрик Макферсон) покончил с собой, спрыгнув с балкона внутрь банкетного зала в одном из местных казино. Удар при падении был настолько силен, что тело словно взорвалось. Его супруга подтвердила, что Макферсон страдал своего рода психозом. К сожалению, в нашей работе самоубийства встречаются сплошь и рядом. Но когда я осмотрел труп, то на левой руке обнаружил необычную язву. Мне кажется, это стигмата.
Из Вашей лекции я помню, что у стигматиков не всегда выделяется настоящая кровь. По большей части это смесь внутренних жидкостей организма, которые в сочетании дают вещество, похожее на кровь. После неоднократных анализов я убедился, что здесь дела обстоят иначе. Из раны этого мужчины действительно сочилась кровь. У меня нет никакого медицинского объяснения этому факту. Поначалу я было подумал, что он просто обжегся — или даже заклеймил самого себя каленым железом, — потому что внешне язва выглядела так, будто человек коснулся чего-то горячего. И тем не менее я не нашел никаких следов рубцовой ткани, свидетельствующих об ожоге или клейме.
Я помню, как Вы рассказывали, что стигматы — своего рода копия Христовых ран. Но у этого мужчины имелось только одно такое ранение. Ничего подобного не было обнаружено ни на правой ладони, ни на ступнях, ни на лбу или боках. Кроме того, как Вы сами можете убедиться, форма язвы на левой руке не соответствует следу, который может оставить гвоздь (см. фото 3-А).
Дознания по этому делу проводить не стали. В глазах моего начальства тут имел место простой случай суицида. Однако я никак не могу выбросить из головы эту необычную язву. Возможно ли, чтобы мужчина страдал от стигматы, не имеющей отношения к Христу? А если нет, то почему у него только одна рана? И почему он покончил с собой, обретя такой дар? Я всегда думал, что стигматики — это глубоко религиозные люди, следующие заветам Христа. Разве церковь не считает самоубийство смертным грехом?
Письмо было подписано доктором Полом Харрисом. Да, доктор Харрис прав. Грассо совершенно его не помнил. Слишком много студентов прошло перед глазами за все эти годы. Грассо вскрыл второй конверт, и на стол скользнула тоненькая пачка фотоснимков. На первом изображена оторванная мужская рука. Рядом с ней кто-то положил складную линейку, а вдоль края фотографии шла надпись: «Правая верхняя конечность до локтя». Впрочем, в этом снимке ничего особенного не было. Зато остальные… Внимание Грассо немедленно привлекло фото 2-А, «левая верхняя конечность до плеча». Здесь рука Макферсона повернута раскрытой ладонью к камере. Отчетливо видна пара ярко-красных полос. Третий снимок, за номером 3-А, был целиком посвящен ладони. Красные полосы внешне походили на кровяные потеки, однако их форма выглядела далеко не случайной. Напротив, своим расположением они напоминали крест. Четвертое фото, сделанное с увеличением, раскрывало дополнительные подробности. На кресте просматриваются контуры человеческого тела. Вооружившись лупой, Грассо принялся изучать снимок. Красные линии настолько детализированы, что на голове распятой фигурки можно разглядеть даже терновый венец. Профессор отложил увеличительное стекло. В жизни ему не приходилось видеть ничего подобного. Что бы это могло значить?
3
Не было еще и десяти утра, когда посылку из Лас-Вегаса доставили судье Спенсеру прямо в офис, на третий этаж судебного комплекса графства Альбемарль. Имя отправителя ничего не говорило Алисе Джексон, судейскому секретарю, а потому она поручила охраннику отнести пакет на просвечивание рентгеном. Мисс Джексон, которую все называли просто по имени, готовилась отметить пятнадцатую годовщину своей работы в должности старшего делопроизводителя при главном судье графства, и она не собиралась распечатывать посылки из Города Греха, не убедившись заранее, что в них не заложена взрывчатка. Алиса давно уже подозревала, что альбемарльскому суду суждено стать мишенью теракта. За городом Шарлоттсвиль укоренилась репутация столицы, или, если угодно, колыбели демократии. Именно отсюда, с плодородных земель центральной Виргинии, в мир вышли три президента: Томас Джефферсон, Джеймс Медисон и Джеймс Монро. Кто может лучше олицетворять американское правительство, чем эта троица патриотов, сыгравших ключевую роль в укреплении федеральной власти? Будучи активисткой местного Исторического общества, мисс Алиса знала, что
и Джефферсон, и Медисон, и Монро когда-то ходили по тем же самым этажам, где теперь ступает и ее нога. А посему хоть кровь из носу, но она приложит все силы, дабы сберечь такое наследие.Возведенный в 1793 году, Дворец правосудия стоял на отлогом холме Судебной площади, которая в свое время отмечала самый центр города. Несмотря на ряд переделок, здание суда сохранило свой первоначальный, колониальный, облик: краснокирпичный фасад в два этажа и четыре белые ионические колонны, портиком обрамлявшие вход. Тяжелые деревянные двери вели посетителей прямиком в огромный зал судебных слушаний с тремя портретами. Джефферсон висел сразу за спиной судьи. Медисон и Монро разглядывали друг друга с противоположных стен. И больше никаких других картин: запрещено.
С потолка, буквально в нескольких шагах от места председательствующего, спускалась цепь с внушительным обручем на конце. Много-много лет назад на крыше повесили колокол, и теперь, дергая за обруч, судья мог оповещать томившиеся на лужайке толпы, что присяжные наконец-то вынесли решение. Впоследствии к старому зданию графство добавило еще одну краснокирпичную пристройку, в подвале которой теперь располагались офисы шерифа и окружного генпрокурора. На первом этаже разместили суд общих сессий, где раздавали штрафы за нарушение ПДД и решали иные мелкие вопросы. На втором этаже, в секретариате графства, желающие могли найти архив свидетельств о браках и разводах, а также прочие записи актов гражданского состояния. А на третьем этаже находился кабинет судьи Спенсера, и именно здесь властвовала мисс Алиса, гранд-дама этой твердыни законопорядка.
У Алисы имелись свои собственные, личные причины трепетно относиться к делам судебной палаты. Ее прапрапрадедушка, Горацио Джексон, окончил жизнь чуть ли не на ступеньках парадного входа. Дело было в Гражданскую войну. Он служил в войсках южан под командованием полковника Джона Мосби, знаменитого Серого Призрака. Как-то раз Горацио вместе с полковником прибыл в Шарлоттсвиль за провиантом, и тут в город неожиданно нагрянули северяне. Пришлось уносить ноги. Мосби удачно выбрался из переделки, зато Горацио получил смертельную рану. Джексон приходился дальним родственником еще одному южанину, генералу Томасу Джексону, известному под прозвищем Каменная Стена, который на тот момент задавал федеральным войскам кровавую баню в долине Шенандоа, сорвав лавры победителя при Фронт-Рояле и Винчестере. В наследство от прапрапрадедушки мисс Алисе достался «Лич и Ригдон» 36-го калибра, табельное оружие офицера войск конфедератов. Теперь раритет хранился под стеклом у двери в судейский кабинет вместе с фуражкой Горацио и его кожаным подсумком, где еще оставалось несколько патронов. Помимо этого реликта времен Гражданской войны, возле здания суда имелась также пара каменных монументов, отдающих дань уважения Конфедерации. Сразу у входа на караульном посту стоял солдат-южанин с винтовкой; по обе стороны от бессменного часового разместили пушки, а на западной стороне площади высился монумент покрупнее: генерал Каменная Стена верхом и при параде.
В глазах мисс Алисы это место было подлинной святыней.
Хотя никто из потомков Горацио Джексона так и не стал богатым или знаменитым, мисс Алиса никогда не упускала возможности упомянуть про убитого предка или про личные, пусть и весьма отдаленные, родственные связи с Каменной Стеной. На протяжении ряда лет она умело оперировала этими фактами, чтобы заявить свои права на место в высшем обществе Шарлоттсвиля. К моменту описываемых событий она уже добилась президентского кресла Союза дочерей Конфедерации при графстве Альбемарль, и ее фотографии, сделанные на различных благотворительных мероприятиях, частенько мелькали на страницах местной прессы.
Что же касается судьи Спенсера, то он, можно сказать, унаследовал Алису в качестве нагрузки к новой должности, когда генеральная ассамблея штата Виргиния назначила его председательствующим в 16-й судебный округ. Положа руку на сердце, он с огромным удовольствием отделался бы от своей флаг-секретарши при первом же удобном случае. С другой стороны, Спенсер отлично знал, что пинок под зад сей пронырливой старой деве рикошетом ударит по его карьере, а потому оставил за ней место старшего делопроизводителя, но при этом старался хитро маневрировать, дабы ограничить круг ее полномочий. В свою очередь, мисс Алиса понимала, что сплетни и кривотолки в адрес босса тоже не наживут ей политического капитала, и на публике демонстрировала подчеркнуто корректное поведение, тихонечко выжидая момент, когда удастся-таки подкопаться под руководство. За прошедшие пять лет никто из них так и не смог насолить противной стороне в той степени, как мечталось.
Судья подозревал, что мисс Алиса втайне ревновала к его социальному статусу, что в глазах Спенсера было делом пустым и зряшным. Он даже находил в этом скрытую иронию, коль скоро сам выбился в люди, женившись на деньгах и положении. Его супругой была Офелия Элизабет Виктория Ван-ден-Вендер, представительница одного из самых богатых и старинных семейств штата. Своими корнями Ван-ден-Вендеры восходили к колониальным временам, когда король Георг II пожаловал несколько тысяч акров сэру Эдуарду Ван-ден-Вендеру. К началу Американской революции семейство успело разбогатеть, в основном на табаке и лесоматериалах. Несмотря на политические связи с английской аристократией, сын Эдуарда, Август Ван-ден-Вендер, присоединился к соседям и поспособствовал успеху революционного заговора, а впоследствии изрядно расширил владения и влияние семейства. Да и вообще, каждый из дальнейших наследников, казалось, обладал волшебной палочкой, и богатства династии многократно приумножались. После Гражданской войны, когда прочие плантаторы-южане разорились, Ван-ден-Вендеры не только выжили, но прямо-таки не на шутку преуспели. Поскольку их состояние по-прежнему находилось целиком в частных руках, никто толком не знал, какими деньгами обладает семья. Надо думать, вполне достаточными, раз три десятка потомков жили с трастовых фондов, не зная печали. Супруга Спенсера, которую все звали Мелисса, была одной из самых юных наследниц.