Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Небольшая геологическая партия уже работала... Его определили маршрутчиком к геологу. Рябинин ожидал узреть бородатого ученого, с трубкой, в очках, с фляжкой на боку... Из палатки выскочила тоненькая загорелая девочка и улыбнулась ему крепкими веселыми губами, но улыбнулась неопределенно - подошел ли, не подошел? Оттого что ее лицо было сухощаво, а волосы туго спрятаны под линялый платочек, Рябинину показалось, что кроме огромных карих глаз на ее лице ничего и нет. Да крепких веселых губ.

Она, Мария Николаевна Багрянцева, только что кончила университет, но за время студенческих практик в экспедиции уже поездила...

Они

стали ходить в маршруты. Рябинин таскал гороподобный рюкзак, который к концу маршрута становился неподъемным. Рыл трехметровые шурфы. По берегам делал пятиметровые расчистки. Откалывал образцы. Жег сноровистые костры. Заваривал крепчайшие чаи. И сох от солнца, костров и двадцатикилометровых походов.

Маша Багрянцева, уже давно пропитанная солнцем, лишь улыбалась ему улыбкой, которую он не мог понять, - будто сама Маша тут, рядом, а улыбка далекая, прилетевшая из каких-то нездешних, загадочных сфер. Она любила камни, травы и музыку. И мечтала найти на галечных отмелях алмаз, потому что где-то в верховьях реки видела размытые кимберлитоподобные породы, сопутствующие алмазам. Ее диплом был об алмазах. Она и Рябинина зажгла этой поисковой страстью - ему теперь в каждом кварце чудился алмаз, хотя он их век не видел. У его деда был алмаз, тот им стекла резал.

Но она об алмазах рассказывала зримо - на привале, где-нибудь на поваленном дубе, за куском хлеба с тепловатым чаем:

–  Сережа, алмаз - самый загадочный камень, хотя человечество о нем знает не одно тысячелетие.

–  А почему загадочный? - спросил он просто так, потому что ему все камни тогда казались загадочными.

–  Люди долго не знали, из чего алмаз состоит, где его искать, почему он так редок и недоступен... Ни об одном камне не сложено столько легенд.

–  А почему?

Она забыла про маршрут, упоенная своей любовью к алмазу.

–  Сережа, он самый твердый минерал, его долго не могли шлифовать. Он самый стойкий - на него не действуют ни кислоты, ни щелочи, никакие "царские водки" и яды. Но он и очень нежный камень - его можно разбить молотком, растворить в простой соде и сжечь в сильном огне. Он самый красивый, имеет неповторимую игру цвета и свой собственный, алмазный блеск. И он самый дорогой, для него даже придумана особая мера веса - карат, тютелька...

Молодость не имеет права на мудрые вопросы. От паркой ли жары, от комариного ли звона, но Рябинин задал его, свой мудрый вопрос:

–  Самый, самый... Самый ли он счастливый?

–  А что ты знаешь о счастье?

Рябинин рассмеялся - ему ли не знать о счастье? Он сидел на поваленном дубе под маньчжурский орехом, ел краюшку крепкого хлеба, опирался на штыковую лопату, видел свой набухший рюкзак, бил на лбу гнусавых комаров, шевелил горящими пальцами в утюгастых ботинках... Ему ли не знать о счастье, когда оно вот, кругом? Да ведь и она симпатична, молода, здорова, образованна, занимается любимым делом...

В тайге на поваленном дубе сидело двое счастливых людей...

Он не знал, сколько времени просмотрел в очищенное снегами небо. Пять минут, десять, полчаса?.. Цветные столбы укоротились, и след от конька стал чуть бахромистым. Рябинин медленно обернулся...

Она все так же стояла посреди кабинета, давая нужное ему время. Статная, в узком платье из серой шерсти, с ниткой ярко-переспелых кораллов на груди. Но Рябинин смотрел и не видел ни изящного покроя, ни модности бус. Новое зрение - уже третье? - отметало все

случайное, привнесенное, принадлежащее только ей, Жанне Сысоевой; новое зрение искало черты другой женщины. И ничего не находило. Ни волос, ни фигуры, ни глаз... Все иное, все чужое.

Рябинин сел. Бесшумно, как птица, опустилась на стул и она. И вскинула руку ко лбу, отводя виденное лишь ей.

–  Вот, - вырвалось у Рябинина.

–  Что?

Вот он, единственный и неповторимый жест, переданный дочери. Дочери ли, не ему ли? Не в письме и не в фотографии, не в чьем-то рассказе и не в магнитофонной записи, не в газетной заметке и не в художественной прозе - в генетическом коде напомнила о себе Маша Багрянцева, прорвавшись к нему через двадцать с лишним лет.

–  Как вы обо мне узнали? - спросил он.

–  Из маминых писем, которые она писала бабушке.

–  И письма сохранились?

Жанна опять щелкнула сумкой, быстро пошевелила там пальцами и выдернула, видимо, из пачки один узкий листок. Он лег рядом с коробкой, с топазом.

Бумага не пожелтела, крепкая - только пошершавела от частых читок... Синие чернила не выцвели, а лишь въелись в бумагу навсегда. Почерк крупный и ровный, который им забыт - он видел-то его лишь на этикетках к образцам пород. Кусочек письма, самый конец... "А в маршрут со мной ходит не мужик пьяный и не бывший заключенный, а юноша по фамилии Рябинин, тоже из нашего города. Худой, в очках, в ковбойке и романтик вроде меня, грешной. Пишет дневник и носит в рюкзаке "Мартина Идена". Намеревается познать жизнь. Так что, мама, за меня не беспокойся. Тигра не встретили, дикий виноград не ем и сырой воды не пью, если только она не из родника. Передай папе..."

Листок кончился - на обратной стороне Маша не писала. Рябинин рассеянно улыбнулся - себе, далекому, в ковбойке, с "Мартином Иденом" в рюкзаке... Ей, далекой, с крепкими веселыми губами, в выгоревшей косынке...

–  Смешное письмо?

–  Очень, - глухо согласился он.

–  А глаза у вас стали грустными...

–  Как вы меня нашли? - помрачнел Рябинин.

–  Вызывали вы летом женщину с нашего предприятия. Я вашу фамилию и услышала. Подумала, не тот ли? А сегодня пришла в исполком, иду коридором и вижу табличку...

Рябинин легко поморщился - она забыла, что перед ней следователь.

–  Зачем вы говорите неправду? - мягко попенял он.

–  С чего вы взяли?

–  Да уж взял...

–  На этот раз ошиблись.

–  Не ошибся. На вопрос, как вы меня нашли, ответ у вас был припасен заранее. Путь в исполком лежит не этим коридором. Ну, и топаз с письмом, я полагаю, вы каждый день с собой не носите.

Ее губы попытались улыбнуться, борясь с мешавшей им жесткостью.

–  А если зашла на вас посмотреть? Не допускаете?

–  Как раз допускаю. Но мне кажется, что у вас есть какая-то просьба...

–  А вы бы ее выполнили?

–  Если в моих силах.

–  Выполните просьбу незнакомого человека, пришедшего с улицы?

–  Вы для меня не пришедшая с улицы.

–  Сомневаюсь я в искренности таких гуманненьких жестов.

–  Вы что ж, не верите в доброту?

–  Ах, какая в наш век доброта?..

Рябинин пожал плечами. Не объяснять же ей суть доброты в эволюционном процессе; не объяснять, что не сила, ловкость и хитрость, не расколотые черепа и не людоедство, а доброта сохранила жизнь человечеству и вывела его в люди.

Поделиться с друзьями: