Камень
Шрифт:
Рябинину казалось, что Жанна говорит не о том, поэтому терпеливо ждал, когда ее речь пойдет о главном. Ведь было же оно в их семейной жизни. Но она умолкла, словно исповедь ее кончилась.
– Сколько вы прожили?
– Три года.
– Жанна, но ведь все рассказанное вами - мелочи, ерунда. Вы мало прожили, он еще десять раз переменится.
– Я не сказала вам одну "мелочишку"... Он дома не ночует.
– А где он ночует?
– Где ночует мужчина, если не ночует дома?
– Мало ли где. У приятеля, у родителей, в вытрезвителе...
– Он ночует не у приятеля,
Рябинин вздохнул, пряча взгляд в топаз, - ему показалось, что ее покатые плечи бессильно дрогнули.
Жизнь, величайшая искусница, сочинила для людей сонмища неповторимых социальных историй. И только перед любовью у нее опускались руки придумывала случаи похожие, как работала на штамповочной машине. Или любовь у всех одинакова? Вот еще одна семья банально распадается...
Рябинину нравились люди, прошедшие жизнь вдвоем до глубокой старости. У него безвольно замирало сердце, когда он видел двух старичков. Прожившие отпущенное им время и все пережившие, аккуратные, чистенькие, вежливо брели они по улице, сосредоточенные на какой-то единой и никому не доступной мысли. Она бессильно опирается на него, на мужчину; он бессильно поддерживает ее, женщину, - и все сами, с достоинством, не прося ни помощи, ни сочувствия. Рябинину тогда хотелось на минуту стать немужчиной и поплакать - по дочке, по жене, по себе, и еще по кому-то и по чему-то, неведомому ему.
– А как вы жили сначала? - попытался он увести ее к лучшим дням.
– Нормально, ответила она без выразительности.
– Вы учились вместе?
– Нет, мы познакомились на пляже.
– Как на пляже?
– В доме отдыха. А что?
– Да ничего.
Не в мытарстве и не в горе; не на работе и не в учебе; не в лесах, полях и горах; не в экспедиции, не в путешествии и даже не в турпоходе - на пляже. Может быть, Рябинин и ошибался, но такие браки он считал заведомо бесплодными, как выращенный цветок под банкой.
– Нам все завидовали, - сказала она голосом, затуманенным воспоминанием.
И губы ослабели, и глаза утратили пугавший его блеск. Рябинин ждал уже не главного, а рассказа о том жарком времени, которое сумело и теперь согреть ее лицо.
– Отец Георгия был против нашего брака. Но Георгий его не послушал. Мы сняли комнату, накрыли скромный стол и собрались ехать в загс. Вдруг входит его отец, глаза горят, вид страшный... Подошел к столу, схватил блюдо с огуречным салатом да и перевернул на скатерть. "Не позорь меня!" Вышли на улицу - стоит десять такси. Мы поместились и в шести, а четыре машины шли пустые, на всякий случай. После загса отец повез всех в ресторан, где снял отдельный зал. Гуляли до утра. Директор ресторана получил сто рублей, не пошел домой и руководил персоналом лично. В конце свадьбы отец подал Георгию бокал шампанского и сказал последний тост. Когда Георгий выпил, то со дна бокала достал ключи от однокомнатной кооперативной квартиры. В нее мы и поехали. Она была чудесно меблирована. Полная чаша. Ковры, телевизор, посуда... Даже продукты в холодильнике...
Рябинин не верил своим глазам - перед ним сидела вдохновенная женщина. Легкая краска облила вершинки скул.
Неожиданная теплота растопила в глазах всякую стеклянность. Она смотрела куда-то ввысь, поверх его головы. Так стихи читают...– Поэтому он и дома не ночует, - прервал ее молитву Рябинин.
– Кто? - не поняла она.
– Ваш Георгий.
– При чем тут свадьба?
– Не понимаете? - искренне удивился он.
– Не понимаю.
– Вам нужно было остаться в той комнате, с тем огуречным салатом.
– Почему?
– Не принимать ни копейки чужой...
– Не чужой - отца.
– Молодость должна начинать с нуля в полном смысле. Жить, работать, любить... Поэтому всё - сами. Дом поставить, миску купить, юбку заработать, образование получить... Ни копейки ни от кого!
– И что бы это дало?
– Крепкую семью.
– Но почему?
– Потому что вам было бы трудно.
– А-а, совместные трудности...
– Они бы вас сдружили.
– Взгляды прежних поколений.
– Удивительное дельце! Материальные ценности у прежних поколений вы берете, а духовные вам не нужны.
– Сергей Георгиевич, вы динозавр. Моя бабушка и то современнее. Вы хоть почитайте газеты.
– А что пишут в газетах?
– А там пишут, что молодоженам надо вручать ключи от квартиры. Что молодежи нужно давать новую технику, что молодежь нужно выдвигать и заботиться о ней. Сколько я знаю молодых распавшихся пар. У них не было квартиры, детских яслей, материальных условий...
– Значит, так... Есть квартира и хорошая зарплата - живем друг с другом, а нет - то и до свиданья?
– Молодежь есть молодежь, Сергей Георгиевич.
– Это паразиты, а не молодежь, - не сдержался он.
Она лишь пожала плечами, не в силах объяснить ему очевидное. Но Рябинин, уже распаленный этим очевидным, вернул ее не землю:
– Тогда почему же ваш Георгий не ночует дома?
– Да потому что нашел супербабу!
– Бабу... чего?
– Ну, суперженщину.
– Это что ж такое?
– Модерновая, хипповая, попсовая... Современная, в общем.
– Но вы тоже и английский, и пианино...
– Я... - она усмехнулась чуть не с презрением. - Что такое я против нее? Инженер-криогенщик. А она в свете. Возит туристов за границу. Свободно говорит на трех языках. Одежда от Диора, духи "Шанель"... Вся в лайке, разъезжает в импортном автомобиле, за рулем сидит небрежно, с сигаретой. Пьет "Королеву Анну" и "Наполеон". Остроумна, знает анекдоты всего мира, раскованна, сексуальна...
– И все?
– Для современного мужчины хватит.
– Мне бы не хватило.
– Вам хватит той, которая хорошо готовит и рожает детей.
– По-моему, эта супердама вам и самой нравится.
– Конечно, нравится. Сожалею, что я не такая.
– Чего ж тогда осуждаете мужа?
– За ложь, за двуличие. Или со мной живи, или к ней уходи.
– И только-то? - усмехнулся Рябинин.
Не искромсанная любовь, не обида, не одиночество и даже не женская гордыня... Ее мучит неопределенность. И вся трагедия? И это ее так потрясло, что на ногтях остались белесые полосы, как после черной беды?