Камень

–  Жанна, знаете, почему вымерли древние рептилии? По-моему, из-за жестокости. Теперешние крокодилы пожирают свое потомство и вырывают друг у друга по куску бока...

–  Есть просьба! - она вскинула голову и взметнула арочки бровей. - Мне нужна тысяча рублей.

–  Когда? - не задумываясь, спросил Рябинин, потому что об этом просила дочь Маши Багрянцевой.

–  Завтра утром.

–  Попробую собрать...

–  Я пошутила, - арочки бровей спали и слегка распрямились.

–  Вы что, проверяете меня?

–  Я теперь всех проверяю.

–  Жанна, расскажите, что у вас случилось?

–  А, зола.

Но по заметному неспокойствию губ, по стеклянному блеску серых глаз, по нервности щек он видел - нет, не "зола".

–  Тогда расскажите о себе...

Как она живет, чем она живет, дочь Маши Багрянцевой? Но ведь час назад он прозренно распознал ее прошлое и предрек ее будущее... Нет, не ее, не дочери Маши Багрянцевой, а той нагловатой красули, которая зашла потрепаться со следователем. Удалось ли всемогущим генам передать этой Жанне трепетную силу и неизъяснимое очарование ее матери? Хоть часть, хоть каплю?

–  Что рассказать?

–  Ну, хотя бы о своей работе...

–  Нечего о ней рассказывать.

–  Вы же говорили, что считаетесь неплохим специалистом?

–  Мне-то от этого какая радость? Деньги у всех равные.

–  А вы работаете лишь ради денег?

–  Назовем это иначе - ради куска хлеба.

–  Жанна, не унизительно ли в наше время работать ради куска хлеба?

–  А ради чего?

Ради чего? За его спиной, за окном синело небо стеклянной чистоты. И тогда бывало такое же небо. А не чище ли? Однажды... Память-память что ей какие-то двадцать с лишним лет? И почему она в разговоре о работе унеслась в синее небо?..

Спал он тогда мертвецки, сраженный работой, воздухом и молодостью. Разбудить могли только комары, которые неведомыми путями набивались в палатку под утро. Как-то, поднятый их стоном, вышел он тихонько на мокрую хрусткую гальку. Не было и пяти часов. Еще и повариха не встала - лишь посвистывали птицы да урчала вода в протоке. Он повернулся к сопкам...

Выполосканное ночными дождями небо синело такой густотой, что хотелось ее разбавить. На горизонте, от самой его линии и до космоса намело великанские сугробы облаков первородной белизны, чуть подкрашенных солнцем, да и не самим солнцем, а отражением от земли его только что брошенных лучей.

Рябинину стало жаль, что кроме него этой красоты никто не видит. И тогда послышался невнятный стук на том конце палаточного ряда. Он протер очки, запотевшие от речного тумана, и глянул туда, на стук.

У своей одноместной палатки, на сосновом чурбанчике, специально выпиленном для нее шофером Анатолием, сидела Маша Багрянцева. На ее коленях белел лист фанеры, заваленный полевыми дневниками, картами и образцами. Она ничего не видела и не слышала, погрузившись в работу... Заметила ли она божественную картину неба? И когда она встала? Или не ложилась?

Рябинин бесшумно вернулся в свою палатку, опасаясь ей помешать.

На следующее утро он проснулся нарочно, приказав своим биологическим часам разбудить его этак часиков в пять. Они разбудили в шесть, когда повариха уже звякала кастрюлями. Он расстегнул палатку и выглянул...

Маша сидела так же и на том же месте, одетая для маршрута, только волосы не собраны под косынку и брошены на плечи, как копенка осенней травы. Тогда он увидел их впервые - освобожденные, русые, выгоревшие, с едва приметным глинистым блеском, словно она их вымочила в желтоватых водах Уссури.

Неужели она ежедневно встает ни свет ни заря? Зачем? Камералить? Другие геологи успевают откамералить вечером или оставляют это спокойное занятие на долгую зиму. Карьеристка. Академиком хочет стать. В восемнадцать лет нет полутонов - она карьеристка.

Днем, в маршруте, во время пустого хода по четвертичке, он спросил:

–  Маша, а сколько ты спишь?

–  Часа четыре-пять.

–  Работаешь по утрам?

–  Подсмотрел?

–  А зачем работаешь?

–  Я не работаю, Сережа.

–  Как не работаешь?

–  Работают по часам, по приказу, по правилам... У меня творчество. А творчество есть высшее проявление человеческого духа.

–  Почему это высшее? - усомнился он, начитавшись о подвигах, о самопожертвовании, о самоотречении.

–  В творчестве человек свободен.

Иронизирует человек, когда не согласен или когда не понимает. Как это она соединила свободу и творчество? Из книг он знал, что свобода есть познанная необходимость, а творчество - это у художников и писателей. Поэтому Рябинин хихикнул:

–  Твори в маршруте, а придешь домой, в палатку, то и переставай творить.

–  Сережа, творческий человек не приходит домой.

Эти слова о себе самой показались Рябинину нескромными, поэтому он чуть было не спросил, куда после работы идет творческий человек. Но она, догадавшись, что он скажет глупость, упредила:

–  Сережа, смотри под ноги. Ты забыл про обещанный алмаз.

Он поверил ей, что где-то за сотни километров вверх по течению река размывает кимберлитовые трубки и несет готовенькие алмазы. И обещал найти один кристалл, коли их несет водой.

–  Но тут же трава...

Они шли травой, как джунглями. Сплетенная, крепкая и густая, стояла она лесом, хоть топором секи. Его очень удивляли какие-то зонтичные с деревянными и толстыми стеблями, как стволики бамбука.

–  Сережа, а ты знаешь, что алмаз считался живым камнем? - заговорила она о своих любимых алмазах. - Говорят, что шлифовать алмаз должен один человек, смена мастеров отразится на игре граней. Нельзя делать перерыва в работе, иначе утратится яркость. Мастер должен быть в хорошем настроении вот тогда бриллиант выйдет чудесным.

–  А говорят, что есть целебные камни...

–  Сережа, так это же алмаз. Он укрощает ярость и властолюбие. Созерцание прозрачного бриллианта разгоняет хандру. В битве побеждает тот, у кого есть алмаз. Он сгоняет с лица "пестрый цвет". А если подержать алмаз в воде, а потом ее выпить, то придет счастье и здоровье.

Рябинин упрямо решил отыскать алмаз во что бы то ни стало, настоять воды и выпить - для счастья и здоровья, хотя у него было то и другое. Но про запас. Он еще не знал, как будет необходим глоток этой воды самой Маше Багрянцевой...