Каменный фундамент

Запомнился день его приезда. Глубокими апрельскими сумерками кто-то стукнул в мое окно. Я откинул шторку — дед Федор. Он крикнул всего одно слово: «Алеха!» — и я все понял.

Б доме у Худоноговых стоял невообразимый галдеж. Говорили все одновременно, то всхлипывая, то смеясь. Прыгая и выкрикивая на все лады: «Папа, папочка, папка!..» — носился из угла в угол старший Василек, его тезка плакал в кроватке тоненько и безнадежно, и Устинья Григорьевна никак не могла его успокоить. Катюша то исчезала за переборкой и что-то там быстро-быстро готовила, то выбегала в горницу и вмешивалась в общий разговор. Дед гудел торжественно и важно. Его интересовало, как выглядит разбитый и поверженный Берлин и что означают нашивки на погонах Алексея.

На это и я обратил внимание:

— Эге! Старшина! Это уж без меня…

— Да вот, понимаешь, — словно бы винясь, ответил он, — дали…

И на столе, и на кровати, и на скамье, и на полу — везде были разбросаны немудреные вещички, подарки семье от Алексея. А он стоял посреди избы и, отвечая на вопросы окружающих, то и знай поворачивался в разные стороны. И тут же все шарил по своим карманам, очищая их дочиста.

— Приехал, приехал! — бормотал он, счастливо улыбаясь и перескакивая в разговоре с одного на другое. — Как же: совсем приехал я… А смотри, какие дома за это время у нас тут отгрохали! И везде сейчас так дело пошло… Василька-то в школу, однако, пора отдавать. Ишь выходился! Разведчик! Я его — в генералы… Ну, а ты, Катенька, как себя чувствуешь?.. Эх, хорошо дома!.. К чему только мне сперва приступиться?..

Свойственная ему жизнерадостность, стремление браться сразу за все, все хорошо наладить, сделать не стали меньше за годы войны. Улучив свободный час, Алексей бежал либо на реку, ставить крючья на налимов, либо по городу, из конца в конец, чтобы отыскать что-то новое и порадоваться: «Гляди-ка, сделали, словно бы и не воевали…» — либо сюда, в лес, с ружьем. И всюду он старался с собой утащить меня.

— Не могу я один, — говорил он, — надо с живым человеком радость мою разделить.

На работу он вышел сразу, на второй или третий день по приезде.

— Что я, на жениных хлебах жить, что ли, стану?!

Он очень гордился тем, что Катюпта работает. Да ведь и не кем-нибудь, а фельдшером на медпункте — сама себе голова! И не где-нибудь, на стройке завода искусственного волокна!

— Завод построят, откроют при нем амбулаторию, Катенька, не иначе, заведующей будет, — с уверенностью говорил Алексей.

Сам он поступил опять на лесозавод, только теперь, осуществляя давнюю свою мечту, — столяром в мебельный цех. Зина отзывалась о нем хорошо, хвалила:

— С большим усердием взялся работать. Прирожденный мебельщик!

Алексей уже несколько раз зазывал меня к себе в мастерскую посмотреть на не законченный еще буфет, первую свою самостоятельную работу, — в чем-то он хотел со мной посоветоваться. А я никак не мог выбраться и оттягивал день за днем. Сегодня мы решили вернуться из лесу пораньше, чтобы успеть по пути зайти в столярку. Была и еще причина не опаздывать, и причина более важная: строители завода, где работала Катюша, получили переходящее Красное знамя, и вечером на торжественном собрании Катя должна была — по единодушному желанию работниц — выступить от имени женщин. Катя, готовясь к выступлению, страшно волновалась, а вместе с нею волновался и Алексей.

— На простом бы собрании — это одно, — объясняла Катюша. — А тут, подумай сам: из Москвы знамя прислано — всесоюзное первенство. Душа замирает, как представишь себе… Да и потом — почему я? Будь я строительница или настоящая фронтовичка, с боевыми заслугами, а то в госпитале я работала — это же не фронт…

— А орденом все-таки тебя наградили, Катенька, — мягко напоминал ей Алексей, — я ведь знаю, как они достаются… У самого только два… Значит, и ты кое-что сделала…

Вот по этим причинам уже с полудня мы и засобирались домой. Напрямик, без тропы, вздумали пересечь бор и выйти к реке, где у нас с вечера стояла лодка, надежно припрятанная в кустах.

А лес тянулся, казалось, бесконечно. И если бы со мной шел не Алексей, я усомнился бы: верное ли мы держим направление?

Внезапно Алексей остановился.

— Эх, ясное море, — сказал он, — вот не подумал! Весна ведь! Самый разлив! Сейчас же за кромкой будет лощина, — он повел вокруг себя руками, — вот так, полукольцом, бор охватила. И теперь в ней воды снеговой — хоть купайся… Пошли-ка обратно.

— Ну нет, — запротестовал я, — если осталось немного, давай дойдем до конца. Чего же мы зря будем возвращаться? Может быть, там и воды никакой нет.

— Куда она денется! — возразил он. — Закон природы! А я-то, голова, чего не сообразил? Что значит отвык! А? Да только это мне не в оправдание…

И мы опять куда-то пошли, обходить бог весть чем наполненную лощину и, к слову сказать, вообще существующую ли… Над головами у нас все так же неумолчно стрекотали сороки.

Наконец мы выбрались на не опаленное огнем редколесье. Мягко шуршала под ногами плотным серым пологом прикрывшая землю прошлогодняя трава. Местами сквозь ее покров пробивались высокие, как это бывает в сырых низинах на северных склонах, кустики вечнозеленого брусничника, усыпанные сморщившимися, подсыхающими ягодами.

Алексей показал вправо: там, вдалеке, между деревьями, поблескивали пятна воды.

— А! Я тебе говорил! — вздохнул он удовлетворенно. — Я, брат…

И началось. Знаток тайги, конечно, он был превосходный, но и похвастать этим любил свыше всякой меры. Добрых полчаса, пока мы, лавируя среди больших и малых лыв, пересекали опушку леса, отделявшую нас от сухого плоского луга, Алексей рассказывал мне одну из своих бесчисленных историй, приключившихся с ним когда-то.

Содержание ее коротко сводилось вот к чему.

Однажды в пору рекостава, выбираясь из тайги, он так же, как сегодня, прикинул умом, еще издали взял точное направление и вышел не куда-нибудь, а как раз к тому плесу, где река уже крепко застыла, хотя и выше и ниже вовсю ползла густая шуга.

— Это у меня все одно как вот стрелка у компаса к северу тянется, — заключил свой рассказ Алексей. — А как это получается — никакими словами не объяснишь. Вот идем мы с тобой, а я уже наперед все угадываю.

— Через край, через край хватил!

— Ничего не через край! К примеру, подойдем мы к реке, а в ней вода на полметра поднялась. Сам увидишь, верно тебе говорю…

— И лодку нашу водой унесло, — добавил я, чтобы позлить Алексея.

— Никуда ее не унесет, — в самом деле сердясь, возразил Алексей. — Во-первых, моими руками привязана. Во-вторых, в таких кустах стоит, что не только вода — не знаю, как мы с тобой ее вытащим.

По открытому лугу гулял теплый весенний ветер. Куда только ни доставал взгляд, цвели подснежники, ветер встряхивал их фиолетовые колокольчики, с тыльной стороны поросшие голубым пушком, и мне казалось, что я слышу тихий, нежный звон.