Каменный фундамент

Алексей шел, все убыстряя шаг, я едва поспевал за ним.

— Алеша, я так не могу. У меня уже в боку колет…

Не останавливаясь, он оглянулся, лукаво мне подмигнул и заломил фуражку на затылок.

— Ничего… Хорошо… — протяжно сказал он.

И опустился на землю. Сбросил винтовку с плеча, распахнул куртку, подставляя грудь ветру, сразу наполнившему его черную сатиновую косоворотку, и, улыбнувшись, широко раскинул в стороны руки.

Я сел рядом с Алексеем. Приятный гуд, побежавший по натруженным ногам, заставил меня тоже улыбнуться. Не знаю, сравнимо ли с чем это счастливое ощущение отдыха на весеннем лугу после долгой и утомительной ходьбы?

Алексей повернулся на бок, от движения фуражка свалилась с головы. Он провел растопыренными пальцами по волосам, и тут я у него заметил седину на висках.

— Эге, Алеша, да ты, оказывается, стареть начинаешь…

— Ничего не стареть, — возразил он. — Бывает такое худое лето: в июле иней все посеребрит, — так это не значит, что осень уже наступила.

Не знаю, сколько времени мы пролежали, нежась под теплым ветром и солнцем, но я успел вздремнуть. Встать нас заставила одновременно обоим пришедшая мысль: «Не опоздать бы!»

И мы снова пошли цветущим голубым лугом, направляясь к реке.

— Вот ты в старики меня произвел, седину заметил, — с необычайной серьезностью заговорил Алексей. — Чепуха это: стариком я не скоро еще стану. Ты другого во мне не заметил. Ты вот мне что скажи: почему я места себе не найду?

— Да ты же сам говорил: от радости.

— Какой ты! — поморщился Алексей. — Нельзя же все в одно слово загонять. Сказал, а ты уж и прицепился. Радость радостью, конечно, не отбросишь ее. Человек и порадуется, и напеременку поскучает когда, это все и со мной происходит. Это — как день и ночь сменяются. У меня же еще и другое: приехал я, а места себе не найду, беспокоюсь. И день ото дня больше. Ты понимаешь: человек с фронта вернулся домой, руки, ноги — пусть стреляные — целешеньки, жена — в почете, сын родился, другой — то же, что родной. Старики в мире, в согласии с нами живут. Стал я на работу, какая по душе. Заработков наших на жизнь хватает. Любому расскажи — завидовать станет. А вот ты мне и ответь: почему я недоволен?

— Хорошо, Алеша, подумаю, — согласился я, зная отлично его манеру засыпать собеседника вопросами, а потом самому же на них и ответить. Проблема, поставленная Алексеем, меня заинтересовала: у человека все, кажется, сошлось благополучно, а он недоволен. Почему? Я достаточно хорошо знал Алексея и поэтому сразу же и решительно отбросил всякую мысль о наигрыше, рисовке с его стороны. Видимо, было действительно что-то серьезное. Любопытно, как он сам начнет объяснять?

Но Алексей на этот раз не спешил, и так, в молчании, мы подошли к реке. А тут все наши раздумья мгновенно отлетели, и перед нами встал другой, донельзя простой и вместе с тем чрезвычайно сложный вопрос: куда девалась наша лодка?

В одном отношении Алексей оказался пророком: вода точно поднялась на полметра. Но он ведь гарантировал и сохранность лодки! А лодки не было. Мы стояли и недоуменно разводили руками. Водой не могло оторвать: веревка была очень крепкая,- а узел завязывал сам Алексей. Люди? Но кто мог ее отыскать в густом тальнике, под обрывом, вдали от всяких дорог и пешеходных тропинок! К тому же украсть лодку, когда она, привязанная, стоит вдали от всякого жилья… Нет, нет, на Чуне это дело просто неслыханное.

— Вон она! — яростно вдруг заорал Алексей и хлопнул фуражкой об землю.

— Где?.. Где ты ее видишь?

— Где!.. Вон она, на том берегу..!

Противоположный берег реки поднимался крутым и высоким каменистым откосом. Местами его прорезали узкие, глубокие промоины. По кромкам этих щелей росли кусты, скрашивая унылые желтые осыпи. В одной из таких щелей, едва различимая сквозь мелкую поросль ивняка, и стояла наша лодка. Кто-то, значит, переплыл в ней на ту сторону.

Кряхтя и охая от досады, мы уселись на траву. Нам оставалось только одно: сидеть и думать.

Кто переплыл, зачем? Вернется ли он на этот берег и если вернется — когда?

Чуна разлилась широко. Если прибавить к этому, что не очень давно закончился ледоход и вода была нестерпимо холодной, исключалась всякая мысль о возможности одолеть реку вплавь. Кричать? Кто услышит? Деревня, в которую, очевидно, пошел неизвестный нам человек, стояла далеко от реки, ее даже не видно. Нет там поблизости и проезжей дороги. На этом берегу и вовсе нет ничего: до самого Н-ска не встретишь жилья.

— Да…

— Вот тебе и да! — повторяли мы по очереди.

Но что же все-таки делать? Так можно провздыхать до вечера.

— Я думаю, Алеша, нам следует двинуться пешком. В конце концов, до города всего пятнадцать, ну, двадцать километров. За четыре часа дойдем.

— А лодку бросить?

— Чего же мы будем ждать? Этот негодяй, может быть, сюда никогда не вернется. А мы будем сидеть здесь, на лодку поглядывать? И на Катино выступление опоздаем.

— Вот, ясное море! Да ведь лодку-то бросить я не могу, она казенная. Я ее на заводе под свою ответственность взял.

— Велика важность: заплатим пятьдесят или сто рублей!

— Ты все на рубли измеряешь, — недовольно промолвил Алексей, — а того не понимаешь, что дело не в рублях, что на заводе всего четыре лодки: одну потеряй — работе помеха будет, заказывать новую — сколько времени пройдет…

Алексей встал, заложил руки за спину и подошел к самой воде. Долго стоял, уставившись в реку неподвижным взглядом, словно в ней, как в зеркале мудрости, хотел найти ответ, каким способом вернуть лодку.

— Давай начнем так рассуждать, — заговорил он неуверенно, видимо не продумав еще свою мысль до конца. — Лодка была у нас запрятана здорово. Случайно никто не мог наткнуться на нее. Выходит, за нами следил человек, когда мы подплывали сюда. Видел, как мы прятали. А человек этот не вор: вор угнал бы лодку совсем. Этому занадобилось переплыть только на ту сторону. Зачем?

— Теперь мне все совершенно ясно, — сказал я, — этот мерзавец возвращался к себе, на тот берег, домой. И коли так, ждать нам нечего, он сюда не вернется.

— Все тебе ясно, — с явной издевкой сказал Алексей, — очень ясно! А ты не подумал, как он сюда, когда и зачем попал?

— И думать не хочу. Тут миллион решений может быть!

— Миллион? А ты найди одно, которое правильное.

— Не знаю…

— Плыл бы он только туда, как ты говоришь, не заботясь, как возвратиться обратно, он бросил бы лодку там, где к берегу пристал, на камешнике прямо. А он в затончик ее завел, подтянул в кусты, чтобы не уплыла: выходит, для своей надобности сохранить решил лодку. Вот и считай: человек честный — раз, вернуться ему сюда надо — два. Кто он такой?

— Прохвост! Порядочный человек все равно не погнал бы чужую лодку на тот берег, даже если ему надо вернуться сюда.

— Нет, погоди. Человек видит: двое вылезли с ружьями. Охотники. Из города. Воскресенье. До вечера будут ходить. Кто так не подумает? Стало быть, почему до вечера не попользоваться лодкой?.. — И Алексей радостно закричал: — Теперь я все сообразил! Человек поехал в деревню, к семье, а живет он здесь временно. Что он делает?

Я только сердито пожал плечами.

— Рыбу ловит! Старик. Там вон, за поворотом, речка маленькая в Чуну должна упасть. А у него на харюза заездки загорожены и плотик стоит. Пойдем. Переплывем на его плотике и заберем свою лодку.