Каменный пояс, 1985

Аркадий Александрович декламировал это стихотворение на родном языке, и я, поколебавшись, прочитал свое — «За деревней древнею Лажины»:

За деревней древнею Лажины, Возле Старой Руссы, близ огня, Был блиндажик малый и трехжильный В первом — сорок первом — у меня. Посреди скрипения обозов, Рева бомб, что сердце холодил, Генерал сиятельный Морозов На дымок землянки заходил. Здесь поэты ужинали с водкой, Сочинялись срочные статьи, И читал нам коротко и кротко Щипачев творения свои. У огня «буржуйки» небольшого После стуж кружилась голова, Белорусской музы Кулешова Дзенькали морозные слова. Здесь иная бинтовалась рана, И с разгона — в бой, хоть околей. Здесь певали женщины экрана, Сестры фронтовых госпиталей…

Вы, наверно, заметили в последней строфе стихотворения строку о ране. Нет, это не красное словцо. Редакции теряли своих людей на войне, как и любая другая действующая часть. Все мы постоянно находились в линии огня, в боевых порядках пехоты, в партизанских отрядах, в танковых войсках, в авиации. И если, скажем, стрелковый полк, в котором работал литератор, бросался в атаку, вместе с ним шел в штыки и журналист. Не в тыл же отправляться человеку в такой обстановке! Подобное бегство никто бы ему не простил, тем более — не простил бы себе он сам.

Круглыми сутками перекатывались над громадным фронтом гул бомбардировок, визг рвущихся снарядов, злобная перебранка пулеметов, всхлипы болотных пузырей. Я лично прибавил бы к этим бедам войны всяческое комарье, нападавшее на нас в болотах и лесах Северо-Запада.

Весной и осенью болота вспухали, и трясина на ряде участков отрезала войска от тылов. Резко ухудшалось снабжение, и провиант полкам сбрасывали с самолетов. Приходилось пополнять запасы пищи щавелем и крапивой.

Но беды — бедами, а воевать надо, и снова газета фронта и ее писатели звали своих бойцов к смелости и терпению, к братству на кровавых полях войны:

Слава доблести, слава мужеству, Выходящим из берегов, Несгибаемому содружеству, Сокрушающему врагов!

Я читал эти лозунги газетных полос в солдатских окопах, на привалах, в госпиталях, и бойцы жадно слушали призывы, понимая: другого пути к победе нет.

Однажды после такой декламации подошел ко мне солдат в сильно обожженной шинели, спросил довольно задиристо:

— А вы, политрук, к примеру, смерти боитесь?

— Боюсь.

— Ага. И что же?

Я покопался в планшете, достал записную книжку.

— Когда-то, еще до войны, прочитал я старую-престарую книгу «Зеркало любопытства». Там немало мудрых мыслей. Одна из них изложена так: «ВОПРОС: Не знак ли робости — смерти бояться? ОТВЕТ: Никак. Ежели бы храбрый человек смерти не боялся, то б он нечувствен, или бы уже совсем безумен был. Но от сего страха храбрые люди умнее и осторожнее бывают».

Спрятав книжку, полюбопытствовал:

— Ответ годится?

— Ну, коли лучшего нет, и этот пойдет, — усмехнулся солдат.

Все писатели нашего фронта — Борис Бялик, Кузьма Горбунов, Борис Изаков, Александр Исбах, Аркадий Кулешов, Михаил Матусовский, Сергей Михалков, Евгений Поповкин, Михаил Светлов, Сергей Смирнов, Иван Стаднюк, Степан Щипачев и другие — были люди долга и высочайшей храбрости. Нет, поверьте, это не просто слова непременного уважения. Я бывал со многими из них в бою, ходил с иными в тыл немцев, и — могу поклясться — они умели работать в самых тяжелых условиях и держать свои нервы в кулаке.

В первый же год войны ушли на фронт больше тысячи литераторов — чуть не половина тогдашнего состава Союза писателей СССР. И мои старшие товарищи на Северо-Западе были среди первых.

Двадцать один литератор стал Героем Советского Союза. Четыреста писателей не вернулись с полей войны.

В нашем союзном доме, в Москве, вывешен мраморный список литераторов, погибших в боях. Это, вы теперь знаете, очень длинный перечень наших потерь, нашей горькой печали. Но это и список нашей славы и чести.

Подходящая фамилия

Почти весь сентябрь 1941 года я работал в 202-й стрелковой дивизии, которой командовал умница и храбрец полковник Серафим Григорьевич Штыков. Как видите, у него была вполне подходящая ко времени фамилия.

Я знал Штыкова еще с финской войны. Он возглавлял тогда стрелковый полк и был награжден орденом Красного Знамени. Мне нередко доводилось бывать в его ротах.

Теперь он командовал одной из лучших дивизий нашего фронта. При первой возможности я отправлялся в его полки, записывал все, что полагалось, набирался боевого опыта.

Четырнадцатого сентября Совинформбюро оповестило страну о выдающихся успехах этого соединения. Такой чести, вы сами понимаете, удостаивались немногие.

Двадцать второго сентября наша газета отвела целую полосу прославленным полкам. Шапка звала:

«БИТЬ ВРАГА ТАК ЖЕ УМЕЛО, КАК БЬЕТ ЕГО ЧАСТЬ ПОЛКОВНИКА ШТЫКОВА!»

(По соображениям цензуры дивизия была названа «частью», хотя так обычно назывались полки, а дивизии, корпуса и даже армии именовались соединениями.)

В предисловии к полосе было сказано:

«С первых дней войны с германским фашизмом отважно сражается за Родину часть полковника Штыкова. Советское командование уже сообщало о славных боевых делах штыковцев. Число проведенных ими боев уже превысило 75. В этих жестоких боях немцы потеряли свыше 10 000 убитыми и ранеными, около двухсот танков, сотни машин, броневиков, орудий, пулеметов.

Германское командование трижды объявляло в своих приказах об окружении и уничтожении части Штыкова. Но не успевал появляться такой приказ, как штыковцы снова напоминали о своем существовании стремительными ударами по врагу».

На странице были опубликованы статьи самого Серафима Григорьевича, командиров и политработников Ф. Дахновского, И. Лободы, А. Горелика, А. Ваненкова, Е. Тимофеева.

Завершал полосу мой материал «Добыли языка». Это была корреспонденция о подвиге разведчиков младшего лейтенанта Новопольцева, взявших эсэсовца в глубоком тылу врага.

Перед рейдом я сказал Новопольцеву, что пойду с ним. Взводный не возражал.

Я, как и все, проверил гранаты и взрыватели к ним, вооружился компасом и биноклем, картой-бланковкой, повесил на пояс нож с цветной наборной рукояткой. Один из сержантов захватил с собой тряпку для кляпа и прочный кусок провода.

Выполнив все это, мы сдали документы и награды в штаб, условились о сигналах и отправились на передовую.

Линию фронта пересекли вместе со мной девять человек. Люди шли молча, сосредоточенно, глаза и слух — в крайнем напряжении. Ах, какой это был славный, надежный народ — разведка! Крепкие, широкоплечие парни сержант Шопот, младшие сержанты Гаркуша, Дунчонок, красноармейцы Шавхалов, Заднепряный, Талагаев и Никольский — они все смотрелись один к одному — богатыри и храбрецы.

Линию фронта мы переходили ночью, а с первыми лучами солнца оказались в деревеньке, близ которой шла наезженная дорога.