Каменный убийца

Джулия Морроу уехала. Выбрала такое место, чтобы быть как можно дальше от семьи. Британскую Колумбию. Вышла за Дэвида Мартина, человека, к которому ее отец относился неодобрительно. Развелась. Потом вернулась домой. И была убита.

– Вчера вечером я говорил с Питером, – сообщил Гамаш и пересказал их вчерашний разговор.

– Так он считает, что Джулию убил Берт Финни? Из-за страховки? – переспросила Лакост.

– Ну хорошо, предположим, что так, – сказал Бовуар, проглотив кусочек аппетитной колбаски, с которой стекал кленовый сок. – Сколько ему лет – сто сорок или больше? Он старше своего веса. Как он мог сдвинуть эту громадную статую с пьедестала? С тем же успехом можно обвинять и ребенка Марианы.

Гамаш отправил в рот кусок яичницы с сыром и уставился в окно. Бовуар был прав. Но вероятность того, что это сделали Питер или Томас, была не больше. Полиция расследовала убийство, совершить которое было невозможно. Никто не смог бы подвинуть Чарльза Морроу и на дюйм, а уж о том, чтобы скинуть его с пьедестала, и речи не могло идти. А если бы кто и попытался, то на это ушло бы немало времени. Да и грохот от падения был бы слышен. И Джулия не стояла бы на месте, дожидаясь, когда статуя упадет и раздавит ее. Но Чарльз Морроу, как и остальное семейство, не издал ни звука.

И потом, падающая статуя не только произвела бы шум, но и оставила бы царапины и сколы на пьедестале, однако его поверхность осталась безукоризненной.

Невероятно. Вся эта история была невероятной. И тем не менее это случилось.

Тут Гамаша посетила еще одна мысль, и он принялся перебирать членов семейства. Ребенка Марианы из числа подозреваемых следовало исключить. Не мог совершить это и Финни. Как не могли мадам Финни, Мариана или даже мужчины. Никто не мог совершить это в одиночестве.

А вместе?

– Питер ошибается относительно страховки Джулии, – сказал Бовуар. Он ждал конца завтрака, чтобы сообщить коллегам эту новость. Последним кусочком блинчика он подобрал с тарелки остатки кленового сиропа. – Мадам Финни не получает выплат по страховке дочери.

– А кто получает? – спросила Лакост.

– Никто. Она не была застрахована.

«Ха-ха!» – торжествовал Бовуар. Ему понравилось выражение их лиц. Он целую ночь осмысливал эту неожиданную новость. Жена богатейшего страховщика Канады не была застрахована?

После нескольких секунд размышления Гамаш сказал:

– Ты должен поговорить с Дэвидом Мартином.

– Я заказал разговор с его адвокатом в Ванкувере. Надеюсь переговорить с ним до полудня.

– Оноре Гамаш?

Эти слова пролетели по комнате и плюхнулись на их стол. Бовуар и Лакост повернули голову туда, где сидели Морроу. На них смотрела мадам Финни, на ее мягком, привлекательном лице гуляла улыбка.

– Так Оноре Гамаш был его отцом? Мне сразу показалась знакомой эта фамилия.

– Мама, тише, – сказал Питер, наклоняясь к ней через стол.

– А что? Я ничего не говорю. – Ее голос продолжал витать по столовой. – И потом, мне тут смущаться нечего.

Бовуар взглянул на шефа.

На лице Армана Гамаша появилась загадочная улыбка. И что-то похожее на облегчение.

Глава двадцать первая

Клара вышла из-за стола. Хватит, наслушалась. Она пыталась сочувствовать матери Питера, пыталась быть сострадательной и терпеливой. «Да ну ее к черту, ну их всех к черту!» – думала Клара, шагая по лужайке.

У нее колотилось сердце и дрожали руки – у Клары всегда дрожали руки, когда она приходила в бешенство. И конечно, мозг у нее не работал. Он убежал вместе с сердцем – эти два труса оставили ее беззащитным дебилом. А Морроу получили дополнительное подтверждение тому, что она – невоспитанная идиотка. Потому что выходить из-за стола, когда завтрак еще не закончился, – это моветон. А вот неприкрытое оскорбление других людей – вещь вполне допустимая.

Морроу, похоже, верили в существование некоего правила, которое позволяло им говорить о других людях все, что заблагорассудится. Причем делать это в их присутствии, и такое поведение не выходило за рамки благовоспитанности.

«Ты когда-нибудь видела ребенка уродливее?»

«Ну, если ты такая жирная, то зачем же надевать белое».

«Она была бы даже хорошенькой, если бы не скалилась все время».

Последнее было сказано про нее в день их свадьбы с Питером, когда она шла по проходу, улыбающаяся и радостная, держа под руку отца.

Имея дело с Морроу, можно было не сомневаться: они выберут правильную вилку и неправильное слово. Их замечания всегда отличались высокомерием. А получив отпор, они напускали на себя обиженный, расстроенный, ошеломленный вид.

Как часто Клара извинялась за то, что подвергалась оскорблениям?

А то, что миссис Морроу только что ляпнула про отца Гамаша, было чуть ли не самым оскорбительным из всего, что доводилось слышать Кларе.

* * *

– Все в порядке, Жан Ги, – сказал Гамаш несколько минут спустя, когда они ехали по ухабистой грунтовой дороге на местное кладбище, к человеку, который изготовил статую Чарльза Морроу. – Я привык к этому. Берт Финни сказал мне, что познакомился с моим отцом в конце войны. Наверно, он что-то сказал и своей жене.

– Это было не обязательно.

– Мой отец ни для кого не тайна. – Старший инспектор посмотрел на Бовуара, который уставился на дорогу, не осмеливаясь повернуть голову в сторону шефа.

– Прошу прощения. Просто я знаю, что на уме у людей.

– Это было так давно. И потом, я знаю правду.

Но Бовуар по-прежнему таращился на дорогу, слыша слова Гамаша, но также и хорошо поставленный, четкий голос мадам Финни и слово, которое застряло у него в голове, застряло в голове у всех. Казалось, оно навсегда прилипло к имени Оноре Гамаша.

Трус.

* * *

– Клара, ты как?

Питер быстро шел по лужайке.

– Я надеюсь, ты научил свою мать правилам хорошего тона? – спросила Клара, уставившись на него.

Волосы у него торчали во все стороны, словно он разворошил их руками. Рубашка была не заправлена, к брюкам прилипли крошки круассана. Он стоял, не говоря ни слова.

– Питер, бога ради, когда ты наконец дашь ей отпор?

– Что? Она ни слова о тебе не сказала.

– Нет, она всего лишь облила грязью твоего друга. Гамаш слышал каждое ее слово. Для того это и говорилось.