Каменный убийца

– Да не скажу я матери. Давай говори.

Мариана прекрасно понимала, что Питеру – Споту – ничего такого говорить нельзя.

Питер видел, что Мариана колеблется. Откровенно говоря, ему было все равно – да будь Бин хоть фруктом, хоть овощем, хоть минералом. Он просто хотел, чтобы его сестра заткнулась, не украла единственную вещь, которую отец подарил ему одному.

Но Питер чувствовал, что опоздал. Чувствовал, что отец, вероятно, оставил такие же записки всем своим детям, и Питер снова понял, что его одурачили. В течение сорока лет хранил он тайну этого наставления, думал, что в нем есть что-то особенное. Что он был тайно выбран отцом, потому что тот любил Питера больше всех других своих детей, доверял ему больше других. «Никогда не пользуйся первой кабинкой в общественном туалете». Теперь вся магия этих слов испарилась. Они казались ему просто глупыми. Что ж, он мог наконец расстаться с ними.

Он развернулся и отправился на поиски Клары.

– Питер, – окликнула его сестра.

Он неохотно повернулся.

– У тебя джем на лице, – сказала она, показывая пальцем, где именно.

Он пошел прочь.

Мариана смотрела ему в спину и вспоминала записку, которую оставил ей отец. Записку, которую она выучила наизусть и о которой хотела сказать Питеру в качестве демонстрации доброй воли и предложения мира. А он отказался от этого, как отказывался от любой другой помощи.

«В скобяной лавке не купишь молока».

Странно, когда отец оставляет дочери такое завещание. Это кажется очевидным. К тому же сейчас столько всяких супермаркетов, где в одном отделе продаются гвозди, а в другом – молоко. Но потом Мариана разгадала шифр и поняла, что хотел сказать ей отец. То же самое, что она сейчас пыталась донести до Питера.

«В скобяной лавке не купишь молока».

«Перестань просить то, что тебе все равно не дадут. И посмотри, что тебе предлагают». Она видела вилку с едой и дующие на нее тонкие губы, которые редко им улыбались.

* * *

Агент Лакост шла вдоль берега Массавипи. Стояла жара, усугублявшаяся отраженными от воды лучами солнца. Она огляделась. Никого. Она представила себе, как снимает свое легкое летнее платье, скидывает сандалии и ныряет в воду. Как освежится ее потное тело, когда кожа соприкоснется с водой.

От этих мыслей ей стало только хуже, и она пошла на компромисс: сняла сандалии и пошла по воде, ощущая ногами ее прохладу.

Потом она увидела Клару Морроу, которая сидела на камне в воде рядом с берегом. Агент Лакост остановилась и стала смотреть. Волосы Клары Морроу были убраны под широкополую строгую шляпку. На ней были аккуратные шорты и рубашка, на лице никаких пятен или крошек. Она была безукоризненна. Лакост едва узнавала ее.

Лакост вышла из воды, вытерла ноги о траву и надела сандалии. Она откашлялась, Клара вздрогнула и повернулась в ее сторону.

– Bonjour. – Клара улыбнулась и помахала ей. – Идите сюда.

Она похлопала по плоскому камню рядом с ней, и Изабель двинулась вдоль берега, а потом – к камню. Ощутила ягодицами его тепло.

– Извините, что помешала.

– Да что вы! Я творила мою следующую работу.

Лакост огляделась, но не увидела никакого альбома для рисования. Ничего такого. Даже карандаша.

– Правда? Мне показалось… – Она замолчала, но поздно.

Клара рассмеялась:

– Показалось, что я просто прохлаждаюсь? Ничего страшного. Большинство людей тоже так считает. Жаль, что творческая работа и безделье выглядят подчас совершенно одинаково.

– Вы собираетесь нарисовать это? – Лакост повела рукой вокруг себя.

– Не думаю. Я хотела нарисовать портрет миссис Морроу… Финни. Не знаю. – Клара рассмеялась. – Может быть, это станет моей специализацией – озлобленные женщины. Сначала Рут, теперь мать Питера.

Но она всегда рисовала по три портрета. Кто станет третьей, последней озлобленной женщиной? Клара надеялась, что не она сама, но временами чувствовала, что движется в этом направлении. Может быть, потому, что она была очарована ими? Может быть, она знала, что под цивилизованной оболочкой и благосклонной внешностью обитает высохшее, нетерпимое, недоброжелательное старое существо, ждет своего часа?

– У вас есть серия под названием «Воинственные матки», – сказала Лакост. – Посвященная молодым женщинам. Может быть, это их иная ипостась, так сказать?

– Я могу назвать эту серию «Гистерэктомия», – сказала Клара.

У нее еще была серия «Три грации» – «Вера», «Надежда» и «Милосердие». Как назвать картины этой серии? «Гордыня», «Отчаяние» и «Корысть»? То, что разбивает сердца.

– Не возражаете, если я задам вам несколько вопросов? – спросила агент Лакост.

– Валяйте.

– Что вы подумали, когда узнали, что Джулия Мартин убита?

– Я была ошарашена, как и все остальные. Я думала, это несчастный случай. И в некотором смысле продолжаю так думать. Просто не могу понять, как могла рухнуть эта статуя.

– И мы тоже, – признала Лакост. – В ночь ее смерти в библиотеке случилось скандальное происшествие.

– Вот уж точно.

– Как вы считаете, это каким-то образом предопределило ее смерть?

– Мне это представляется совпадением, – неохотно сказала Клара. – Я наблюдаю за семейством Морроу вот уже двадцать пять лет. Чем они злее, тем спокойнее. Они десятилетиями не разговаривают друг с другом.

В это Лакост могла поверить.

– Но Джулия была еще более отчужденной, чем все. Она была другой. Нет, не то чтобы другой, а отдаленной. Она и жила далеко. Я всегда думаю, что Морроу покрыты слоем полиэтилена. Их окунали в него еще детьми, как Ахилла. Чтобы защитить. Чтобы они могли выдерживать высокое давление и падение на голову. А раз в год им необходимо быть рядом с мамочкой, чтобы, так сказать, завершить программу. Мамочка их помоет, отполирует и снова закалит. Но Джулия отсутствовала так долго, что ее оболочка сносилась. И через несколько дней она треснула. Фактически взорвалась. И сказала кое-что, чего не должна была говорить.

– У старшего инспектора создалось впечатление, что каждое ее слово было продумано.

Клару это удивило, и она задумалась.

– Может быть, и продумано, но это не значит, что все ее слова – абсолютная истина.

Лакост кивнула и посмотрела в свои записи. Ей предстояло перейти к самой деликатной части разговора с Кларой.

– Вашего мужа она обвинила в том, что он хуже всех. Что он, – она прочла запись, – жестокий, корыстный и пустой.

Клара начала было говорить, но Лакост остановила ее движением руки:

– Это еще не все. Она сказала, что он уничтожит что угодно, лишь бы добиться желаемого. – Лакост подняла глаза. – Это совсем не похоже на Питера Морроу, которого мы знаем. Что она имела в виду?

– Она просто пыталась его обидеть, только и всего.

– И ей это удалось?

– Питер не был близок с ней. Не думаю, что его очень волновало ее мнение.

– Неужели такое возможно? – спросила Лакост. – Я знаю, мы говорим, что нас что-то не волнует, но они же одна семья. Вы не думаете, что его это все же волновало?