Каменный убийца

– Когда я смогу похоронить дочь, старший инспектор?

– Я позвоню коронеру и сообщу вам, мадам. Я полагаю, она разрешит похороны через день-два. Где вы хотите ее похоронить?

Она не ожидала этого вопроса. Чтобы ее спрашивали о семье – да. О ней самой – почти наверняка. Об их истории, их финансах, их жизни. Она была готова к допросу, но не к разговору.

– Разве вас это касается?

– Касается. Наш выбор говорит о том, какие мы. Я смогу найти убийцу вашей дочери, только если он разоблачит себя.

– Какой вы странный человек. – Было ясно, что мадам Финни не любит никаких странностей. – Вы и в самом деле думаете, что место захоронения жертвы может дать вам ключ к раскрытию преступления?

– Ключ может дать что угодно. В особенности место захоронения жертвы.

– Но вы же спрашиваете меня. Означает ли это, что вы и меня подозреваете?

Женщина, сидящая напротив него, была неустрашима, она почти бросала ему вызов: ну-ка, попробуй обвинить меня.

– Подозреваю.

Она чуть прищурилась.

– Вы лжете, – сказала она. – Вы не можете подозревать восьмидесятипятилетнюю женщину в том, что она уронила многотонную статую на свою дочь. Но возможно, вы потеряли связь с реальностью. Видимо, это семейное.

– Не исключено. Откровенно говоря, мадам, вероятность того, что это сделали вы, ничуть не меньше вероятности того, что это сделал кто-то другой. Никто из вас не мог столкнуть Чарльза Морроу с пьедестала, и тем не менее это случилось. К несчастью.

Чем менее снисходительной становилась она, тем снисходительнее становился он. А ее раздражительность быстро набирала силу. Это не удивляло старшего инспектора: он понимал, что она принадлежит к тому типу людей, которые могут быть чрезвычайно вежливы и крайне оскорбительны.

– Спасибо. – Она улыбнулась молодому официанту, потом обратила водянистые глаза на Гамаша. – Продолжайте. Вы обвиняете меня в убийстве дочери.

– Это неправда. – Он подался вперед, стараясь не нарушать ее личного пространства, но все же угрожать ему. – Почему вы это говорите? Мне трудно представить, что вы не хотите найти убийцу. Почему же вы отказываете мне в помощи?

В его спокойном, рассудительном голосе звучало любопытство.

Миссис Финни излучала ярость. Гамаш почувствовал, что его лицо от этих лучей готово покрыться пузырями, обуглиться. Теперь он понимал, почему ни у кого из детей никогда не было тесных отношений с матерью. И у него промелькнула мысль о Берте Финни, который был близок к ней.

– Я пытаюсь вам помочь. Если вы будете задавать разумные вопросы, я отвечу.

Гамаш неторопливо откинулся на спинку стула и посмотрел на миссис Финни. Ее лицо бороздили крохотные морщины, словно стекло, которое растрескалось, но еще не распалось. Щеки горели румянцем, делая ее еще красивее, еще уязвимее. Сколько несчастных душ попалось на это?

– Что такое «разумные вопросы»? – поинтересовался Гамаш.

Это ее удивило.

– Спрашивайте про мою семью, спрашивайте про воспитание. Им ни в чем не было отказа. Образование, спорт. Лыжные путешествия зимой, теннис и яхтенный спорт летом. И я знаю, вы думаете, что мы их наказывали. – Она схватила сахарницу и стукнула ею о стол, так что струйка песка хлынула на столешницу. – Да, наказывали. Я сама наказывала. Но еще мы любили их. Они знали, что их любят.

– Откуда они это знали?

– Еще один глупый вопрос. Они знали, потому что знали. Им об этом говорили. Им это демонстрировали. Если они не чувствовали любви, то это уже их проблема. Что они вам наговорили?

– О любви они не говорили ничего, но я и не спрашивал.

– Вы спрашиваете у меня, но не у них? Обвиняете мать, да?

– Вы меня неправильно поняли, мадам. Когда дойдет время до обвинений, вы это будете знать. Я просто задаю вопросы. И о любви начали говорить вы, а не я. Но вопрос интересный. Как вы думаете, ваши дети любят друг друга?

– Конечно любят.

– И в то же время они друг для друга чужие. Не нужно быть детективом, чтобы увидеть: они едва выносят друг друга. Они когда-нибудь дружили между собой?

– До отъезда Джулии – да. Мы играли в разные игры. В слова. В аллитерации. И я читала детям.

– Питер рассказывал мне об этом. Он все еще помнит то время.

– Питер неблагодарный человек. Я знаю, что он вам говорил. Что было бы лучше, если бы я умерла.

– Он этого не говорил. Мы рассуждали об отношениях в семье: станут ли дети встречаться, когда вас не будет. Он сказал, что они, возможно, станут дружнее.

– Правда? Это почему?

Она задала этот вопрос небрежным тоном, но Гамаш почувствовал искренний интерес.

– Потому что сейчас они приезжают, чтобы увидеть вас. И только вас. А друг в друге они видят конкурента. Когда вы уйдете…

– Умру, старший инспектор. Ведь вы имеете в виду «умру»?

– Когда вы умрете, им придется найти повод, чтобы встречаться. Или не встречаться. Семья либо исчезнет, либо сплотится. Вот о чем говорил Питер.

– Знаете, Джулия была лучшей из них. – Не глядя на Гамаша, миссис Финни двигала сахарницу туда-сюда по просыпанному песку. – Добрая и отзывчивая. Она почти ни о чем не просила. И всегда была настоящей леди. Мы с ее отцом пытались всех научить этому – быть маленькими леди и джентльменами. Но только Джулия поняла нас. У нее были такие прекрасные манеры.

– Я тоже обратил на это внимание. Мой отец всегда говорил: в присутствии джентльмена чувствуешь себя легко.

– Забавно, что такие слова говорил человек, который стольким людям нанес вред. Уж ему-то, конечно, было легко, пока другие воевали. Что чувствует человек, имея отца, которого все клеймят?

Гамаш выдержал ее взгляд, потом перевел глаза на лужок, спускающийся к золотистому озеру и пристани, на которой сидел и вел свои подсчеты старый уродец. Человек, который знал его отца. Ему хотелось расспросить Финни об отце. Гамашу было одиннадцать, когда к их дому подъехала полицейская машина. Он смотрел в окно, прижавшись мягкой щекой к колючей спинке дивана. Ждал родителей. Они уже давно должны были приехать. Но сегодня задерживались.

Он увидел машину и сразу же понял, что это не они. В чем было дело – немного иначе работал двигатель? Под иным углом светили фары? Или что-то другое сказало ему: нет, это не они? Он увидел полицейских, вышедших из машины. Они надели фуражки, немного потоптались на месте, потом пошли.

Шли они очень медленно.

Его бабушка тоже видела машину, свет фар которой пробивался в окно. Она пошла встречать его родителей.

Он видел, как она медленно идет, медленно протягивает пальцы к дверной ручке. Он пытался пошевелиться, сказать что-то, остановить ее. Но если весь мир только замедлился, то маленький Арман вообще замер.

Он просто смотрел с открытым ртом.

Потом раздался стук. Не резкий, а гораздо более зловещий. Кто-то словно поскребся в дверь, тихонько потер ее. Гамаш увидел, как изменилось лицо его бабушки за мгновение до того, как она открыла дверь. Но ведь его родители наверняка не стали бы стучать? И тогда он побежал к ней. Хотел остановить, чтобы она не впустила в дом то, что скреблось за дверью. Но остановить это было невозможно.

Полицейский еще не сказал ни слова, а она уже прижала лицо Армана к своему платью, и он по сей день задыхается от запаха нафталина. И до сих пор чувствует у себя на спине ее большую руку. Она словно поддерживала его, чтобы он не упал.