Камера смертников

Читали, помнится, стишки Максимилиана Волошина:

Разгулялись, расплясались бесы По России вдоль и поперек, Рвет и крутит снежная завеса Выстуженный Северо-Восток… Нам ли взвесить замысел Господний? Все поймем, все вытерпим, любя. Жгучий ветер полярной преисподней — Божий Бог, – приветствую тебя!

Вдуматься, так сущая глупость, беспробудная ересь, а поди ж ты, нравилось, подвывали, как собаки на луну, сползаясь в добровольческую армию. И опять кровопролитные бои.

В одном селе, только-только отбитом у красных, неожиданно встретил чудом выжавшего после тифа, похожего на труп Димку Сушкова – прапорщика из их бывшего полка. Тогда-то вдруг и родилась у Ромина мысль добыть себе новые документы – благо, все бумаги красного лазарета оказались у него в руках. Добыл, спрятал, еще сам не зная зачем и какую роль они потом сыграют в его жизни. Димка Сушков потом куда-то делся – может, контрразведка забрала, а может, сбежал, – снова начали жать красные и покатились полки Добрармии назад, аж до самого Крыма.

Там вроде бы снова ненадолго улыбнулось лучезарное счастье – на самый верх вынесло Петра Николаевича Врангеля, длиннолицего сорокадвухлетнего генерала с весьма занятной биографией.

Его предки были выходцами из Швеции, при Полтаве шесть Врангелей бились за Петра I и столько же за Карла XII. Дед Петра Николаевича – генерал-адъютант, в Кавказскую кампанию взял в плен самого Шамиля, а отец – Николай Егорович Врангель – был председателем Амгунской золотопромышленной компании, членом правления Биби-Эйбатского нефтяного общества и товарищества спиртоочистительных заводов, вице-председателем акционерного общества «Сименс и Гальске», и славился как крупный коллекционер всяких заморских редкостей и антиквариата.

Широко шагал мужчина, вперед глядел, потому сына своего Петра отдал учиться не куда-нибудь, а в Горный институт, выпускники которого приравнивались во всех правах с военными, имели свою табель о рангах – титуляцию – и получали, прямо скажем, очень приличное образование, как техническое, так и гуманитарное.

В офицеры Петра Врангеля произвели по экзамену из вольноопределяющихся. Юнкерской подготовки он не имел, но стараниями отца попал служить сразу в лейб-гвардии казачий полк. В японскую войну стал хорунжим второго Аргунского полка Забайкальского казачьего войска, потом окончил Академию Генерального штаба и в Мировую уже командовал первым Нерчинскии казачьим полком, входившим в Уссурийскую дивизию, действовавшую под командованием генерала Крымова в Карпатах.

Некоторое время Врангель служил флигель-адъютантом последнего российского императора Николая II, но, здраво разобравшись в дворцовой обстановке и хитросплетениях придворных интриг, почел за благо убраться опять в действующую армию и попросился на Румынский фронт – царь произвел его в генерал-майоры и дал бригаду. Вскоре новоиспеченный генерал принял Уссурийскую дивизию, оставшуюся без командира после назначения Ершова на корпус.

У Деникина Врангель командовал первой казачьей дивизией. Дивизию эту принял от него давний приятель по Академии генерал Шатилов, которого Петр Николаевич всегда запросто звал Павлушей, а вскоре сделал начальником своего штаба.

Отец Ромина некогда поддерживал доброе знакомство с Николаем Егоровичем Врангелем, и Ромин-младший, поразмыслив, решился обратиться непосредственно к «Пиперу», как прозвали в гвардии барона Петра Николаевича. Письмо передал с надежным человеком, и вскоре его вызвали в штаб.

Ставка Врангеля в Крыму размещалась в доме бывшего великого князя Алексея Александровича, генерал-адмирала флота, к тому времени, на свое счастье, уже покойного. Поручика Ромина принял сам барон – высокий, широкоплечий, с длинным бледным лицом. На шее у него висел «Владимир с мечами», а на черкеске был приколот над газырями офицерский Георгий четвертой степени, маленьким белым пятном выделявшийся на траурно-черной ткани. В кабинете находился и генерал Думбадзе, занимавший при царе пост коменданта Ялты.

– Нужны надежные офицеры, – раздвинув в приветливой улыбке тонкие губы, без лишних предисловий сказал барон. – Вы знакомы с Богнаром или Гаевским?

Поручик Ромин знаком с ними не был, но знал, что они руководили контрразведкой.

– Сдайте дела и поступайте в их распоряжение, – вяло махнул рукой Врангель. – Но я всегда хочу надеяться на вас, поэтому не потеряйтесь, а я не забуду. Идите!

Заниматься в контрразведке Ромину пришлось кораблями, на всякий случай подготовленными к эвакуации. Их было порядка ста шестидесяти. Покоя не оставалось ни днем ни ночью, а тут еще двадцать восьмого октября двадцатого года началось широкое наступление красных. Второго ноября белым войскам нанесли тяжелое поражение, с седьмого на восьмое начался штурм Перекопа, а пятнадцатого ноября Вторая конная армия красных под командованием славного сына донского казачества бывшего войскового старшины Филиппа Миронова вошла в Севастополь. Вместе с конниками в Крым ворвались банды Нестора Махно.

Ромин в это время уже качался на волнах в каюте переполненного беглецами парохода, не забыв прихватить нужные бумаги и кое-что из ценностей для прожития на чужбине.

Из Турции флот барона отправился в Бизерту, а сам Врангель устроился в Топчидаре – дачном пригороде Белграда. Ромин же попал в Болгарию, под команду свирепого генерала Александра Павловича Кутепова. Особенно поручику не нравилось, что в Велико-Тырново по улице Девятнадцатого февраля, в доме номер семьсот один располагался военный суд. Приговор у него всегда только один – смертный, а для недовольных рядом, в Севлиево, стояли на квартирах дроздовцы под командой Туркула – двадцатисемилетнего черноусого гиганта, прыгнувшего во время Гражданской войны из штабс-капитанов прямо в генералы.

Разные мысли одолевали Романа, деньжата кончались, все чаще он поглядывал на припасенные бумаги, как его вдруг вызвали и направили прямиком в личное распоряжение самого барона.

Раньше поручик от толковых людей не раз слышал, что Врангель сумел заполучить сокровища Петербургской ссудной кассы, наскоро эвакуированной в семнадцатом году в город Ейск, а оттуда, по указанию командующего войсками юга России Деникина, переправленной в югославский порт Катарро. Слышать-то слышал, но никогда и предположить не мог, что не только увидит пресловутые сокровища, но и будет держать их в руках, мять и корежить золото, готовя его к перепродаже. Среди ценностей оказалось не только золото, но и редкие картины известных мастеров, дорогой хрусталь. Там же находились и солидные запасы серебра Петербургского монетного двора.

Семьдесят ящиков серебра, по пятнадцать пудов каждый, купили у барона англичане. Американцы взяли семьсот ящиков золотого лома – только ломом, таково их безоговорочное условие, – потому и понадобились для превращения изделий в лом надежные офицеры из контрразведчиков, которым барон доверял.

У Врангеля опять появились бешеные деньги, а Ромин сурово задумался над своей дальнейшей судьбой – так ведь и вскорости ликвидировать могли, чтобы не сболтнул кому случаем про сокровища и куда они теперь поплыли: сам работал в контрразведке, знает, что почем. И он сбежал.

Пошатавшись несколько месяцев по Франции, направил свои грешные стопы в Германию, где под Мюнхеном, в имении майора Кохенгаузена, тихо жил известный генерал Петр Николаевич Краснов, участвовавший в семнадцатом году в неудавшемся мятеже Крымова-Керенского, отпущенный красными под честное слово больше не воевать, вернувшийся на Дон и собравший там в восемнадцатом году в Новочеркасске «Круг спасения Дона», который избрал его атаманом Всевеликого Войска Донского, взамен генерала Каледина. А рядом тогда терлись немцы, с которым Краснов поддерживал тесную дружбу.