Камера смертников

– Все так серьезно? – остановился Конрад, не в силах скрыть охватившего его беспокойства.

Черт возьми! На его памяти Бергера еще ни разу не подвел тончайший политический нюх. Неужели он и на сей раз не ошибается?! Какая же жуткая судьба ждет их и как скоро? Бог мой, если прогнозы старого лиса верны, то сколь мелка тогда старательно скрываемая польская история...

– Думаете о Польше? – оберфюрер взял его под руку, и заглянул в глаза причем так, словно и не ждал ответа, зная его заранее, и не нуждался в словах отрицания или утверждения. – Вспоминаете прелестную девушку Ксению, исчезнувшую неизвестно куда, русского разведчика, сумевшего проникнуть в тайну абвера? Не вспоминайте, Конрад, не нужно мучить себя памятью неудач впереди ждут более серьезные дела.

– Вы... знаете? – отшатнулся пораженный Бютцов.

Как теперь поступить, что говорить, оправдываться или пытаться перейти в наступление, сваливая вину на самого оберфюрера? И дернул же черт за язык, когда вырвались эти проклятые слова, которые вполне можно расценить как признание. А если у Отто в кармане диктофон?

– Знаю, – проворчал Бергер, увлекая своего питомца дальше по аллее к озеру, – знает и Этнер, не только я. Ты молодец, что ни разу не обмолвился об этом деле, а в РСХА о нем, похоже, забыли. И ты забудь!

– Думаете о Польше? – оберфюрер взял его под руку и заглянул в глаза, причем так, словно и не ждал ответа, зная его заранее, и не нуждался в словах отрицания или утверждения. – Вспоминаете прелестную девушку Ксению, исчезнувшую неизвестно куда, русского разведчика, сумевшего проникнуть в тайну абвера? Не вспоминайте, Конрад, не нужно мучить себя памятью неудач: впереди ждут более серьезные дела.

«Как же, забудь! – машинально переставляя ноги, подумал Конрад. – Теперь будешь вставать и ложиться только с одной мыслью – что дальше, если против тебя в любой момент могут пустить в ход компрометирующую информацию. Зачем он сказал, зачем? Какую преследовал цель: сделать меня более сговорчивым? Но в чем я должен сговориться с ним, своим начальником и дальним родственником? О чем он хочет договориться?»

– Анализ – великая вещь, – тихо говорил обер-фюрер. – Достаточно поразмышлять и внимательно проанализировать действия русской контрразведки после нашей операции, чтобы понять: победа осталась за ними. Не волнуйся, Этнер ничего не скажет, ему невыгодно выставлять себя неудачником, а нам с тобой тем более.

На берегу озера их встретил сильный холодный ветер, и Бергер, недовольно поморщившись, повел Конрада опять в глубь парка, под защиту деревьев и старых стен замка. Бютцов чувствовал, как твердо держит его локоть рука обер-фюрера, и в нем вновь начало возрождаться чувство уверенности – родственник не должен желать ему зла, они оба принадлежат к старому роду и обязаны поддерживать друг друга. Конечно, Отто несомненно потребует каких-то компенсаций за помощь и дальнейшее молчание, и придется на это пойти, вот только какими будут эти компенсации, что он еще задумал?

– Размышления, размышления, – скрипуче посмеялся оберфюрер, выбрасывая окурок сигареты. – В последнее время я как никогда много размышляю, в том числе и о тоталитарности власти. Всегда и везде тоталитарный режим неизбежно начинает страдать манией подозрительности, которую жадно впитывают такие, как мы, призванные верой и правдой охранять его. Эта мания искусно подогревается близкими к обожествляемым вождям людьми – они не могут чувствовать свое положение прочным, иначе как везде отыскивая врагов режима и, следовательно, личных врагов властителя. Это единственный способ надолго удержаться у щедрой кормушки государства. И тогда неизбежно религией становится жестокость! Жестокость, подозрительность и усиленно насаждаемое всеобщее недоверие. Дело даже не в лозунгах тоталитарного режима, которым он прикрывает свое жалкое естество, подобно фиговому листку, а в самой его сути, в противопоставлении слепой, задавленной народной массе идеи и фигуры вождя, призванных слиться в сознании подданных воедино. Да, мы быстренько ликвидировали практически все демократические формы и создали такую пирамиду власти, которой позавидовал бы любой фараон древности. В каждой точке этой страшной пирамиды действуют местные политические начальники, этакие «маленькие фюреры», от которых требуется такой же политический автоматизм, как от работницы табачной фабрики: она не глядя берет рукой ровно десяток или два десятка сигарет и вкладывает их в пачку, ползущую по конвейеру. Мы кастрировали свои теории согласно требованиям сиюминутной тактики, не ведая сомнений, волюнтаристически заменили законы рынка и международных торговых связей субъективной государственной волей, искусственно созданными ценностями, и подчинили все интересам войны, а нас охотно копируют «союзники». Но когда пирамида с жутким треском рухнет, я не хочу оказаться похороненным под ее обломками...

Бергер сердито насупил брови и сжал в нитку тонкие губы – приходится пережевывать и заставлять мальчишку глотать истины, давно ставшие для самого оберфюрера прописными. Однако иного выхода нет, это надо сделать, чтобы он боялся будущего и искал спасения рука об руку с ним, Отто Бергером. В одиночку они тоже могут спастись, но это будет труднее, а старший брат Конрада живет в Соединенных Штатах, эмигрировав из Германии по воле своего хитроумного отца много лет назад. Он натурализовался, обзавелся семьей, оброс связями и даже пытался играть в политику – об этом оберфюреру прекрасно известно: еще только собираясь породниться с родом фон Бютцовых, он собрал о них всю информацию.

Не исключено, что намечающийся в Италии развал видят и верхи рейха, особенно в РСХА, но сознательно вводят в заблуждение фюрера, принося жертву на алтарь возможных будущих договоренностей с американцами и англичанами – через Ватикан давно пытаются наладить контакты с разведками этих стран и здравомыслящими политиками, не желающими усиления коммунизма в Европе.

Зная об этом, Бергер задумал свой ход, смертельно опасный в случае неудачи, но верный, пожалуй, даже единственно верный. Он слишком многое успел спрятать в тайники памяти, чтобы не найти общего языка с такими же профессиональными политическими разведчиками по другую сторону океана или Канала. Сейчас надо поторопиться и опередить попытки договоренности верхов, иначе станет поздно и они окажутся ненужными – он и Конрад. Хотя фон Бютцов со своим лысым хитрым отцом выплывут, но кто, подобно барону Мюнхаузену, вытянет из болота oбepфюрера? Никто, кроме него самого.

Пока американцы, англичане и русские – союзники, но что будет потом? Их сегодняшний союз противоестественен, а события нарастают со страшной скоростью, время словно несется вскачь, и не успеешь оглянуться, как уже опоздал вскочить на подножку последнего вагона уходящего поезда.

– Если о ваших мыслях узнают, – прервав молчание, осторожно начал Конрад, – то не может быть и речи о присвоении вам звания бригаденфюрера. Хотя вы его давно заслужили.

– Мой мальчик, – доверительно обнял его за плечи Бергер, – сейчас не стоит стремиться к высоким званиям, особенно в СС. Я этого не делаю и тебе не советую! Чем выше звание, тем большему числу людей ты отдаешь приказы, и потом уже не сможешь сослаться, что сам являлся только простым исполнителем чужих приказов. Ясно? Придет время, когда с руководителей будут спрашивать за отданные ими распоряжения, а победители зачастую не знают жалости. Особенно коммунисты.

Они дошли до поворота аллеи. Здесь пригревало солнце и дорожки были совсем сухие. Высоко поднимали свои вечнозеленые кроны сосны, темнели стволы старых лип, свечами мелькали среди них березы с черными отметинами времени на белых стволах.

– Мы пытаемся заставить русских стать змеем, пожирающим самого себя, – заметил Бергер, – но это временная цель, хотя и важная. Стоит подумать, серьезно подумать о том, как стать желанными гостями на Западе.

– Вы полагаете?..

– Я не полагаю, – желчно усмехнулся обер-фюрер. – Я твердо уверен, что разведчик всегда должен иметь не один, а несколько запасных вариантов. На любой случай! Особенно если он работает в политическойразведке. Нам нужна, как никогда, крепкая мужская дружба и работа рука об руку. Работа на себя!

– Каким временем мы располагаем? – по-деловому спросил Конрад, – И что надо сделать?

Его тон понравился Бергеру – значит, он не зря распинался, гуляя по аллеям: парень неглуп, он понимает силу единения, особенно с родственником и коллегой по СД. Тем более знающим о его грехах.

Да что грехи – оберфюрер специально пугнул его старой польской историей, чтобы втянуть в водоворот новых событий, отрезать дорогому родственничку пути отступления, а когда тот, подтолкнутый Бергером, нырнет в омут опасной политической интриги, направленной на спасение их душ и тел, тем более будет вынужден обеими руками держаться за оберфюрера – иначе смерть!

Польша только приманка, но мальчик жадно заглотил ее. О провале той операции группенфюрер Этнер не знает – он получил награду и пребывал в полной уверенности ее успешного проведения, тем более что двадцать второе июня сорок первого обрушилось на красных, как неожиданное извержение вулкана. Отто Бергер специально упомянул Этнера, обезопасив себя, чтобы у мальчишки вдруг не появилась шальная мысль проводить отсюда тело родственника в закрытом гробу, свалив все на партизан или подпольщиков: все-таки Конрад обжился тут, подмял под себя людей СС и полиции, да и опыт СД не проходит даром. Но теперь эта мысль у него не родится, нет, не родится. Он уже думает о другом – о контактес Западом.