Камероны

– Какое же из этих трех вы предпочитаете?

За ней появились другие девушки – тоже ирландки, в шуршащих черных юбках до полу и в огромных накрахмаленных белых передниках, как у монахинь-католичек, и все они иронически улыбались.

– Окажите: мистер Г. Камерон пришел к лорду Файфу.

Она оставила его у порога. Он слышал, как другие служанки за дверью, точно мышки, шмыгнули в разные стороны. Видно, они знали, что он должен прийти. «Как это типично для ирландского трудового народа – подсмеиваться над себе подобными, – подумал Гиллон. – Немудрено, что им до сих пор не удалось организовать сколько-нибудь сплоченное рабочее движение: все разваливается при столкновении с хозяевами, англичанами и собственными священниками». Девушка вернулась, теперь уже открыто улыбаясь хитрой ехидной улыбочкой – так улыбаются дети в школе, когда других детишек ведут пороть.

– Входи, трудяга, – шепнула она ему. – Здесь немного иначе, чем в шахте, верно?

Он с яростью повернулся было к ней, но по ее глазам увидел, что она не собиралась издеваться над ним.

– Иди налево и потом прямо до Большого зала. – Она дотронулась до его плеча, и он сморщился. – Они совсем не такие плохие. Может, чересчур строжат, и уж больно они шотландцы… – И зажала себе рот рукой. – Ох, что же это я говорю!

Гиллон невольно рассмеялся.

– Держись как всегда, и все будет в порядке, – сказала она.

Он пошел по длинному сумрачному коридору, чувствуя себя гораздо лучше, чуть ли не уверенно. «Может, он и много тратит угля, но газ жалеет», – подумал Гиллон, и s ату минуту услышал, что она идет за ним, постукивая каблуками по деревянному паркету.

– Мистер?! – Он остановился. – Шляпу.

Он не понял ее.

– Дайте мне, ради бога, вашу шляпу.

– Я, пожалуй, пойду в ней.

– Ни разу еще не видела, чтобы кто-нибудь входил в этот дом в шляпе.

– А вы хоть раз видели в этом доме углекопа?

Она отрицательно покачала головой. Она была молоденькая и хорошенькая, совсем молоденькая – такую родители должны держать при себе.

– Ага, вот видишь. Углекопы не снимают шапки в доме, а я углекоп.

– По мне, так пожалуйста, Рыжик. [33] – И она подмигнула ему.

«Свеженькая, – подумал он. – Свежая, как трава, и славная».

Когда он повернулся к ней спиной, то с сожалением увидел, что несколько человек из тех, кто находился в Большом зале, наблюдали за ним, и в их глазах он уже упал на несколько делений, точно встал на одну доску с ирландской девушкой-служанкой, а ниже этого в Шотландии нельзя опуститься, разве что вступить в связь с африканкой.

33

Презрительное прозвище шотландцев.

Он вошел в комнату, но никто не обращал на него внимания. Там было человек восемь или девять – они переходили с места на место, позвякивая чашечками, беседуя друг с другом, и никто как будто не видел его. Лица их казались ему такими же далекими и стертыми, как лица тех, кто стоял вдоль Тропы углекопов. Здесь было светлее, чем в коридоре, и Гиллон не сразу освоился с переменой в освещении – так с ним всегда теперь бывало, – поэтому некоторое время он стоял и мигал.

– Это что еще такое? – опросил чей-то голос. Человека Гиллон не видел. – Я спрашиваю: это что такое?

Гиллон повернулся на звук голоса, но за спиной говорившего стояло несколько оплывших свечей, и он ничего не мог разглядеть.

– Это Камерон, милорд. – Вот этот голос Гиллон узнал: Брозкок. – Углекоп, сэр.

Гиллон увидел, а если не увидел, то услышал, как двое или трое поставили на столик чашки и тарелочки с тортом и повернули к нему голову.

– Послушайте, – сказал кто-то. Какая-то леди. – Дайте мне вашу шапочку.

– Да, конечно, шапочку, – сказал Гиллон и снял гленгарри, жалея, что не отдал ее девушке.

– Углекоп? – Нельзя сказать, чтобы голос был злой. – А выглядит он так, будто только что вернулся с охоты.

– Нет, я… – начал было Гиллон, но понял, что они вовсе не желают его слушать.

– А ну, подойди-ка сюда, чтобы мы могли хоть разглядеть тебя.

Гиллон обошел большое кресло с высокой спинкой, в котором, развалясь, сидел граф Файф.

– Брозкок уверяет меня, что ты один из моих углекопов, но я ему не верю. Я говорю, что ты пришел прямо с пустоши после долгой охоты и сейчас поднесешь нам связку-другую куропаток.

Гиллон ие мог понять, почему все рассмеялись. Он по-прежнему плохо видел, и ему было так легче, как легче бывает, когда лицо скрыто под налетом угольной пыли или под маской, это позволяет человеку делать то, чего обычно он никогда в жизни не сделает.

– Мне бы не хотелось говорить, что мистер Брозкок прав, а лорд Файф – нет, но, 'может, вы посмотрите на мои руки, сэр.

Это было встречено легким, снисходительным смешком.

– Неплохо сказано, – изрек лорд Файф. – У этого человека есть такт. Дайте человеку чаю.

Кто-то сунул Гиллону в руки чашку с чаем и спросил:

– Сливок и сахару?

– Лимона, пожалуйста. Кусочек лимона меня бы вполне устроил.

– Лимона?! – произнес голос. Он понял, что это леди Джейн. – Вы слышали? Он просит лимона/ (Какой изысканный вкус… Боюсь, у нас нет лимона. Боюсь, мы – сторонники сливок и сахара. – Она говорила очень медленно, весьма неожиданно расставляя ударения, и Гиллон подумал, что, наверное, потому молодежь в комнате так часто смеялась.

– Скажите-ка еще (раз, – попросил лорд Файф, – как его зовут? – Кто-то из стоявших рядом ответил. – Скажи мне, Камерон, почему ты в таком… таком одеянии? – Вопрос этот был задан уже с подковыркой.

– Это мой костюм для особо торжественных случаев, сэр. Для свадеб, похорон и прочего, – сказал Гиллон. – Я считал, что сегодня как раз такой особо торжественный случай.

– Я бы сказал, что да, я бы сказал, совершенно верно, – произнес чей-то молодой голос. – Ты – первый углекоп, который видит этот дом изнутри.

Гиллон не знал, что на это и сказать. Он еще не мог сообразить, когда надо откликаться, а когда нет.

– Да еще в юбочке. Это, конечно, от армии осталось?

– От моей семьи. От моего клана.

Раздался смех.

– Подумать только, – произнес тот же молодой голос. – У нашего углекопа, оказывается, есть клан.

Гиллон вспыхнул, но краска быстро отлила от его лица, и больше он уже не краснел.

– В каждом клане, кроме предводителя, есть и просто люди, иначе не было бы предводителей, – сказал Гиллон. Это вырвалось у него само собой, непроизвольно.