Kanal

Он вдруг подумал о Егорыче. Он, даже не зная его полного имени и отчества, и никогда не вдавался в детали. После первого знакомства с ним, многим казалось, что этого человека они знают, целую вечность. С ним было всегда спокойно. И хозяйство, огромное, даже по меркам деревенского жителя, привыкшего к просторам, требовало постоянного внимания рачительного хозяина. И еще следователь помнил, что старый затворник был один. Не смотря, на большой дом, огород и скотину, рядом с ним сложно было кого-то представить.

– Истомин, хорош спать, всех бандитов проспишь.

Голос Кузнецова, доносился сверху. Следователь открыл глаза и понял, что они уже приехали. Видимо по дороге с устатку неожиданно сморило.

– Приехали уже. Усть - Каиб, быстро же мы добрались. Я всего на пол часа глаза закрыл.

Оранжевый буран по хозяйски, был загнан во двор, ворота закрыты, а сам Кузнецов не спеша раскладывал багаж, который был погружен в сани и сверху закрыт овечьим полушубком. Несколько не понятных мешков, видимо с продуктами и ружье.

– Ладно, Серега располагайся, я схожу в дом, посмотрю, не все еще успели затоптать.

Он зашел внутрь. За то время, пока здесь не было людей, все уже успело покрыться внушительным слоем инея. Хотя с момента, когда позвонил капитан прошло чуть больше суток. Покойник показался совсем неожиданно, Истомин, так и не смог привыкнуть к подобным сюрпризам. Повешенных людей он видел и раньше, но каждый раз, когда он смотрел на труп, всегда думал о том, как же они висят? Что-то, не совсем человеческое не отпускало тело на грешную землю. Недаром самоубийство считается одним из самых серьезных грехов.

На этом месте должна работать следственная бригада, но в Чердыни посчитали, что достаточно будет одного похмельного следователя из Бондюга, который уже много лет подает надежды.

В огромной комнате было очень холодно. Даже казалось, что снаружи, где в эти весенние ночи, температура опускалась ниже 20 градусов, было теплее. На недавно струганных половых досках, видны следы капитана. Их уже слегка припорошило инеем, а на столе, на белом листе бумаги появился не большой сугроб.

Следователь остановился на пороге и обвел глазами все помещение. Это было идеальное место самоубийства. Обычно, если покойнику помогали уйти из жизни, при подобном осмотре, что-то сразу бросалось в глаза. Не так стоявшая чашка на столе или следы грязи перед входом. Здесь же все было в полном порядке. Покойник, веревка, табурет.

Табурет и предсмертная записка. Истомин был хорошим следователем, не смотря на похмельный вид. И обычно на работе он привык не верить своим глазам.Он достал фотоаппарат и сделал пару снимков. Общий вид тела и крупно фигуру, которая, не смотря на отсутствие ветра, все же тихо раскачивалась из стороны в сторону. Следы на полу не много не дошли до стола, очевидно капитан оставил тайну произошедшего следователям и развернулись в направление другой комнаты.

Первый день весны

С утра не спалось. Дядя Миша несколько раз вставал, выходил в общий коридор, разделяющий барак на две половины. На табурете, стояла большая алюминиевая фляга с водой. В дом ее не заносили, потому что из-за жары от печки, вода быстро нагревалась и могла стухнуть. Хотя пить не хотелось, он заставлял себя сделать несколько глотков, ледяной воды и уходил обратно в дом к теплой печке в ледяных тапочках.

Еще раз он проснулся уже поздно, когда солнце стояло в зените, сквозь мутные окна пробивался солнечный свет. Дядя Миша открыл глаза и уставился в одну точку. Это было пятно от старого сучка, на деревянной стене. Почему то хотелось смотреть именно в эту точку. Сегодня, что-то должно было произойти, только пока он не мог понять что. Слишком уж хороший был день. Начиналась весна.

На улице то же пахло иначе. Две почищенных тропинки доходили до ворот, за ними начиналась большая дорога, засыпанная по самые заборы снегом. Он всегда чистил небольшой пятачок перед крыльцом, хотя делать это было, в общем, то незачем. Ему хватало одной натоптанной тропинки, вниз к реке и обратно. И еще небольшая дорожка вела в деревянный сортир, то же монументальное произведение ушедшей эпохи.

Пожалуй, надо было спуститься к реке и проверить "морды". Это сети, которые натягивались поперёк Южной Кельтмы сразу в нескольких местах и не давали рыбе подниматься вверх по течению. Зимой, как правило, ее было не так много, но сверчку хватало. Огромные щуки, которые иногда попадались, спали, забившись под коряги. Он иногда представлял, как громадная пятнистая рыба, замерла и стоит неподвижно, где-то рядом, прямо под берегом.

Для того, что бы добраться до главного кольца, его надо поднять огромным деревянным багром, нужно было раздолбить всю полынью. Это большой треугольник, прямо на средине реки. Мотопилой это было делать куда сподручней, но всегда было жалко бензина и поэтому вырубали обычным топором. И так каждое утро, за ночь, отверстие зарастало, и все нужно было начинать сначала.

Дядя Миша закончил вырубать одну из сторон большого треугольника и без сил опустился прямо на лед. Сначала он просто сидел на снегу, затем расстегнул старую, вязаную телогрейку и лег на спину. Странно, но от снега шло непонятное тепло. Рядом на уровне головы об лед билось несколько крупных язей и щука, которая все-таки, выплыла из темных речных глубин и попалась Сверчку в сеть. От снега сильно слепило глаза, и Сверчок не заметил оранжевый буран на горизонте. Сначала он был маленькой точкой, несколько раз пропадал за холмами и за тем снова появлялся в поле зрения.

Он поднялся и отряхнул снег с колен. Последние десять километров шли как раз по руслу Южной Кельтмы, Ближе к деревне она прекращала петлять и огибала все болота вокруг, одной неспешной петлей. Первой, всех приезжавших в Ольховку встречала огромная деревянная пристань. Ее основание, начали строить в 30 года прошлого века. После первых лет эксплуатации, стало ясно, что все сооружение постепенно уходит под воду. Поэтому ближе к весне начинали строить новый уровень, и так, раз за разом, у причала появлялся новый ярус. Зимой или поздней осенью, когда вода уходила от берегов, можно было увидеть, старые сгнившие кости, ворота в эту забытую всеми колонию на берегу неизвестной реки.

Любому, кто огибал по плавной дуге, деревню, сначала открывались "ступени" старого причала, внизу и вверху находились дома, высыпанные без всякой логики на склонах, пытавшиеся удрать в лес из последних сил и оставлявшие за собой у воды, лодочные сараи маленькие баньки, коптильни для рыбы.

Машина долго поднималась на очередной холм перед деревней. Ей было тяжело, оба пассажира сидели на самом буране, а в санях за ними ехал длинный, перевязанный в нескольких местах - мешок.

Большой зимний путь, пробиваемый каждый год, всегда заканчивался у аэропорта. Все 50, 60 и 70 года здесь в самой далекой командировке Усольского лагеря, садились неповоротливые "АН 2". Огромное поле, уже потом, когда малая авиация все больше и больше времени находилась на земле, использовали для футбольных матчей. Играли зэки против ВОХРы, последние неизменно проигрывали и часто утирали кровавые сопли, сидя в пыли стадиона. Сбоку от таких строений, всегда висел огромный оранжевый носок, меряющий ветер. Хотя этот постоянно был опущен вниз.

Сейчас от всего великолепия, осталась только небольшая рубленая избушка с огромной табличкой на стене ''Ольховка,,. Обычно здесь, те, кто пробивал дорогу, ночевали несколько дней. Сверчок им приносил рыбу и рассказывал свои неспешные таежные истории. Много пили, после этого они грузились на снегоходы и уезжали обратно. В избушке дядя Миша наводил порядок и закрывал до следующего раза.

Буран сделал небольшой разворот перед крыльцом и остановился. С пассажирского сидения спрыгнул закутанный по самые брови водитель. Пока шел, он успел снять очки. Человек, который сидел за ним, спустя несколько секунд рухнул в бок,прямо с гусеницы.