Канарский вариант

– А в чем, собственно… - пискнул с нервным пафосом официант, но тут же и запнулся, пригвожденный к месту грозными взорами моих компаньонов.

Фира Моисеевна, впрочем, быстро от шока оправилась и, подбоченясь, довольно-таки бойко затараторила:

– Какой еще кофе, молодой человек? Мы не имели желаний принимать сегодня гостей! Или вы приехали с претензией? Но тогда мы знаем, как вести такие переговоры!
– Она уже потихоньку наступала на меня.
– И нечего пугать меня своей публикой с бандитскими выражениями морд! Я буду смотреть, как их морды изменятся в полицейском участке…

– О, - сказал я, - насчет полиции - очень хорошая мысль! Главное - здравая!

– То есть?
– с подозрением вопросила Фира.

– То есть, - продолжил я импровизацию, - вы имеете мысль, будто вас преследует мафия с намерениями причинения вам физического и материального ущерба. А это не совсем так. То есть оно, может быть, и так, но в вашем клиническом случае мафии полиция не страшна. Напротив, здесь существует благодатная почва для сотрудничества между силовыми структурами. Цивилизованного сотрудничества, - подчеркнул я.
– Ну, теперь вы понимаете, откуда дует сегодня сильный ветер на Фуэртевентуру? Если нет, поясню, - добавил доверительно.
– Вы объявлены в розыск как мошенница и аферистка. Совершившая экономическое преступление против российских и - самое главное!
– иностранных компаний. А это, - кивнул на Василия и Вову, - представители частных сыскных агентств, уполномоченных московским представительством Интерпола связаться с правоохранительными сферами Испании… До вас дошло? У вас упало в мозг?

– Но…

– Я все-таки настаиваю на кофе. Но если мы вам так неприятны, то - разрешите ненадолго откланяться.

– Встретимся в инстанциях, - вставил Вова безразлично.

– Если вы уж так тяготеете к защите властей… - прокомментировал в свою очередь Василий.
– Да, они вас действительно будут охранять. Двадцать четыре часа в сутки. Они любят таких, как вы: бесплатно кормят, меняют белье на нарах…

– Наум, пожалуй, я не против выпить с молодыми людьми кофе, - произнесла Фира Моисеевна задумчиво.
– Только, молодые люди, оставьте свой садизм, я старый человек, и моей нервной системе неприятны ваши инсинуации…

Попивая кофе, я не спешил с какими-либо выводами, глубокомысленно замечая, что приобретенная Фирой вилла весьма мила и просторна, хотя интерьер ее в чем-то напомнил мне незабвенную московскую комнатенку старухи: те же самодельные детские нары, голая лампочка и - разномастная, явно с помойки, мебель.

– Стараюсь ради детей! Кладу на них жизнь!
– не уставала повторять хозяйка.
– А за это меня приезжают сюда убивать!

– Кто?
– холодно спросил Володя.

– Морально… - уклончиво ответила Фира.

– Дом двухэтажный?
– деловито осведомился Василий.

– Да, второй этаж хотим сдавать…

– Ну, - сказал я, - это навряд ли получится.

Повисла напряженная пауза. Итог паузы мне все-таки удалось выиграть, Фира не выдержала.

– Ваши условия?
– выдохнула она.

– Вам не нужна реклама своего места жительства среди московской деловой публики?
– спросил я.

– Вы знаете ответ…

– Второй этаж, - проронил я.

– Вы хотите его снять?

– Нет, купить в собственность, - сказал я.
– За хорошую цену.

– Назовите…

– Цену? Она складывается из пятидесяти тысяч долларов вашего долга, плюс проценты, плюс наше молчание, - довел я до сведения продавца.

– Ох, я умираю, - обмякла Фира, закатывая глаза и хватаясь за морщинистое горло.

– В случае вашей смерти, - бесстрастно заметил ей Вова, - дальнейшие переговоры вы завещаете вести с вашими наследниками?

– Хорошо, - молвила старуха убито.
– Когда вы въезжаете?

– Въезд состоялся, неужели вы не заметили?
– изрек Василий.

– Вы садист!
– ответила ему старуха.
– Вам надо в охрану концлагеря!

– Кстати, об охране, - кивнул Василий.
– Считайте, что теперь она у вас есть. Круглосуточная и бесплатная, между прочим. Вам бы радоваться…

– Мне кажется, вы - антисемит, - заметил ему угрюмо жидомасон, сидевший на табурете в дальнем углу и, приподняв кустистую бровь, мрачно таращившийся на нас.

– Неправда, - сказал я.
– Вообще - что за странный термин? Семиты - это арабы. Значит, антисемит - это антиараб? Какая глупость! Все равно что назвать вас сионистом!

– Да, я сионист!
– заметил официант гордо.

– Сионист, - просветил я его, - особь, стремящаяся объединить соплеменников на земле предков. Какой же вы сионист? Это мы скорее таковые… Я вот, например, очень даже за то, чтобы евреи жили в Израиле, у них хорошо там получается с урожаями помидоров и с производством «узи»… А вы - нет, вас в Испанию потянуло, в колыбель инквизиции…

– Кончаем базары, - сказал Вова.
– Жить будем дружно, Фира Моисеевна станет готовить нам рыбу-фиш, сырьем мы ее снабдим. Вы умеете готовить рыбу-фиш, Фира Моисеевна?

– Но здесь нет щуки…

– Сойдет барракуда, - высказался старожил Василий.

Так мы решили проблему с жильем. И уже вечером сидели, попивая винцо, на балкончике собственного дома с резными перилами из Канарской сосны в неуклонно чернеющих сумерках, растворяющих в себе горы и океан, глядя в сторону городского центра Пуэрто-дель-Росарио, мерцавшего малиновым туманцем неоновых огней в сгущавшейся над островом ночи.

МОСКОВСКАЯ МЯСОРУБКА

Сидя в кабинете своего офиса, располагавшегося на одном из этажей научно-исследовательского института, Тофик, подравнивая ногти пилочкой, со скукой выслушивал томившегося на стульчике директора академика, чей бывший кабинет он теперь занимал.

Директор - глупый, никчемный старикашка, еще пыжился, набивал себе цену, памятуя, видимо, те относительно недавние годы, когда ездил в Кремль на казенной «Волге» за наградами, распоряжался сотнями людей и миллионными суммами, считая таких, как Тофик, червяками в иле социального дна, шпаной и рыночно-гвоздичной швалью, да вот просчитался в итоге академик, став никем, насекомым, которое он, Тофик, мог прихлопнуть в любой необходимый момент.

«Отжировали свое эти чертежники и ботаники!» - без какого-либо сочувствия думал он.

Директор канючил о необходимости повышения аренды, приводи потешные доводы: мол, институт - бывший флагман советской оборонной науки - испускает дух, девяносто процентов сотрудников уволены, и если не поддержать материально оставшуюся горстку энтузиастов, настанет крах.

Тофик, с холодным презрением переводя взгляд со стоптанных ботиночек ученого на застиранные манжеты его рубашки, выглядывающие из обтертых до проплешин рукавов пиджака, сочувственно кивал, испытывая какое-то злорадное удовлетворение от униженного тона этого научного хмыря.