Канатоходец. Записки городского сумасшедшего

— А мне говорили, — усмехнулся я, — что рюмочная эта популярна у творческой интеллигенции…

— Как же иначе, — подтвердил он, — с такими-то традициями! На то имеются все основания. Захаживал сюда, приложиться к стаканчику, Островский, который драматург, и Толстой, который и Лев, и граф. Бывал здесь, и не раз, Достоевский. А почему бы, собственно, место это своим присутствием ему не почтить, если родная тетка проживала на соседней улице? Полистаешь произведения Федора Михайловича, и рука сама тянется к стакану, каково же было ему их писать!..

Повозил концом сигареты по краю обрезанной пополам банки из-под пива, служившей на стойке пепельницей. Заметил, выпуская слова вперемешку с сигаретным дымом:

— Народец собирается здесь всякий, много и творческого. — Показал глазами на хромого старика в очках с толстыми линзами. — Гоген вместе с родственником его Ван Гогом нашему Данилычу в подметки не годятся. Власть, будь она проклята, всю жизнь его чморила, надо же было такому талантишу родиться и жить при коммунистах! — Повел головой в сторону. — Видишь вон там в кепке, за дальней стойкой? Скрипач-виртуоз, мыкался всю жизнь по занюханным оркестрам, пока не скатился до ресторанного тапера, там ему пальцы в драке и поломали. Искусство, как говорится, требует жертв, многие из них здесь и собираются…

Щелкнул для убедительности повествования себя пальцем по горлу. Мелькнула синим наколка.

— Сидел?

Поспешно сунул руку в карман, но я успел рассмотреть две вытатуированные буквы: заглавную «Д» и рядом маленькую «ж».

— Давно, лет двадцать назад!.. Да и присел по пьянке да по глупости. Сцепился в кабаке с одним говнюком, а он возьми да окажись знатным перцем. В кармане был цанговый карандаш, по профессии я художник-оформитель, в милицейском протоколе он превратился в нож, и свидетели нашлись, подтвердили, что я им угрожал. Слава Богу, судья досталась с понятием, знала, как такие дела клепают, дала по минимуму. Нарисовал в колонии по памяти ее портрет, послал на адрес суда, но ответа не получил. А там условно-досрочное и с чистой совестью на свободу… — Заглянул мельком в стоявший перед ним пустой стакан, раздавил о край пивной банки окурок. — Глупо получилось, все могло быть иначе! Готовил международную выставку: «Ню в фотографиях», птицу счастья держал в руках, но не срослось… — Тяжело вздохнул. — Если бы не тот случай, совсем другой была бы жизнь…

Я пожалел, что спросил. Малый не то чтобы расстроился, но погрустнел и нахохлился. В его облике была какая-то странность, но в чем она состояла, я никак не мог понять.

— Извини, не хотел!

— Чего там, дело прошлое, быльем поросло — усмехнулся он кривенько. — Буковки заметил, да? Тебя как звать?.. Меня — Джинджер…

Наверное, кличку на зоне дали, догадался я.

— Никогда не слышал.

Но ошибся. Джинджер едва ли не застенчиво улыбнулся.

— В Англии так дразнят рыжих, конопатых мальчишек. У них большой рот и добрые глаза, они носят клетчатые штаны до колен и обязательно с помочами. Таким я в детстве и был. Мать работала синхронистом на международных конференциях, это высший пилотаж для переводчиков. Учись, говорила, Джинджер, гладя меня по голове, ученье свет, а неученых тьма. И я учился, правда, не всегда в университете…

Вот в чем дело, понял я, он же рыжий! Но не просто рыжий, а наполовину седой, это сочетание золота с серебром, которого избегают в изделиях ювелиры, и придает его внешности необычность. Смотришь на него и хочется сказать: выбери, парень, что-то одно, как будто он волен это сделать.

— А еще джинджер по-английски — имбирь, — продолжал мой новый знакомый, — с ним связано выражение работать с огоньком. — И, возвращаясь к оставленной было теме, заметил: — Если сложить ученость местных забулдыг, хватит на Академию наук и на Академию художеств еще останется. Одно слово: осколки канувшей в Лету империи. Видел мужика, что перед твоим приходом отсюда вышел? Большой русский поэт…

Я вспомнил сутулую фигуру между мусорными баками и улыбнулся. Словоохотливость Джинджера помогла, напряжение начало понемногу отпускать, но мотавшая кишки на ось лебедка еще шебаршила шестеренками. Мне вдруг начало казаться, что малого этого, по ту сторону стойки. я хорошо знаю, он как нельзя лучше подходил на роль героя моего старого романа, математически доказывавшего существование высших сил. Сказка для взрослых, клеймили меня за него когда-то критики, не желая понимать, что только сказки людям и нужны, и непременно с хорошим концом. Читатели вообще считают, что хеппи-энд обязателен, а автор для своих героев играет роль Господа Бога, творит с ними, что захочет, и очень возмущаются, когда счастливого исхода нс случается.

Я видел Джинджера сидящим за компьютером в поисках подтверждения вмешательства в дела людей Небесной канцелярии, он принадлежал к тому типу жилистых русских мужиков, что тащат на себе телегу истории страны. Анализ в России частоты рукотворных катастроф не мог не наводить на мысль, что при царящей повсюду безответственности и коррумпированности власти только милостью Господа мы и спасаемся…

Перед глазами что-то мельтешило. Я потер их с силой пальцами. Джинджер водил перед моим носом из стороны в сторону рукой.

— Ку-ку, я все еще здесь!

— Прости, задумался, — улыбнулся я, возвращаясь в рюмочную, — нс самый простой выдался сегодня день! — Провел но лицу ладонью. — Почудилось, что ты похож на героя моего романа…

— Так ты что, писатель? — поднял он брови, хотя, кажется, ничуть тому нс удивился. — Извини за выспренность, беллетрист? Тогда здесь тебе самое место. Вэлком, как говорится, в союз творческих неудачников!

Убеждать его, что к таковым не отношусь, означало бы практиковаться и лицемерии,

—Представляешь, продолжал я, нгиорируя его замечание, — парень искал доказательство существования бora…

— И тем, ты считаешь, он смахивает на меня? — усомнился Джинджер. — А впрочем, почему бы и нет! Вряд ли можно найти человека, кто так или иначе не задавался этим вопросом. Вариант беспроигрышный, внимание читающей публики обеспечено. — Саркастически усмехнулся: — Вот, значит, о чем ты пишешь!

Выражение его ставшей ехидной физиономии, как и довольно двусмысленный той, мне не понравились.

— А что тут такого?

— Да нет, — пожал плечами Джинджер, — ничего особенного!

Но спускать на свой счет сарказм я ему не собирался. С нажимом и не без агрессии продолжал:

— У меня, между прочим, есть роман, в котором я дал ответ на один из принципиальных вопросов человечества! В нем говорится о том, зачем Бог создал человека…

— Вот даже как! — присвистнул Джинджер. — Ну и зачем?..

— Не здесь же за стаканом водки об этом говорить! — хмыкнул я и, противореча себе, пустился в объяснения: — Пересказывать сюжет — последнее дело, намекну в двух словах. Христианская догма гласит, что Господь вечен и неизменен, так? В то же время утверждается, что Он живой и создал человека по образу Своему и подобию. Отсюда вытекает, что Творец, как и Его создание, должен изменяться, а именно совершать восхождение к себе высшему. В одиночку совершенствоваться невозможно, поэтому…

Умолк, посмотрел на Джинджера, но тот не изъявлял желания помочь мне догадкой.

— …поэтому Господу потребовался тот, с кем можно было бы вести диалог, вот Он и сотворил человека! Философы давно доискиваются смысла жизни, а он в том, чтобы соответствовать чаяниям Создателя, заниматься развитием собственного внутреннего мира…

В плотном воздухе рюмочной повисла пауза, стал слышнее шум голосов.

— Да-а… — протянул Джинджер, вскидывая руку почесать в затылке, — эка куда тебя занесло! В Писании сказано: во многие знания многие печали, а ты сдуру ломанулся в такие сферы… — Не закончив фразы, повернул мысль под другим углом: — В нашем с тобой возрасте пора бы знать, что есть темы, которых лучше не касаться. Не потому, что накажут, они выедают тебя изнутри, словно пустое яйцо. Ничего нового к сказанному в веках ты добавить не сможешь, а сомнения доведут тебя до внутренней опустошенности, этим все и закончится. Как бы высоко в своих рассуждениях ты человека ни ставил, он останется существом примитивным, да и людям эти твои изыски на фиг не нужны. Хочешь верь, хочешь нет — дело твое, но ручонки свои блудливые к религии не тяни, не баламуть источник, вода в котором отстоялась…