Кандидат от партии смерти
Шрифт:
Первым делом он отзвонился Маринке. У ребенка новый смартфон — в отличие от родителя.
— Говори, пап, — сказала Маринка.
— Ты не в школе?
— Бог с тобой, папахен. — Маринка даже обиделась. — Посмотри на часы и припомни: я когда-нибудь сидела в школе до пяти вечера?
— Но ты и не дома…
— Это правильное наблюдение, — согласилась дочь. — Я у Ленки. Мы тут, типа, к контрольной готовились. Уже выхожу.
— Отставить! — вскричал Максимов. — Никаких «выхожу»! Сиди у своей Ленки и, типа, готовься дальше. Она хорошая подруга?
— М-м… Подожди, сейчас спрошу. — Маринка отняла от уха трубку и крикнула: — Лен, ты хорошая подруга?
Ответ Максимов не слышал, но Маринка тут же засопела в мембрану:
— Говорит, что хорошая.
— Отлично. Если
— Боже… — взмолилась дочь. — Опять осадное положение. Когда же это кончится, пап?
— Зато зарплата человеческая, — резонно возразил Максимов и отключился.
Затем он позвонил Завадскому. Просто повезло — в семидесяти случаях из ста затурканные работники полиции свои аппараты блокируют.
— Коля, не задавай вопросов, у меня мало денег. Слушай внимательно, а потом поступай сообразно совести, или что там у тебя. Светлана Стрельченко является ценным свидетелем. Десять минут назад на нее совершено покушение. Преступникам дан отпор, двое из них валяются в первом подъезде дома 32 по улице Колхидской. Соседка предположительно вызвала полицию, но вы, если проявите сноровку, приедете быстрее. Получите заказчика. Или посредника. Мы со Светланой направляемся в агентство, думаю, прорвемся. Не возмущайся, Коля. Работай.
Третий звонок — родным бездельникам в агентство. Никаких сомнений, что личный состав пребывает по месту постоянной дислокации, смотрит в окно и поджидает добренького дяденьку с зарплатой.
— Аллёу? — вопросила Екатерина.
— Всем — оранжевая тревога, — обрадовал Максимов. — Любашу на пост. Мужиков в подъезд. Через десять минут подъедем.
— Ты не шутишь? — на всякий случай уточнила Екатерина.
— Я вообще никогда не шучу, — огрызнулся Максимов. — Со мной испуганная студентка, которая несколько минут назад едва не загремела на тот свет.
— Блин, — сказала Екатерина. — Такой вечер пропал.
«Студентка» еще теснее прижалась к Максимову, закрыла лицо ладошками.
— И впрямь суетливая у тебя работа, сын мой, — участливо покосился поп. — Ты знаешь, ведь и я когда-то работал в полиции. Дважды побывал на Кавказе — в первую чеченскую, уволился по ранению в шею, в охране трудился, пока не понял в один прекрасный день — да как же мы живем-то, Господи… Да разве можно так жить?
— А наша страна все время с краю, батюшка, — улыбнулся Максимов. — Россия непобедима, с ней не то что Гитлер — Господь не справится. Слушай, окажи услугу — подбрось к самому крыльцу?
Экспромтом, как уже не раз подмечено, все выходит ладно и изящно. По плану — все летит кувырком. Заорганизовать мероприятие не успели — старенький «Москвич» проворно свернул под арку, тормознул у крыльца.
— Спасибо, батюшка. — Максимов протянул купюру.
— Удачи, дети мои, — не отказался поп от честно заработанной денежки.
Из подъезда вывалились Лохматов с Вернером. Молча взяли по сектору. Максимов вытащил дрожащую девчонку, толкнул в подъезд, прикрывая спину. Краем глаза успел отметить, как отворилась дверь стоящей у подъезда иномарки, нога уперлась в землю, взмыла голова наблюдателя…
Сколько же клевретов у этих ребят? Что вообще происходит?
Лишь в конторе, когда захлопнулась дверь, он почувствовал относительное облегчение. Ноги подкосились. Максимов рухнул в кресло, украшающее приемную, вынул пухлый конверт, бросил на Любашин стол.
— Держите, орлы. Не пропил я вашу зарплату…
— Браво, — восхитилась Екатерина, покосившись на трясущуюся «попутчицу». — Но бочку меда ты, Костик, испортить сумел. Вернер, усади нашу гостью, она сейчас родит…
Очень скоро в конторе стало чинно и даже скучновато. Максимов с каменным лицом восседал за директорским столом, напротив Света — сжатая, почерневшая (пару минут назад по совету мудрой Екатерины она позвонила родителям и сообщила, что заночует у «подружки»). Олежка в дальнем углу задумчиво чесал подбородок и прикидывал, что ему мешает провести ближайшую ночь в качестве «подружки». Вернер с творческой дилеммой уже справился — убедив
себя, что из детсадовского возраста он давно вышел, — поэтому без всяких физиологических метаний просматривал газету. Екатерина строила глазки Максимову.— Спасибо вам, Константин Андреевич, — прошептала Света.
— Пожалуйста, — кивнул Максимов. — О неоплатном долге мы с тобой потом поговорим. А сейчас — не надо отвлекаться.
— Хорошо… Мы с Димой взяли перед уходом джин-тоник. — (Екатерину скривило)… — Вы не думайте — я выпила его на улице и даже лучше себя почувствовала… Мы шли, целовались, потом забрели в какой-то дворик… Дима доску в заборе отогнул, сказал, что здесь короче… Там дом такой новый, с башенками, квартиры, наверное, ужасно дорогие… А забор низенький совсем. — Девица жалобно всхлипнула. — Мы опять стояли, целовались — он, наоборот, от тоника опьянел, завелся, потащил меня на детскую площадку, а я уговаривала его туда не ходить — словно чувствовала… Мне действительно было не по себе… Он жив? — Девица обвела присутствующих мутными глазенками.
Максимов беспокойно шевельнулся.
— Ищем, Света. Продолжай.
— Там домик был такой, треугольный, с резными окошками, для детей…
— Теремок, — подсказал эрудированный Вернер.
— Да, наверное… Дима сказал, что это прикольно, мы туда и полезли… Ничего там не было прикольного — грязно, трусики какие-то валялись… Он меня долго уговаривал, а я не соглашалась — нет, у нас по-всякому с ним было, а тут страшно почему-то стало, я и говорю, пойдем, мол, тачку возьмем, и к тебе… а он — там мать со своим хахалем вот-вот из гостей вернутся… А потом машина какая-то приехала, трое вышли, в дом отправились…
— Кто такие, не запомнила? — встрепенулся Олежка.
— Темно же было, не видно… Все мужчины, уверенно шли к подъезду. Один из них как-то тяжело передвигался — пожилой, наверное. Или устал с дороги… А потом — не помню, сколько времени прошло — окно где-то наверху с треском разбилось, и упало что-то — как мешок… Я испугалась, а Дима как оттолкнет меня да зашипит: «Это же человек упал, Светка…» Как подскочит, и бежать к дому… Я говорила ему — не надо, я говорила, я говорила… — Девица задрожала и заревела в полный голос. Екатерина со вздохом поднялась, набрызгала в стакан из кулера. Поддержала за донышко, чтобы вздрагивающая девица смогла напиться, не расплескав. — Он побежал к дому… не знаю, может, помочь хотел… Я бы тоже вышла… Но тут выскочили какие-то здоровые жлобы… Один как закричит: «А это что за фраер! Хватай его, Ракита!» Дима дернулся, сбежать хотел, но о поребрик запнулся, упал, его ударили по голове… А потом по дорожке потащили, в машину забросили… А у меня язык отнялся, ноги встали — ни кричать, ни бежать… Под домик этот детский заползла, там грязища, насекомые, мыши пищат, я их боюсь, мамочка… но молчала. А эти, здоровые, по двору шарились, фонарями светили, я думала, помру от страха… Не нашли. Один сказал — нет тут… ну, никого, а еще кто-то из дома выбежал — бээмвуху, кричит, этого чурки ищите, за углом обычно держит… Потом… не помню. Машина, в которую Диму затащили, развернулась, прямо на газоне, я вылезать стала — думала, раздавит вместе с домиком этим… Чуточку не доехал, покатил в другую сторону, а я номер увидела — там подсветка под фарами горела…
— Запомнила? — подскочили все разом.
Света испугалась, как будто они разорвать ее собрались.
— Буквы… не помню… первая «А»… а цифры хорошо запомнила. Я с детства хорошо цифры запоминаю…
— Пиши. — Максимов подтолкнул обрывок газеты. — Какой марки машина?
— Ой, не знаю… Угловатый такой, большой джип, и значок… «Мерседес» — точно!
— «Гелендваген», — крякнул Вернер, почесав затылок. — Уважаемая харя, поди, ездит.
Максимов схватился за трубку.
— Коля? Вы уже на месте?.. Прекрасно. Повязали клиентов?.. Что значит, «нечего повязывать»?.. Почему «не совсем прекрасно»?.. — Максимов открыл рот и с изумлением начал слушать. По мере повествования физиономия сыщика бледнела, затем внезапно начала чернеть, а к концу беседы приобрела коричнево-землистый оттенок. Сотрудники забеспокоились. Даже Светлана, позабыв про собственные страдания, приподняла голову и перестала дрожать.