Кандидат от партии смерти

Насладиться добычей бродяга не успел — твердая длань сгребла за шиворот и потащила к «луноходу», откуда выбирался еще один гражданин полицейской наружности — при усах, в пуховике и брюках с кантом. Руководитель.

— Молодец, Лычкин, — одобрил действия подчиненного. — Грузи его. Но только без багажа, учти. Своего хватает.

Матерясь, омоновец отобрал у жертвы пакет, швырнул по месту назначения, но дистанция подвела. Отходы плюхнулись в лужу, взметнув тучу брызг. «Арестованный» упорно не желал загружаться в кормовой обезьянник. То конечности мешали, то завязанный под горлом треух. Но на то и голова, чтобы подходить к делу творчески. Поразмыслив, омоновец беззлобно треснул бомжа по почкам, отчего тот согнулся и вошел в неволю как миленький. Всплыл хороший анекдот: «Хулиган Сидоров избил прохожего и попал в милицию, где и проработал до самой пенсии».

— Максимов! — заорал на весь двор руководящий кадр. — Сколько лет, сколько зим!

Ловец бомжей стремительно обернулся, готовясь к новому прыжку. Максимов машинально напрягся — как любой нормальный человек, привлекший внимание полиции, но ненадолго, узнал товарища. Как же не узнать брата Колю…

— Отставить, Лычкин, свои, — руководитель с широченной улыбкой двинулся в обход лужи. Капитан Завадский, собственной персоной (Коля, ты зачем усы отрастил?).

— Маскировка, — прочитав мысли бывшего коллеги, хохотнул руководитель. — Чтобы поменьше узнавали…

Встретились на неглубоком участке. Мент в пуховике приобнял Максимова как родного, похлопал, прошептал на ухо:

— Оружие, боеприпасы, наркотики?

— Не увлекаюсь, Коля, — засмеялся Максимов. — У вас сегодня праздник?

— Всенародный. «Вихрь-Антитеррор» называется. Слышишь, как завывает? Богам с Олимпа ведь не докажешь, что у нас на носу выборы и хорошо бы это дело переждать.

Частному сыщику сделалось немного стыдно — такие вещи положено знать. Дня за два. Но выпало как-то. Чему уж удивляться — он даже убийство кандидата сумел проворонить!

— А бомжа-то за что, Коля? Шахид переодетый? Мусорку взорвать хотел?

— Не придирайся, — погрозил пальчиком Завадский. — У меня план, тебе такого не понять. Собственно, и мне понять сложно, но начальству виднее. Приказ сверху — сообрази? В день как минимум по пять террористов нужно изолировать. Сойдут и потенциальные. Нет, Константин, я, конечно, не спорю, наш министр, возможно, где-то и нормальный человек… забываю все время его фамилию, особенно после ста коньяка… — но сколько лиц с ограниченной ответственностью минует этот приказ, пока слетит вниз, и во что он превратится?

— А чеченцев в городе не наблюдается?

— Скажу тебе по совести, — Завадский хмыкнул, — наблюдаются. Много чеченцев. На приличный отряд наберется. Но чеченцев брать нельзя, они ни в чем не виноваты. Зачем обижать хороших людей?

Максимов ускоренно соображал. Второго шанса не будет. Зачем ходить за помощью к полиции, если полиция сама пришла?

— Послушай, Коля, — Максимов помялся, — и долго ты намерен эти грибы собирать?

Завадский посмотрел на часы.

— Да, пожалуй, что и хватит. Полны лукошки. Ты по делу в этих краях?

— Работаю, Коля. К тебе приходила Анна Николаевна Шабалина, не вздумай отрицать. У нее сын пропал.

Завадский как-то по-девчоночьи смутился. Одернул пуховик.

— Ну, была такая… Неугомонная тетушка. Весь отдел на уши поставила… Да сочувствую я ей, куда деваться? Но когда искать, согласись, Константин? Работы — во! — Костлявая пятерня окольцевала горло. — Не я же ее придумал, эту работу.

— Бомжей скирдовать, согласен, — фыркнул Максимов, — а потом выпускать по одному. Несчастные вы люди. Помоги мне, Коля? Пара адресов: один — здесь, другой — на проспекте, за Домом книги. Я на машине — за час управимся. А с меня при случае — «Хеннесси».

Завадский задумчиво почесал шевелюру.

— А «при случае» — это когда?

— Решай сам. Работаю до шести.

— Ладно, жди. Машину отпущу.

Неплохое прикрытие — знакомый и почти что дружественно настроенный мент. У него — права и корки, а у Максимова — только дырки в заборе, то есть в законе.

Вернулся Завадский, беззаботно насвистывая. «Уазик» обогнул просевший черный сугроб и резво выбежал на магистраль.

— Предыстория долгая?

— Садись, покурим. — Максимов выудил пачку.

Стены лифта расписали густо и узорчато. Словно так и надо. Похоже, на престиж дома и его обитателей местным детишкам глубоко наплевать.

— Пуховик расстегни, Коля, — посоветовал Максимов. — Жарко, и форму не видно.

— Может, еще и ствол достать? — ощерился Завадский. Но «молнией» противно скрипнул. — Куда едем, Константин?

— Некий Бурмин Александр Сергеевич. Тридцать первая квартира. Восемнадцать лет, студент. Филиал… чего-то московского, не помню. Платное обучение.

— Экономики, культуры и нравов, — пошутил Завадский. — Выходи, Константин, станция. Я буду «тупой прапор». А ты…

— Майор? — ухмыльнулся Максимов.

— Да хоть маршал. Выметайся.

Двери лифта открывались почти автоматически. На площадке грохотала музыка, смикшированная при активном содействии отбойного молотка.

Завадский с любопытством приложил ухо к нужной двери, испуганно отдернул, когда к реву отбойного молотка присоединилась дурная выпь. Поковырял ушную раковину.

— Ни хрена себе… Звони, Константин, расслабляется твой отрок.

После третьего звонка загремели стальные запоры, распахнулась дверь, и кудрявый юноша в гавайских трусах храбро начал:

— Какого хре… — разглядел под носом форму, но по инерции завершил, — …на?..

— Уголовный розыск. — Завадский водрузил парню под нос удостоверение и, тесня в глубь просторной прихожей, продолжал беседу: — Бурмин Александр Сергеевич?

— Чё? — соорудил несчастную физиономию отрок.

— Музыку приглушите, молодой человек, — мягко посоветовал Завадский.

— Чё? — не понял отрок, натыкаясь на косяк из красного дерева. То ли и впрямь не слышал (под такой грохот — пулемет не услышишь), то ли соображал о предпочтении той или иной линии поведения.

— Музыку выруби, Пушкин недоделанный!!! — заорал Завадский, толкнул юношу в сторону источника звука. Пацан влетел в комнату. Максимов недовольно поморщился, обращая взор к потолочным панелям. Надо же так расписать — будто храм католический. В комнате между тем что-то стукнуло, брякнуло, упало, видимо, на диван, протестующе взвизгнуло, щелчок, и оркестр заткнулся.