Каньон-а-Шарон

Нас отбросили в сторону. Не успели мы с Ирой опомниться, как Дашка ринулась вперед, в самую свалку.

– Коля, не пускай ее!
– с опозданием крикнула Ира.

Кто-то, работая локтями, толкнул Дашку в живот и чуть было не помог Гаю увидеть Варшаву. Коля обезумел и стал расчищать жене дорогу, как таран. Кожаные куртки, за которые он хватался, трещали по швам. Последнюю он выкинул из кузова грузовика, когда та, склонившись через борт, принимала чемодан, поданный снизу.

– Откуда тут этот хулиган?!
– кричала одна бабка.
– И здесь от них житья нет!

В кузов взобралась Дашка. Возвышаясь над всеми, как Ленин на броневике, она, доброжелательная и оптимистичная, с ласковой улыбкой, кричала:

– Господа, давайте успокоимся! Господа, тихо, все немедленно успокоились! Как вам не стыдно! Мы же культурные люди! Молодой человек, помогите же бабушке, она свой чемодан поднять не может! Бабушка, дайте чемодан молодому человеку!

Там, где стояли мы - мама, тетя, Ирины мама и тетя, ну и мы с Ирой - и где толпились другие слабосильные, не все было слышно. Дашкин голос пропадал среди общего рева, и женщины думали, что Дашка с Колей стараются из-за собственных чемоданов, тем более что какая-то усатая тетка истошно вопила:

– Уберите эту русскую блядь из грузовика! Позовите милицию!

– Сейчас, - сказала ей Ира.
– Вам срочно из Москвы сейчас пришлют милицию.

– Полицию!

Даже когда все кончилось и грузовик уехал, тетка не успокаивалась и крикнула Дашке:

– Чтоб тебе было от твоих чемоданов наше еврейское счастье!

Дашка ответила нежной улыбкой. Против еврейского счастья она не возражала, хоть красилась под блондинку и еще перед первым замужеством очень удачно исправила пластической операцией свой горбатый нос.

Отец Гая, первый Дашкин муж Володя Векслер позвонил утром - приехал на семинар памяти отца, остановился в гостинице в Тель-Авиве. Дашка умчалась к нему - зачем? Что она делала целый день, если даже о взрыве узнала лишь к вечеру? Гай считает отцом Колю, малыш слишком тонкий и чуткий, а от Дашки всего можно ожидать, явится этот Володя - зачем он нам?..

– Гера, ты Гера?

– Да, я Гера. А что?

– Хорошо. Дверь заперта?

Этот его страх тоже, наверно, из телевизора. Его не волнуют взрывы, террористы, военные действия, но почему-то пугают ганавим, то есть воры, которых он никогда не видел, но в которых вобрались все опасности мира. Что такое ганавим, он представляет смутно. Это что-то, опять же, из телевизора. Может быть, с щупальцами и без ног, может быть - с крыльями. Перед сном, не доверяя нам, он сам проверяет входную и балконные двери.

Кончился фильм, я выключил телевизор - все, спать.

– Положу тебя у нас.

У нас - это на нашем с Ирой втором этаже. Гай спит в своей комнатке на первом, а когда родителей нет, мы укладываем его у себя.

Только я постелил ему - приехал с работы Коля.

– Папа, я у Иры сплю!
– поторопился Гай.

– Нет, ты спишь в своей кровати.

– Ну папа!

– Гай, я сказал. Иди ложись.

Гай захныкал и, скуля, зашлепал по лестнице вниз. Этот пришелец из телемира неплохо ориентировался, когда дело касалось его интересов: Гера и Ира в нем души не чают, с ними можно канючить и капризничать, а папа воспитывает.

– Пусть бы уж у нас лег, - сказал я.
– Он боится один.

– Парню восьмой год, - непримиримо сказал Коля.

Восьмой год он пытается сделать из малыша "настоящего мужика", смелого и стойкого, шпыняет его: "Ты же мальчик!", а Гай вопит: "Не хочу быть мальчиком, хочу быть девочкой!". Спорить с Колей бесполезно, и мы с Ирой помалкиваем, тем более что баловать детей в самом деле нехорошо. Коля каждую пятницу приносит домой новую компьютерную игру. Если выключить компьютер и телевизор, Гай не будет знать, чем заняться. Играть один он не умеет. Коля муштрует его, заставляет засыпать в темной комнате, дрожа от страха, но в выходной, с утра съездив на море, он весь день ничего не может придумать, кроме как сидеть с сыном за какой-нибудь компьютерной игрой, в которой Гай победоносно крушит из автомата или бластера, кулаками, шашкой или гранатой полчища омерзительных врагов.

Среди ночи дважды будили звонками Ирины школьные подруги из Штатов: увидели взрыв по CNN. Ближе к утру Ира заснула, а я услышал гул самолетов. Он удалялся к востоку, потом послышались глухие далекие хлопки - то ли самолет преодолел звуковой барьер, то ли бомбили Тулькарм. Утром показывали вчерашний взрыв по российскому телевидению. Комментатор сказал: "Израиль: теракт в курортном городке Натания на Средиземном море". Он сказал, что пять погибших и более ста раненых, но мы ему не верили: даже название города он не мог правильно произнести. Коля и Дашка, знающие английский, смотрели по CNN, там тоже сказали - более ста раненых, но погибших, по их сведениям, было двое.

– По-моему, Тулькарм бомбили, - сказал я.

Коля отмахнулся:

– Что эти бомбежки дают. Надо войска ввести и устроить зачистку. Все равно к этому придем.

Утром Дашка отвозит его к поезду и возвращается - машина у них одна. Ему удобно ездить поездом, и "мицубиси" полностью в Дашкином распоряжении.

Она появилась в кофточке с открытыми плечами, в пестрой юбке и на каблуках.

– Приеду поздно, вы уж тут как-нибудь сами покрутитесь с Гаем.

Коля смотрел в сторону. Мне это не понравилось.

– А где ты будешь?

– В Тель-Авиве.

– Что ты там делаешь?

– Я не понимаю, - сказала она.
– Что это за тон? Я что, не могу встретиться с Володей? Он хочет увидеть сына.

– Ты что, сын?
– бросил Коля и залез в машину.

– Вот видишь, - сказала Дашка.
– Лучше будет, если я сюда его притащу?

– Гай не должен его видеть, - сказал я.

– Ну, ты ж всегда знаешь, кто что должен.

Из-за этого разговора я пропустил утренние новости по радио. Чего-то мне не хватало. Я вдруг заметил, что у соседей тихо. Мы отделены друг от друга лишь кустами жасмина. В это время обычно выходят на крыльцо Яков и сыновья, кричат по своим мобильникам, что-то грузят в минибус и тендер, и вот никого не было, и над дверью горел под ярким солнцем ночной фонарь. Я вспомнил, что и вечером никого не видел, подумал: что-то случилось, но тут же сказал себе, что, наверно, уехали, и забыл об этом - надо было поднимать Гая и везти его в школу.

В автобусе слушал новости по радио. Водитель сделал звук погромче. Вчера погибло двое израильтян, ранено сто двадцать шесть. Значит, кто-то из раненых умер ночью. Наши самолеты бомбили какие-то административные здания в Тулькарме и Газе. Европейское сообщество осуждало Израиль за неоправданное превышение силы. "Хизбалла" обещала усилить борьбу с еврейскими оккупантами, сирийский президент призывал палестинцев оказывать сопротивление.

Сидеть без дела и смотреть в окно Гай не умеет, мы с ним играли в "О, счастливчик!". Проехали мимо каньона а-Шарон. Там на автокране работали ремонтники - взрывом повредило фасад до самой крыши. За нашими спинами тихо разговаривали по-русски. Женский голос сказал: "Ты посмотри. Сволочи. А наши в ответ пустые дома бомбят".
– "А что, людей бомбить?" - ответил мужской голос. Я снова вспомнил синюю "субару". Что я мог бы сделать?

Закричать? Будь там террорист, он мгновенно соединил бы проводки. Если бы не было Гая, если бы я добежал до полицейского и сказал ему номер машины...

Ничего уже нельзя было успеть.

Сзади продолжали разговор. Женщина не могла смириться: "Что-то же надо делать".
– "Что тут можно сделать". Чувствовалось, что человек думал и ничего не придумал. Как, наверно, и все здесь. Как и мы с Дашкой. Вчера смерть пронеслась над головой и обрушилась на других так же, как могла обрушиться на Гая и меня. Мы можем взлететь на воздух в любое мгновение, от меня тут ничего не зависит. Я не могу защитить Гая.