Канон Смерти
Шрифт:
И когда схлынули творящие воды энергии, а Дракон устало выдохнул и прикрыл глаза, оставалось лишь дождаться стабилизации мира и его биома, а после воплотить его разумное население…
«Возвращайся ужинать», — кинул ласковую умиленную мысль белоголовый демон, все это время молчаливо наблюдавший рядом и чутко следивший, чтобы никто не дай Всетворящий, не нарушил процесс. Он встал и, беззвучно подплыв к супругу, положил руки ему на плечи. Волна изменений прошла по телу хаосита, почти до конца формируя привычное обличье молодого мужчины. Запрокинув голову, он прижался затылком к жесткой грудной броне м замер, наслаждаясь присутствием родного существа. На несколько кратких мгновений, растянувшихся а долгие часы,
А потом шагнули в обычную реальность своего Домена, окончательно приняв привычные обличья почти людей. Их встретила супруга, мягкая, домашняя, округлая. Вечерняя синь уже опустилась на Поднебесный дворец, и свет в его залах неспешно разгорался. И был тихий ужин втроем, почти вчетвером. Дракон был тих и удовлетворен хорошо проделанной работой. Разве что глаза его еще долго горели, как два провала прямо в пылающее огненное нутро души.
Глава 1 Дитя
За несколько тысячелетий до образования Домена Ильмер,
Хэйва, Кансианское княжество, веселый квартал столицы
В богатом борделе рожала шлюха.
И не абы от кого — от даэйра.
А потому хозяин, узнав о залете одной из своих «девочек», решил ребенка оставить на воспитание. Экзотика все-таки, богатые клиенты оценят. Даэйры, когда встают на две ноги — красотой любого человека переплюнут.
Вообще-то за залет от клиента вполне можно было оказаться на улице. Но отпрыск даэйра мог принести заведению немалые деньги и немалую славу. И Таише повезло — хозяин оказался милостив. Хотя никто не понимал, как умудрилась она понести, средства-то применялись надежные. То ли клиент был настойчив, то ли против крылатых травки никак не помогали…
Одно слово — даэйр. Явился ночью, в компании двух приятелей, уже изрядно нетрезвый и не в себе, глаза змеиные горят, как два фонаря. Потребовал себе самую выносливую красотку на всю ночь, в оплате не скупился — изумруд хозяину в руки швырнул бесценный, насыщенного темного оттенка. Сутки Таиша отсыпалась, а после начала в обмороки падать и есть, будто не в себя.
А ребенка невзлюбила еще в утробе. За то, что чуть карьеры ей не стоил. И что маялась она с ним не человеческий срок, как положено, а без малого год. И что из цветущей пышногрудой красавицы змееныш неизвестного полу (впрочем, повитуха утверждала, что будет мальчик) превратил ее в доходягу — силы жрал из матери все, какие мог.
Теперь Таиша надрывалась криком, проклиная демоново отродье, ублюдочного смеска, которого хозяин запретил ей скинуть даже когда прошли все мыслимые сроки беременности. Для таких у самих крылатых существовало презрительное слово «даррей», нечистокровный.
И когда раздался первый плач новорожденного, нет, не плач, хриплый писк, Таиша лишь поморщилась и махнула рукой:
— Уберите это с глаз моих!
И даже не взглянула на черный шевелящийся комок. Хозяин пожал плечами и отдал его двум пожилым матронам. Посетителями те давно уже не занимались, вели хозяйство. Заодно и за ребенком присмотрят. Знать бы еще, чем его, мелкого, кормить, да как растить. И сколько времени пройдет прежде, чем он себя окупать начнет. А то вдруг не по средствам игрушка, и проще обратно даэйрам его подбросить? Сами разберутся, прибить его или воспитывать.
Но хозяин все-таки решил рискнуть.
Так началась жизнь детеныша — в одеяльном гнезде, в одной из дальних комнат веселого дома, куда посторонним ходу нет. Он лежал маленьким, не больше обычного младенца, странным клубочком, взирая на людей огромными золотыми глазами, а те с любопытством рассматривали его.
— Надо же… — удивленно бормотал хозяин борделя. — Какое
чудо природы…Детеныш оказался бескрыл. И напоминал вовсе не ящера, а скорее, пухленькую чешуйчатую собачку с чуткими подвижными ушками и короткими усиками на забавной мордочке. Никаких рогов и шипов, чешуйки были мягкими и нежными и блестели, как черный металл, покрытый тонким золотым напылением.
«Мама? — родился в головах людей четкий мысленный вопрос. — Папа? Где?»
Даэйрский ребенок оказался телепатом. Он раскрыл пасть, уже полную маленьких треугольных зубок, и требовательно чирикнул.
Что они могли ему ответить? Что он ни разу не сдался ни матери, ни, тем более, отцу ни разу не появившемуся за это время? Соврать? Кому — маленькому телепату, который сходу распознает любую ложь просто потому, что никто из них не умеет прятать свои мысли?
Пристальный золотой взгляд переходил с одного лица на другое.
А потом малыш и вовсе отвернулся от людей, лег и перестал обращать внимание на происходящее вокруг. Его не привлекало ни парное мясо, ни теплое густое молоко — не материнское ведь. Он часами лежал неподвижно, и только слабо поднимающийся круглый животик давал понять, что он еще жив. Матроны жалели детеныша. Хозяин веселого дома махнул на него рукой — сдохнет так сдохнет. Другого живого товара полно, и товар этот ухода хоть и требует, но взамен деньги приносит.
Ему не дали даже имени, так и называли дарреем. Потом одна из матрон удачно укоротила словечко, стала звать слабеющего с каждым днем детеныша просто Реем. Приросло.
Таиша плевать на него хотела. Она не то, что не приходила взглянуть на сына, она легко забыла о его существовании сразу, как только пропало ненужное молоко. Он это слышал, хоть связь с непутевой матерью и таяла все быстрее. Слышал и не хотел жить. Молоко добровольные няньки вливали силком прямо в пасть, меняли под ним служившие подстилкой старые простыни, как умели, рассказывали сказки. Рей наотрез отказывался расти и из пухлого даэйрского младенца превратился в отощавший скелет.
Но любому сыну неба не так-то просто умереть — природа щедро одарила их жизненной силой. И спустя несколько месяцев, Рей все-таки поднялся на тонкие, как спички, подгибающиеся лапы. Вот только светлая чистота ушла из взгляда. Он стал сумрачным, почти звериным. Няньки невольно начали бояться смотреть ему в глаза. Им казалось, что этот маленький хищник ждет случая попробовать горячей крови. Они даже догадывались, чьей.
Детеныш смирился с собственной ненужностью самым близким для него существам. И доверять странным чужим двуногим, разбившим его мир в первый час жизни, больше не хотел.
Зато решил жить. Назло.
Он стал есть. Много есть и быстро расти, не спеша при этом показывать, что способен говорить человеческим языком. Мало ли, что решат эти странные двуногие. С няньками, матушкой Нэртой и матушкой Толой, он вполне успешно общался с помощью образов, их единственных признавал терпимыми и позволял себя гладить. Всех остальных обитательниц веселого дома, приходивших к нему, при любой попытке дотронуться чувствительно тяпал за пальцы. Мог бы и откусить, но тогда с ним точно что-нибудь сделают.
Не покидая комнат своих нянек, Рей внимательно слушал, что происходит во всем доме. Слушал и составлял свою, очень узкую и странную, картину мира, ограниченного стенами веселого дома и мутным непонятным «снаружи», которое он никогда не видел — в комнатах матушек не было окон, только узкие лазы-продувы, чтобы не застаивался воздух.
Мир Рея был полон запахов: от тонких и терпких ароматов благовоний и духов до странного, порой тяжелого и удушливого запаха вечно спаривающихся разумных. Постоянно плавая в этой смеси, будоражившей его чуткий нюх, он и не подозревал, что сам от природы пахнет, как шкатулка торговца пряностями — имбирем, корицей, гвоздикой.