Капеллан дьявола: размышления о надежде, лжи, науке и любви

Здесь Гулд оказывается в опасной близости от той борьбы с ветряными мельницами, которую он в свое время уже делал своим творческим методом. Почему хоть один разумный дарвинист стал бы ожидать, что в большинстве эволюционных ветвей должно происходить увеличение анатомической сложности? Совершенно неясно, почему это должно быть свойственно приверженцам философии адаптационизма. Следует, впрочем, признать, что это может быть свойственно человеческому тщеславию (и в историческом плане Гулд прав, утверждая, что многие этим грешили). Так получилось, что наша, человеческая ветвь специализирована на сложности, осо-

бенно на сложности нервной системы, чем и объясняется наша чисто человеческая склонность определять прогресс как увеличение сложности или мозговитости. Другие виды смотрели бы на это иначе, как предположил Джулиан Хаксли в стихотворении “Прогресс” [254] :

Краб сыну своему давал совет: “Наметив цель, всегда иди к ней вбок, И только боком. Так назначил Бог. Есть боковой прогресс, другого нет”. Иначе мыслит цепень-дарвинист: Прогресс он видит в том, чтоб потерять Мозги и все, что может помешать Найти тот рай, что ищет всякий глист. А человек глядит себе в пупок И видит сам себя пупом всего...

254

Huxley, J Essays of a Biologist London, Chatto & Windus, 1926

Стихи не особенно выдающиеся (я не смог заставить себя процитировать их до конца), к тому же в них перепутаны масштабы времени (поведенческий в четверостишии про краба и эволюционный в четверостишии про цепня), но за этим стоит важная мысль. Гулд пользуется определением прогресса, которое продиктовано человеческим шовинизмом, и объявляет степень сложности мерой прогресса. Поэтому паразиты и могут служить ему оружием в его нападках на прогресс. Цепень в стихотворении Хаксли, пользуясь паразитоцентрическим определением прогресса, видит его смысл в полной противоположности. Стриж, проникшийся статистикой, тщетно искал бы доказательств того, что большинство эволюционных ветвей демонстрируют тенденцию к совершенствованию навыков полета. Ученый слон (позаимствуем этот персонаж у Стивена Пинкера [255] ) потерпел бы неудачу, пытаясь подтвердить утешительную концепцию, согласно которой статистическому большинству эволюционных ветвей животных свойствен прогресс, определяемый как направленное удлинение носа.

255

Pinker, S. The Language Instinct. London, Viking, 1994.

Эта мысль может показаться шуточной, но я говорю об этом вовсе не ради шутки. Именно она лежит в самой основе моего адаптационистского определения прогресса. Оно, повторю, предполагает, что прогресс означает повышение, но не сложности, интеллекта или какой-либо другой антропоцентрической ценности, а числа накапливаемых свойств, способствующих приспособленности данной эволюционной ветви, в чем бы эта приспособленность ни проявлялась. В соответствии с этим определением прогрессивность адаптивной эволюции отнюдь не случайна, а оказывается ее глубоким, неотъемлемым, обязательным свойством. Прогрессивность эволюции принципиально необходима, если естественный отбор играет в нашем мировоззрении ту объясняющую роль, которой мы от него требуем и которую только он и может играть. И вот почему.

Креационисты обожают красочную метафору, которой сэр Фред Хойл продемонстрировал свое превратное понимание естественного отбора. Хойл представил его так, как если бы ураган, пронесшийся над свалкой металлолома, по счастливой случайности собрал бы Боинг-747. Мысль Хойла состояла в статистической невероятности такого события. Наш ответ на это (ваш, и мой, и Стивена Гулда) состоит в том, что естественный отбор имеет накопительную природу. Он действует неумолимо, шаг за шагом сохраняя небольшие достижения. Ураган не собирает самолет самопроизвольно, в один присест. Небольшие усовершенствования добавляются одно за другим. Если обратиться к другой метафоре, каким бы пугающим ни казался на первый взгляд отвесный обрыв адаптивной горы, с другой ее стороны можно найти ступенчатые отроги, по которым на эту гору в итоге и можно взобраться [256] .

256

Эта несколько кокетливая аллюзия на “Восхождение на пик Невероятности” показалась мне уместной, потому что, как разъясняется в предисловии к этому разделу, редактор журнала “Эволюшн” одновременно с моей рецензией заказал доктору Гулду рецензию на эту мою книгу.

Адаптивная эволюция должна быть постепенной и накопительной — не потому, что об этом говорят наши данные (хотя это и так), но потому, что ничто, кроме постепенного накопления изменений, в принципе не позволяет решить головоломку с Боингом-747. Даже божественное творение не поможет делу. Как раз напротив — потому что любое существо, достаточно сложное и интеллектуальное, чтобы сыграть предполагаемую здесь творческую роль, само неизбежно оказалось бы таким же Боингом-747. И по той самой же причине эволюция сложных, комплексных адаптаций должна быть прогрессивной. У поздних потомков должно быть накоплено больше компонентов, обеспечивающих адаптивную комбинацию, чем у их древних предков.

Эволюция глаз позвоночных была, должно быть, прогрессивной. У наших далеких предков были очень простые глаза, обладавшие лишь немногими признаками, которые помогали им видеть. Для этого вывода не нужно располагать никакими данными (хотя приятно, что такие данные у нас есть). Это должно быть так, потому что альтернатива (изначально сложный глаз, обильно наделенный признаками, помогающими видеть) отбрасывала бы нас назад, в страну Хойла, к обрыву невероятности. Где-то неизбежно должен существовать отрог ступенчатого прогресса, ведущий к современным, наделенным многими полезными признаками потомкам того оптического прототипа. В данном случае мы, разумеется, можем найти и многочисленные современные аналоги каждой ступени этого отрога, успешно работающие не в одной дюжине глаз различных представителей животного мира. Но даже и без этих примеров мы могли бы быть уверены, что в ходе эволюции происходило постепенное, прогрессивное увеличение числа признаков, в каждом из которых инженер усмотрел бы определенный вклад в совершенствование оптических качеств. Мы можем, не выходя из кабинета, понять, что это должно быть именно так.

Сам Дарвин прекрасно понимал такого рода аргументацию, и именно по этой причине он был стойким градуалистом. Кстати, по этой же причине Гулд несправедлив к нему, когда предполагает (не в этой своей книге, но во многих других местах), что Дарвин был противником идеи прерывистости. Сама теория прерывистого равновесия предполагает градуализм (ей-богу, она должна его предполагать) в том смысле, в каком Дарвин был градуалистом, то есть в том смысле, в каком все вменяемые эволюционисты должны быть градуалистами, по крайней мере в том, что касается комплексных адаптаций. Просто если правы сторонники теории прерывистого равновесия, то градуальные прогрессивные шаги зажаты во временные рамки, выходящие за пределы разрешающей способности палеонтологической летописи. Под давлением Гулд это признает, но на него недостаточно часто оказывают такое давление.

Марк Ридли цитирует слова Дарвина об орхидеях из письма к Асе Грею: “Невозможно представить себе, чтобы столько коа-даптаций случайно возникли одним махом”. Далее Ридли пишет [257] : “Эволюция сложных органов должна была проходить постепенно, потому что все нужные изменения не появились бы в результате одной большой мутации”. И “постепенно” в данном контексте должно означать “прогрессивно” в моем “адаптационистском” смысле. Эволюция любого такого же сложного организма, как развитые орхидеи, была прогрессивной. Прогрессивной была и эволюция эхолокации у летучих мышей и речных дельфинов, включавшая много, очень много этапов. Прогрессивной была и эволюция электролокации у рыб, и эволюция смещения костей черепа у змей, позволяющего им проглатывать крупных жертв. Прогрессивной была и эволюция комплекса адаптаций, помогающих гепардам охотится на газелей, и соответствующего комплекса адаптаций, помогающих газелям от них убегать.

257

Ridley, М. Coadaptation and the inadequacy of natural selection // Bnt.J. Hist. Sci., 15 (1982), pp. 45-68.

Более того, как Дарвин, опять-таки, понимал, хотя и не пользовался этим выражением, одной из главных движущих сил прогрессивной эволюции служат коэволюционные гонки вооружений, например между хищниками и их жертвами. Приспособление к погоде, к неодушевленным превратностям ледниковых периодов и засух, вполне может и не быть прогрессивным, будучи просто бесцельным отслеживанием не прогрессирующих колебаний переменчивых климатических показателей. Но приспособление к биотической среде, скорее всего, будет прогрессивным, потому что враги, в отличие от погоды, сами эволюционируют. Возникающая в итоге система с положительной обратной связью хорошо объясняет направленную прогрессивную эволюцию, направленность которой может поддерживаться на протяжении многих сменяющих друг друга поколений. Участники гонки не обязательно будут успешнее выживать с течением времени: об этом заботятся их “партнеры” по коэволюционной спирали (известный эффект Красной Королевы [258] ). Но приспособления для выживания у обеих сторон совершенствуются, если судить по их техническим характеристикам. В случаях тяжелой борьбы мы можем наблюдать прогрессирующий перенос ресурсов с других отраслей хозяйства рассматриваемого животного на обслуживание гонки вооружений [259] . Да и в любом случае само совершенствование приспособлений будет обычно прогрессивным. Еще одну разновидность положительной обратной связи в эволюции, если прав Рональд Фишер и его последователи, порождает половой отбор. И ожидаемым последствием этого будет, опять же, прогрессивная эволюция.

258

Эффект Красной Королевы (Red Queen Effect) — эволюционный эффект, при котором условия (обычно биотические, т. е. связанные с другими живыми организмами) таковы, что чтобы сохранить достигнутый уровень приспособленности, нужно непрерывно эволюционировать. Своим названием он обязан словам Красной Королевы (в большинстве русских переводов — Черной) из “Алисы в Зазеркалье”: “Чтобы оставаться на одном месте, нужно бежать изо всех сил”. — Прим. пер

259

Dawkins, R., and J. R. Krebs Arms races between and withm species // Proc. Roy. Soc. B, 205 (1979) 489-511

Прогрессирующего увеличения морфологической сложности можно ожидать только у тех таксонов, для образа жизни которых морфологическая сложность выгодна. Прогрессирующего увеличения размеров мозга можно ожидать только у тех животных, которым мозговитость дает преимущества. Насколько я понимаю, это вполне может относиться лишь к меньшинству эволюционных ветвей. Но на чем я настаиваю, это на том, что в большинстве ветвей должна идти прогрессивная эволюция в направлении чего бы то ни было. Она, между тем, не будет одинаковой в разных ветвях (это я и хотел сказать примерами про стрижей и слонов). И у нас нет никаких общих оснований ожидать, что в большинстве ветвей прогресс будет идти именно в том направлении, по которому наша, человеческая ветвь оказалась впереди всех.