Капеллан дьявола: размышления о надежде, лжи, науке и любви
Шрифт:
Но не определил ли я теперь прогресс так обобщенно, что этот термин стал расплывчатым и бесполезным? Не думаю. Сказать, что эволюция глаз позвоночных была прогрессивной, значит сказать нечто достаточно серьезное и достаточно важное. Если бы можно было расположить все промежуточные предковые формы в хронологическом порядке, оказалось бы, во-первых, что у большинства измеряемых параметров наблюдаемые изменения имели бы переходный характер. То есть если А — предок В, а В — предок С, то направление изменения, которое произошло при переходе от А к В, скорее всего оказалось бы таким же, как направление изменения, которое произошло при переходе от В к С. Во-вторых, число последовательных этапов, на протяжении которых наблюдается прогресс, скорее всего, оказалось бы довольно большим: ряд переходов продолжался бы намного дальше по алфавиту, чем А, В и С. В-третьих, инженер сказал бы, что технические характеристики на протяжении этой последовательности улучшились. В-четвертых, увеличилось бы число отдельных признаков, которые совместно улучшают эти технические характеристики. И наконец, такой прогресс действительно важен, потому что это ключ к ответу на вопрос Хойла. В порядке исключения будут наблюдаться и изменения в обратную сторону, например в ходе эволюции слепых пещерных рыб, у которых глаза дегенерируют, потому что не используются, а делать их дорого. И несомненно будут периоды застоя, когда нет вообще никакой эволюции, ни прогрессивной, ни регрессивной.
В заключение обсуждения этого вопроса отмечу,
260
Jerison, Н. Evolution of the Brain and Intelligence New York, Academic Press, 1973.
Теперь важно подчеркнуть, что исходя из этих адаптационист-ских представлений (в отличие от представлений об “эволюции эволюционируемости”, о которых ниже пойдет речь), прогрессивной эволюции можно ожидать лишь во временных масштабах от малого до среднего. Коэволюционная гонка вооружений может продолжаться миллионы лет, но, вероятно, не сотни миллионов. В очень крупном временном масштабе падения астероидов и другие катастрофы останавливают эволюцию, и крупные таксоны и целые ветви адаптивной радиации гибнут. При этом возникают экологические пустоты, которые могут заполняться адаптивной радиацией других ветвей, направляемой новыми полигонами гонок вооружений. Те несколько гонок вооружений, которые происходили между хищными динозаврами и их жертвами, впоследствии повторились в виде ряда аналогичных гонок вооружений между хищными млекопитающими и их жертвами. Каждая из этих последовательных и отдельных гонок вооружений направляла ряды эволюционных изменений, которые были прогрессивными в моем смысле слова. Но на протяжении сотен миллионов лет не было никакого глобального прогресса, а была только “зубчатая” последовательность небольших шагов вперед, которые заканчивались вымираниями. И тем не менее восходящая фаза каждого “зубца” была по-настоящему и в значительной степени прогрессивной.
Есть некоторая ирония в том, что Гулд, такой красноречивый враг прогресса, заигрывает с идеей, что за очень большие промежутки времени меняется сама эволюция, но излагает он эту идею так сумбурно, что, несомненно, вводит многих читателей в заблуждение. Она полнее изложена в книге “Удивительная жизнь”, но пересказывается и в этой книге. По мнению Гулда, эволюция кембрийского периода была процессом иного рода, чем эволюция наших дней. Кембрий был периодом эволюционного “эксперимента”, эволюционных “проб и ошибок”, эволюционных “фальстартов”. Это был период “взрывных” изобретений, когда эволюция еще не стабилизировалась, превратившись в тот занудный процесс, который мы наблюдаем сегодня. Это были те урожайные годы, когда были изобретены все великие “фундаментальные планы строения”. В наши дни эволюция выполняет лишь кустарную работу со старыми планами строения. В то время, в кембрии, возникали новые типы и классы. А в наши дни получаются только новые виды!
Я, вероятно, изложил здесь продуманную позицию самого Гулда в слегка карикатурном виде, но нет никаких сомнений, что многие американские неспециалисты (которые, к сожалению, как язвительно замечает Мейнард Смит [261] , получают знания об эволюции почти исключительно от Гулда) были введены в заблуждение. Надо признать, что следующий пример — это крайний случай, но Дэниел Деннет рассказывает о своем разговоре с коллегой-философом, который понял “Удивительную жизнь” так, будто там доказывается, что у кембрийских типов не было общего предка — что они возникли как независимо начавшиеся формы жизни! Когда Деннет уверил его, что Гулд утверждает совсем не это, его коллега сказал в ответ: “Так из-за чего тогда сыр-бор?”
261
Maynard Smith, J. Genes, Memes and Mmds 11 New York Review of Books (30 November 1995). Это рецензия на книгу Д. Деннета “Опасная идея Дарвина”
Речи Гулда вдохновили даже некоторых эволюционистов-про-фессионалов на весьма примечательные выходки. “Шестое вымирание” Лики и Левина [262] — отличная книга, за исключением третьей главы “Пружина эволюции”, написанной, как признают сами авторы, под сильным влиянием Гулда. Следующие цитаты из этой главы с предельной откровенностью демонстрируют их нелепые заблуждения.
Почему новые планы строения животных не продолжали вылезать из эволюционного котла в течение последующих сотен миллионов лет?
Во времена раннего кембрия инновации на уровне типов выживали потому, что мало сталкивались с конкуренцией.
Ниже уровня семейств “кембрийский взрыв” произвел сравнительно мало видов, в то время как в послепермское время пышно расцвело колоссальное видовое разнообразие. Однако выше уровня семейств послепермская радиация спотыкалась, породив мало новых классов и ни одного нового типа. Пружина эволюции, очевидно, действовала в оба периода, но она запустила больше экстремальных экспериментов в кембрии, чем в послепермское время, и больше вариаций на существующие темы в послепермское время. Следовательно, эволюция кембрийских организмов умела совершать большие скачки, в том числе скачки на уровне типов, тогда как впоследствии эволюция стала более скованной, совершая лишь скромные скачки, до уровня классов.
262
Leakey, R. and R. Lewin The Sixth Extinction. London, Weidenfeld & Nicolson, 1996.
Это выглядит так, как если бы садовник посмотрел на старый дуб и отметил с удивлением: “Не странно ли, что в последнее время на этом дереве не появилось ни одной крупной новой ветки? В наши дни, похоже, весь прирост идет на уровне мелких веточек!” На самом деле данные молекулярных часов указывают на то, что никакого “кембрийского взрыва”, возможно, и вовсе не было.
Рей, Левинтон и Шапиро [263] приводят данные, говорящие о том, что все основные типы отнюдь не разошлись из одной точки в начале кембрия, а моменты существования их последних общих предков разбросаны на протяжении сотен миллионов лет в докембрии. Но это к слову. Мысль, которую я хочу до вас донести, другая. Даже если действительно произошел “кембрийский взрыв” и все основные типы разошлись в течение десяти миллионов лет, это не дает нам оснований считать, что кембрийская эволюция была каким-то сверхпрыгучим процессом качественно особого рода. Bauplane [264] не падают с ясного платоновского неба, а шаг за шагом развиваются в ходе эволюции
из своих предшественников, причем делают это (готов поспорить, да и Гулд был бы готов, если бы его открыто вызвали на такой спор) примерно по тем же дарвиновским законам, какие мы наблюдаем сегодня.263
Wray, G A. Levinton, J. S , and L. Н. Shapiro Molecular Evidence for Deep Precambrian Divergences Among Metazoan Phyla // Science 274 (1996), 568.
264
Bauplane (нем “планы строения”, мн ч от Bauplan).—Прим пер
“Скачки на уровне типов” и “скромные скачки до уровня классов” — полнейшая ерунда. Скачков выше уровня видов не бывает, и ни один человек, подумавший об этом пару минут, не станет утверждать, что они бывают. Даже большие типы, когда они впервые ответвились друг от друга, были всего лишь парой новых видов, принадлежавших к одному роду. Классы — это виды, разошедшиеся когда-то в далеком прошлом, а типы — это виды, разошедшиеся в еще более далеком прошлом. Более того, спорным — и довольно бессодержательным — будет сам вопрос о том, когда именно в ходе пошагового, постепенного взаимного расхождения, скажем, предков моллюсков и предков кольчатых червей, после тех времен, когда они были видами одного рода, нам следует сказать, что они разошлись достаточно, чтобы признать за ними разные Bauplane. Можно убедительно обосновать точку зрения, что Bauplan — это вообще миф, возможно не менее вредный, чем любой из тех мифов, с которыми Стивен Гулд так умело сражался, но данный миф, в его современной форме, он сам во многом поддерживает.
Теперь я, наконец, возвращаюсь к “эволюции эволюционируемости” и тому вполне реальному смыслу, в котором сама эволюция может эволюционировать, притом прогрессивно, в большем временном масштабе, чем восходящие фазы отдельных “зубцов” гонок вооружений. Несмотря на оправданный скептицизм Гулда в отношении склонности давать каждой эпохе ярлык по последним новоприбывшим, существует вполне реальная возможность, что крупные инновации в эмбриологических технологиях открывают новые просторы эволюционных возможностей и представляют собой подлинно прогрессивные усовершенствования [265] . Возникновение хромосомы, отдельной клетки, упорядоченного мейоза, диплоидии и полового процесса, эукариотической клетки, многоклеточное™, гаструляции, торсии у моллюсков, сегментации — каждое из этих событий могло быть поворотным этапом в истории жизни. Притом поворотным не просто в обычном дарвиновском смысле, предполагающем, что новшество помогало особям выживать и размножаться, но в смысле, предполагающем, что благодаря этим новшествам сама эволюция принимала новый оборот, что, кажется, заслуживает названия прогресса. Вполне может быть, что после изобретения, скажем, многоклеточное™ или сегментации менялась сама эволюция — и менялась навсегда. В этом смысле эволюции вполне может быть свойственна неизбежность прогрессивных инноваций.
265
Это я и назвал “эволюцией эволюционируемости” (evolution of evolvability) в одноимен
ной статье в сб.. Langton, С (ED.) Artificial Life. Santa Fe, Addison Wesley, 1982, как раз ей Мейнард Смит и Сатмари посвятили книгу Maynard Smith, J and E. Szathmary The Major Transitions m Evolution. Oxford, WH. Freeman/Spektrum, 1995.
По этой причине в крупном временном масштабе — ив связи с накопительным характером коэволюционных гонок вооружений в меньшем временном масштабе — попытка Гулда свести весь прогресс к банальному, как в случае с бейсболом, артефакту представляет собой удивительное для него упрощение, нехарактерное неуважение, незаслуженное принижение богатства эволюционных процессов.
Неоконченная переписка с дарвинистом-тяжеловесом
Она не была окончена и, как это ни печально, никогда не будет окончена.
9 декабря 2001 г Стивену Дж. Гулду Гарвард
Дорогой Стив!
Недавно я получил имейл от Филлипа Джонсона, основателя креационистской школы так называемого “разумного замысла”. Он празднует победу, потому что одного из его коллег, Джонатана Уэллса, пригласили принять участие в дискуссии в Гарварде. Он привел текст своего имейла на своем сайте “Острие истины” (Wedge of Truth), где он извещает о дискуссии с Уэллсом под заголовком “Уэллс выбил хоумран в Гарварде” [266] .Оказывается, этот “хоумран” — НЕ громкий успех Уэллса в убеждении аудитории и НЕ какой-то его успех в споре с оппонентом (Стивеном Паламби, который сообщает мне, что согласился принять участие с большой неохотой, только потому, что кто-то из Гарварда УЖЕ пригласил Уэллса и с этим уже ничего нельзя было поделать). Там не говорится, что Уэллс хорошо выступил на этой дискуссии, и даже не заметно ни малейшего интереса к тому, так ли это было. Нет, этим “хоумраном” был просто и исключительно сам факт, что его пригласили в Гарвард. У этих людей нет надежды убедить авторитетных ученых своими смехотворными аргументами. Вместо этого им как воздух нужна респектабельность. Мы даем им этот воздух уже тем, что вообще СВЯЗЫВАЕМСЯ с ними. Они не против проигрыша в споре. Им важно, что мы обеспечиваем им признание, соглашаясь публично с ними дискутировать.
Ты убедил меня в этом много лет назад, когда я тебе звонил (ты, наверно, уже не помнишь) спросить совета, когда меня пригласили на дискуссию с Дуэйном Гишем. С того телефонного звонка я неоднократно ссылался на тебя и отказывался дискутировать с этими людьми, не потому, что я боюсь “проиграть” спор, а потому, что, как ты сказал, уже выходить с ними на подиум значит делиться с ними той респектабельностью, которой они так жаждут. Каким бы ни был исход дискуссии, сам факт, что она вообще проводится, заставляет невежд-очевидцев предполагать, что здесь есть о чем дискутировать, притом более или менее на равных.
Во-первых, мне интересно узнать, по-прежнему ли ты придерживаешься этих взглядов, как придерживаюсь их я. Во-вторых, предлагаю тебе подумать, не объединиться ли нам с тобой (приобщать еще кого-то нет нужды) и подписать небольшое открытое письмо, скажем, в “Нью-Йорк ревю оф букс”, объяснив в нем, почему мы не участвуем в дискуссиях с креационистами (в том числе прикрывающимися эвфемизмом “разумный замысел”) и советуем другим биологам-эволюционистам поступать так же.
Такое письмо подействовало бы очень сильно именно потому, что у нас были широко обсуждавшиеся разногласия, даже своего рода вражда (разногласия, которые креационисты без колебаний использовали в своих интересах). Я предлагаю подготовить не подробное исследование тех формальных разногласий, которые между нами остались. Это только запутает дело, затруднит принятие окончательного варианта и ослабит его действие. Я вообще не стал бы упоминать наших разногласий. Предлагаю написать краткое письмо редактору, объясняющее, почему мы не связываемся со сторонниками “разумного замысла” и с креационистами всех остальных сортов, и предложить свое письмо в качестве образца, на который смогут ссылаться другие, отвергая подобные приглашения. У нас обоих есть дела важнее, чем тратить время на такую ерунду. Теперь, когда мне исполнилось шестьдесят (мы ведь почти одного возраста), я особенно остро это ощущаю.
266
“Хоумран” (home run) — термин из бейсбола, в американском английском “выбить хоумран” (hit a homerun) означает “добиться заметного успеха” — Прим пер