Капитали$т: Часть 4. 1990

— Для начала — разобраться с городским управлением торговли, — осторожно сказал я.

Товарищ Соколов изумленно посмотрел на меня:

— И управление торговли?! — вскричал он. — Это тебе не ля-ля конференция с трибуны — языком трепать! Это дело серьезное! Ты, парень, про золотую рыбку сказку читал?

— Читал, — кивнул я. — И «Репку» читал. Помните — внучка за бабку…

— Жучка за внучку… Аппетиты у вас, у частников… Однако!

— Ведь есть же депутатская комиссия по торговле, — сказал я, улыбаясь. — Вот как раз нам бы… А мы туда, — я кивнул на листок с прописанной суммой, — еще какую-нибудь циферку прибавим! Кошка за Жучку! Так репку и вытянем!

— Ладно, сказочник, — сказал Соловьев с притворным недовольством. — Насчет комиссии, я не возражаю. Решим после выборов. Но ты мне вот что скажи. Куда столько денег-то? Ведь это же страшные суммы! Это же и представить невозможно!

Я пренебрежительно махнул рукой.

— Это пока еще не деньги. Будущий стартовый капитал, который еще заработать нужно.

— Смотри, парень… — прищурился Соловьев. — Ты все эти барахолки и толкучки хочешь официальными сделать, а там ведь… кормятся! И милиционеры, и лихие ребята… Ох, смотри!

— Разберемся, — сказал я уверенно. — В общем, мы договорились?

— Землю под рынки получите, — сказал Соловьев, к которому вернулся начальственный тон. — Тут все твердо. С Пантелеевым твоим… Пес с ним, чего-нибудь придумаем. Что там еще? «Родина»? Я поговорю со своей стороны, но это… и вы должны будете со своей, так сказать…

— Поговорим, — кивнул я.

— Чего еще? Комиссия по вопросам торговли? Не возражаю, но определенно решим после выборов. Все понятно?

— Все понятно! — заверил я.

— Тогда ступай! А то чувствую — давление скачет! Еще поторгуюсь тут с тобой полчаса, так вообще кондрашка хватит!

— Не дай бог! — фальшиво посочувствовал я. — Очень рад был пообщаться!

— Рад он… Иди уже! Привет отцу, — сварливо сказал Соловьев.

И все было прекрасно. И было странное — чувствовать себя на гребне волны при окружающем упадке. И кругом было странное, непонятное для советского человека. Например, президент СССР. Нормальный советский человек привык, что правит всем генсек. А тут какой-то президент, как у американцев. Тем более, Горбачев, которого уже терпеть не могут. Период острой любви закономерно сменился периодом ненависти. Вполне естественно, особенно, если учесть, что перестройка провалилась. Союз держится даже не на честном слове, а вообще непонятно на чем. Республики хотят свою долю в валютных поступлениях. И децентрализацию. И еще чего-то. А народ хочет, чтобы еда в магазинах без талонов и, по возможности, без больших очередей. Голода пока нет, но старая шутка о том, что в магазинах полки пустые, а у людей холодильники ломятся, уже перестает быть актуальной. Холодильники тоже пустеют…

Впрочем, с начала года в Москве работает «Макдональдс», в который стоят поражающие воображение даже бывалого советского человека очереди. Люди хотят заокеанских гамбургеров и колы. Некоторые злопыхатели пророчествуют о том, что американские котлеты и сосиски скоро закончатся и будут продавать обычные наши, столовские. Но котлеты с сосисками почему-то не кончаются… Мои компаньоны, услышав о фирменном ресторане, загорелись прокатиться в Первопрестольную, отведать невиданных деликатесов, но я сказал, что там ничего крепче колы не наливают, и они моментально охладели к гастрономической новинке.

Я читаю газету, сидя на заднем сиденье «Волги». Глаза привычно скользят по политическим новостям — демократы против партократов, обострение дружбы народов, а во внешней политике все хорошо — мы дружим с бывшими врагами и вообще не собираемся ни с кем воевать. Мы мирные. Добрые и мирные. Но преступность немного зашкаливает, да. Тут убили, там украли… Вот про футбол, про экстрасенсов, а вот… я читаю, и буквы как-то прыгают у меня перед глазами, не хотят складываться во что-то осмысленное, а сердце колотится, потому что…

«Популярный рок-певец Виктор Цой попадает во второе ДТП за полгода. На этот раз судьба отвернулась от любимца миллионов, полученные при ДТП травмы были несовместимы с жизнью…»

И еще что-то там было написано, но я уже не читал. Вот так, думал я обреченно. Судьба проклятая, не объедешь… Получается, что он должен был умереть. Должен был умереть, и умер. Получается, что есть вещи, которые изменить нельзя никак. Судьба, как трактор, движется в заданном направлении, мнет и ломает растения, которые попались на пути, давит полевых мышей, пугает птиц. Трактор безразличный и бессмысленный… А я? Ведь одним фактом своего существования я нарушаю множество причинно-следственных цепочек… Или не нарушаю? Может быть, эти цепочки лежат вне сферы досягаемости этого трактора? А Цой находился прямо перед ним? А возможно, что этот трактор просто до меня не доехал? Вообще, немного напряжно осознавать, что ты — талантливый или бездарный, богатый или бедный, не имеешь никакого значения, а имеет значение только один этот трактор…

С Пашей Немцем мы встретились в «Софии», на втором этаже у барной стойки. Немец, как обычно, был улыбчив и жизнерадостен.

— Ну что, коммерсант, порешал свои вопросы? — весело спросил он меня.

Я многозначительно кивнул.

— Все в порядке! А как у вас тут обстановка?

— Обстановка… — усмехнулся Немец, но как-то нерадостно. — Обстановка приближенная к боевой! Раньше-то нашей братвы на город человек двадцать было. И то, мы на месте не сидели, мы по всей стране двигались… А сейчас? Нахулиганил где-то и уже к братве себя причисляет!

— У нас та же самая история, — улыбнулся я.

Действительно. коммерция и криминал — две сферы деятельности, в которые пришло множество людей, раньше ничем подобным не занимавшихся. И этот поток все увеличивался… Само собой, системы взаимоотношений и ценностей, сложившиеся как в коммерческих, так и в криминальных структурах, не выдержали такого наплыва пришельцев. Все стало меняться и очень быстро. Для пришлых и коммерция, и криминал не были образом жизни, но были исключительно средством зарабатывания денег. И Немец неплохо понимал это.

— Сейчас всем трудно будет, — сказал он, уже не улыбаясь. — Много голодных, которые вообще без понятий, только бы бабки! Им все равно, с кого брать. С девочек, с барыг… Трудно будет. Газеты-журналы, небось, читаешь?

— Читаю, — сказал я.

— Ну вот. Уважаемых людей мочат направо-налево… Ладно. Давай, рассказывай, чего хотел?

— Сотрудничество, — сказал я.

Немец широко улыбнулся.

— У тебя дело коммерческое, а у меня воровское. Ты свое делай, а я свое буду. Мы уже один раз друг другу помогли… доведется, так еще поможем. Ты, пацан, на водке сидишь, насколько мне память не изменяет?

— Все верно, — подтвердил я.

— Сможешь организовать сколько-нибудь? А то ребята освобождаются, а встретить нечем.

— Завтра пусть кто-нибудь подойдет к нам в офис, — сказал я. — Прямо с утра. Двадцать ящиков хватит?

— Нормально, — кивнул Немец.

— Раз в месяц можем выделять по столько. И не только водку, а чем богаты будем. И еще вот. — Я протянул ему конверт.

Немец повертел конверт в руках.

— Я привык иначе бабки зарабатывать, — сказал он с внезапной задумчивостью. — Так, чтобы и головой и руками работать. Иногда дернешь портмоне, а внутри мелочишка, но все равно в кайф! Ты ловчее, умнее, хитрее оказался, дело сделал, чисто сработал! А такие бабки… это же как на дороге найти, кайфа от них никакого нету… — Немец спрятал конверт во внутренний карман пиджака и продолжил: — Короче, пацан, корешиться мы с тобой не можем, ты, как ни крути, а коммерсант, по-нашему — барыга. А вот помогать друг другу, как между нормальными людьми полагается… помогать друг другу можем. Понял, нет?