Капитали$т. Часть 5. 1991

Матвей насупился, изображая то ли скорбь, то ли недовольство, а я подошел к мужчине в черном пальто. Это был Андрей Магадан, один из друзей покойного Саши Щербатого, с которым мы познакомились еще в самом начале наших спекулянтских дел. Какое-то время Андрей держал «бригаду» наперсточников, а чем занимался сейчас — было мне не известно.

— Привет, — поздоровался со мной Магадан. — Че, пришли почтить память покойного?

Я кивнул.

— Мы общались. С самого начала, как Немец освободился.

— Слыхал, вы теперь большого полета птицы, — улыбнулся Магадан. — Ну пошли в сторонку отойдем, покалякаем…

Мы выбрались из толпы пришедших проститься с Немцем и расположились у какой-то оградки.

— Да… — сказал Магадан задумчиво. — С Сашей Щербатым, покойным, никого из этих не сравнить… Вот человек был! — Магадан сокрушенно покачал головой.

— Что у вас говорят? — осторожно спросил я. — Подозревают, кто это сделал?

— У нас не говорят, — ухмыльнулся Магадан. — У нас поют. — И он внезапно пропел в полголоса: — «В Валиховском переулке — там убитого нашли. Он был в кожаной тужурке, восемь ран на груди… На столе лежит покойник, ярко свечи горят. Это был убит налетчик, за него отомстят…»

— Мстить собираются? — поинтересовался я. — Кому же это?

Магадан с горечью махнул рукой.

— Куда там мстить, парень! Ты чего?! Сейчас будут власть делить. Распорядителя похорон видел? Кузнец кличут.

— Видел, — сказал я, вспоминая мужчину в белоснежном плаще, стоящего у гроба.

— Ну вот тебе один претендент, — сказал Магадан. — А второй — Зима кликуха, — даже на похороны не остался, в Москву полетел.

— В Москву? — улыбнулся я. — В правительстве свою кандидатуру согласовывать будет?

— Тип того, — кивнул он. — У Зимы шесть ходок, он на северах с ворами близко общался. Вот и погнал к ним в Москву за бумагой. Привезет бумагу и будет здесь московские порядки устанавливать. Общак и тому подобное.

— Разве до этого общака не было? — удивился я.

— Был, чего ж не было, — согласился Магадан. — Только в тот общак мы скидывались, а в этот — вы будете. Понял, нет?

— Чего ж непонятного? Пусть попробуют, — в свою очередь согласился я. — Значит, между Кузнецом и Зимой конфликт назревает?

— Конфликт? — переспросил Магадан. — Ну че, можно и так сказать. Если Кузнец Зиму по-быстрому не замочит, то Зима ему жизни в городе не даст! Его же положенцем воровским назначат, наверное. — Магадан презрительно усмехнулся. — Напридумывали «пиковые» всякой херни — смотрящие, положенцы… У нас такого никогда не было, не наше это.

— Я вижу, что вы не очень хорошо к обоим претендентам на престол относитесь? — сочувственно спросил я.

— Потому что они коммерсанты по жизни, а лезут в жулики, — строго ответил Магадан. — Бабки, бабки, одни бабки на уме! Вот помяни мое слово, сейчас польется кровушка.

— Понимаю, — кивнул я.

— Вот и молоток! А я уезжать думаю. Надоело все… А Немца жаль, — вдруг заметил он. — Весной помирать плохо. Весной жить нужно.

Я согласно кивнул. Умирать в апреле, когда вся природа проснулась и ожила, когда птицы вернулись, когда трава, и лисья, и солнце греет — что-то в этом есть неправильное, противоестественное…

— Удачи! — искренне пожелал я Магадану.

— И вам не хворать! — весело отозвался он. — А я пойду, наверное… Не люблю, когда людей в землю. Нервы, понимаешь… Стольких уже закопали и стольких еще придется. Я смотрю на это всегда и думаю — может я следующий на очереди? Это же такая очередь, в которой никто не хочет быть первым… — грустно пошутил Магадан.

Мы попрощались, Магадан медленно пошел по направлению к выходу, а я снова присоединился к Матвею.

— Это ты с кем говорил? — настороженно спросил меня Матвей.

— Старый знакомый, — ответил я. — Потом расскажу.

— Короче, нужно двигать отсюда, — сказал Матвей нервно. — Немца, сам видишь, закапывают. А на нас смотрят… Совсем недобро! Пойдем, а?

— Пойдем, — согласился я. — Что нужно, мы уже увидели…

На обратном пути, выслушав мой рассказ о том, что преступный мир, скорее всего, в ближайшее время займется внутренними разборками, Матвей воодушевился.

— Вот это дело! — довольно сказал он. — Тут мы можем красиво сыграть!

— В ближайшие дни к вам, судя по всему, придут, — сказал я. — От Зимы или от Кузнеца. Предложат дружить. И к нам придут. Предложат бабками поделиться.

— Слушай! — сказал Матвей. — Я сейчас толпу народа могу собрать. И не алкашей засиженных, а хороших парней, подготовленных! Да мы кого хочешь раздолбаем! А постановка у нас будет такая — в наши дела не лезть, а кто полезет, тому кирдык.

— Хорошая постановка, — одобрил я. — Правильная, нам годится!

Между тем, дела с сахарным заводом потихоньку двигались. Прежде всего, было проведено собрание трудового коллектива, на котором было принято решение — в духе последних постановлений партии и правительства, перевести завод из собственности государственной в собственность коллективную с последующим акционированием. Собрание проводил директор, с которым предварительно поговорили наши партнеры из «Красного мака» — Славик и Миша Афганец. Я не знаю, какие методы убеждения они использовали, но директор был задумчив и бледен, читал по бумажке, запинаясь на каждом предложении. На собрании присутствовала городская пресса и представители городского совета — наша фракция в полном составе во главе с Борисом Борисовичем.

Борис Борисович долго и проникновенно говорил о светлом капиталистическом будущем, о том, как каждый из присутствующих станет собственником предприятия, на котором они так долго и так успешно работали, об акциях, которые принесут золотые горы, о сахаре, которым мы завалим не только нашу и соседние области, но еще и отправим на экспорт за твердую валюту! При упоминании твердой валюты, весь трудовой коллектив разразился продолжительными аплодисментами, переходящими в овацию. Окончив пламенную речь, Борис Борисович обтер вспотевший лоб и вполне удовлетворенный занял место в президиуме. Очевидно, он считал, что полностью отработал выданные двадцать пять тысяч рублей.

За резолюцию — вывести сахарный завод из государственной собственности, проголосовали единогласно, что и было отмечено в протоколе. Когда собрание закончилось, трудовой коллектив имел гордый вид, считая себя без пяти минут собственником родного завода.

После собрания началась оживленная переписка руководства завода (а вернее — Миши Афганца и Славика) с различными государственными структурами. В целом, государственные структуры были не против отпустить сахарный завод на вольные хлеба. Госплан СССР буквально перед самым собранием прекратил свое существование — был распущен правительством. Его функции взяло на себя Министерство экономики и прогнозирования СССР, которое, как и все правительство, находилось в состоянии реформаторского ража. Так что, в министерстве на нашу инициативу отреагировали вполне благосклонно. Впрочем, напомнили, что государственный план никуда не денется и определенное количество продукции придется сдавать по фиксированной государственной цене. Это было вполне ожиданно.