Капитан Соври-голова или 36 и 9

Он в белом халате, у него длинные пальцы — пальцы Паганини, как говорит дядя Женя, — и этими пальцами он сделает чудо женственности из этой маленькой вихрастой головы! Вот это автограф!

— Здравствуй, Гусев, ты заснул, что ли?

Гусь очнулся от мечтаний. Перед ним стояла Надя.

— Ах, это ты? Олимпийцев пришла провожать! Как же! Они тут извелись… Где Надя? Где Надя?

— Где Надя? — спросили звонко, и из-за тумбы с афишами выбежала Лена Гуляева, красная, запыхавшаяся. — А я тебя совсем потеряла!

— Что я говорил? — сказал Гусь. — Срываешь! — сказал и, шмыгнув носом, гордо удалился.

— Шестовики идут! — взволнованно сказала Лена. — Вон там, где щит с плакатами!

Она потащила Надю сквозь толпу.

— Ой, что я тебе скажу, что скажу, Ленка… Я что придумала!.. Безумная идея! Совершенно безумная! В духе Нильса Бора.

— Погоди… — Она посмотрела в ту сторону, где Гена Ларионов брал автограф.

— Это Бузынин, — сказала Лена. — Узнаешь? — а сама не сводила глаз с Ларионова.

У Гены было спокойное, ясное лицо. Такое же, как у Бузынина.

«С ума можно было сойти, до чего все складно получалось! Можно начать…» — подумала Надя.

— Простите… — сказала она, становясь рядом с Геной. — Это не просто школьник, товарищ Бузынин. Это ваша смена, растущая.

— Красота, — шепнула ей Лена. — Ленька Толкалин снимает!

Надя увидела — из-за щита с плакатами Леня Толкалин высунул свой киноаппарат. Он снимал тот самый момент, когда знаменитый шестовик говорил пока еще не знаменитому:

— Честное слово? Прыгаешь?

— И знаете, как прыгает! — вскричала Надя. — Выше всех во дворе, выше всех в школе, четыре метра пятьдесят сантиметров!

— Молодец! — восхитился олимпиец, высокий и прекрасный, как олимпийский бог. — Молодец! Только тебе с шестом еще рано.

— Да я не с шестом, — сказал Гена, — я с палкой, с бамбуковой…

Ларионов покраснел, как девчонка. А Надя тараторила:

— У него такая техника прыжка… такая… Талант!

— Сначала через планку прыгай, — посоветовал чемпион.

Сквозь толпу протиснулся репортер. В клетчатой рубашке, в панаме, похожей на детскую. Ослепил вспышкой, схватил рукой Ларионова, который хотел, жаждал исчезнуть немедленно! Репортер сказал:

— Постойте, молодой человек, вы кто?

— Наша растущая смена, — ответил олимпиец охотно, — наше ближайшее будущее!

— Чемпион двора, — подсказала Надя.

— Да я… — сказал было Ларионов, смущаясь.

— Прекрасно! — воскликнул репортер. — Великолепно! Чемпион союза и чемпион двора! Эстафета поколений!

Он это молниеносно записал, все так же держа Гену за рукав той рукой, в которой был блокнот. Ему было неудобно, но репортер боялся, что Гена убежит — такой у него был вид.

— Ваша фамилия, юноша…

— Да я… — опять начал недовольно Ларионов.

— Ларионов, Ларионов Геннадий… — четко подсказала Надя и строго посмотрела в блокнот репортеру — правильно ли записал. — Прекрасный прыгун!

Леня Толкалин работал — киноаппарат трещал упоенно. Вот олимпиец подает руку Гене… Какой сюжет! От «а» до «я»! Какие у них лица! И тут в объектив вплыла цветущая весельем физиономия Юрки Гуся.

— Привет! — сказал Юрка. — Ну, как вписываюсь?

— Что ты натворил! — завопил Леня плачущим голосом. — Теперь у меня нет концовки! Ты испортил исторический кадр!

— Как знать… — многозначительно сказал Гусь. — Как знать… Может быть, украсил!

Леня только и услышал, как олимпиец сказал, уходя:

— Счастливо оставаться, коллега чемпион!

А Ларионов закричал вслед:

— Высокого вам шеста!

Гусь отошел. Снимать уже было нечего. Леня Толкалин расстроенно прислонился к щиту. Такие кадры погибли! Через несколько лет им цены бы не было! Законченный сюжет…

«Какой удачный день!» — подумала Надя с ликованием.

3

В ту минуту, когда Лена Гуляева безрезультатно звонила в квартиру Толкалиных, Надя выбежала из подъезда с криком:

— Форум на кворум!

За дверями надрывался звонок и больше ничего не было слышно. Лена решила, что Леонид проявляет пленку, а когда он это делает, можно разбиться у его порога в мелкие дребезги — он не выйдет. Надин крик «форум на кворум» еще никому не был понятен кроме Антона Филимонова, Вениамина Капитончика и самой Лены. Даже Леня еще не знал о том, что Надя задумала, да и мальчишки знали только наполовину. Но этот ее крик уже смешался с другими голосами, среди которых Лена узнала ленивый голос Филимонова, недоверчиво относящегося ко всем Надиным затеям, и смешливый голос Ванюши, у которого была внешность восточного мальчика, такого восточного, что он мог бы играть Оцеолу в одноименном фильме. Он был самбистом и таким болельщиком Гены, что его никак нельзя было в кворум включать. «Нет, — сказала Надя на улице. — Ты, Ванюша, с нами не ходи, это все пока секрет». — «Ха-ха! — сказал Ванюша. — Секрет на весь свет!» Это означало, что он обиделся и теперь его силой в кворум не затащишь, даже если понадобится, а подслушивать он и вовсе не станет. Стало быть, все собрались, кого Надя звала, не хватало только Лени. А для кворума он был нужен позарез. Лена нажала на кнопку звонка и не отпускала,ее, пока дверь вдруг не распахнулась с грохотом. На пороге стояла глухая Ленина бабушка в розовом стеганом халате, сама розовая, как младенец.

— Ах, как нехорошо! — сказала она. — Вы меня почти вытащили из ванны.

— Но куда делся Леня? — спросила Лена, забыв извиниться.

— Ах, как нехорошо! — повторила сурово бабушка и захлопнула дверь.

— Он же сорвет… — сказала Лена почтовому ящику в орденах — он был сплошь заклеен заголовками газет с орденами. — Он все сорвет… — И Лена помчалась вниз, на улицу, к беседке, где между цветущих ипомей уже торчала клетчатая спина Антона Филимонова и белесая голова Вени Капитончика.

Лена влетела в беседку, когда Надя раскладывала на столе свои папки.

— Его нет!

— А я его предупреждала! — удивилась Надя. — Это ему отразится!

— Он где-нибудь висит, карабинчик заело, — снисходительно сказал Антон. — Он теперь висит и что-нибудь снимает… а может, уже снял, и теперь надо снимать его…

Леня занимался альпинизмом, потому что мечтал когда-нибудь сделать потрясающий фильм об альпинистах, и уже дважды висел — на водосточной трубе собственного дома и на дереве возле центрального универмага, когда снимал его открытие. Это Антон и имел в виду.

— Он не имеет права снимать что-нибудь не такое сейчас, — холодно сказала Надя, — и тем более висеть… когда у нас первое заседание с двумя вопросами. Тут ему не Альпы. Он нужен нам. Веня, фиксируй… то есть веди протокол, раз так.

Надя подтолкнула по столу карандаш и тетрадь Капитончику. Тот вздохнул и взял — он не умел отказываться. Капитончик был худ и длинен и очень неуклюж. Он никогда и нигде не мог толком разместиться, он мешал себе сам и всем другим рядом. Но он был добрым мальчишкой, и это терпели. Надя мягко сказала ему: