Капитуляция

И в памяти вдруг всплыло: «Это война, черт побери, и это военная игра… Ставки в этой игре — жизнь и смерть».

«Я не хочу, чтобы ты стала ещё одной жертвой этой проклятой войны. Я пытаюсь защитить тебя».

Джек пытался её предупредить — он пытался её защитить! Джек мог быть шпионом, но он знал то, чего не знала Эвелин, и понимал, что она оказалась в опасности в тот самый момент, когда подслушала его разговор с Леклером. Боже, теперь всё встало на свои места!

— Да, это был вор, — солгала Эвелин Лорану. Она поступила так ради его же собственного блага, чтобы защитить. — Он искал драгоценности.

Эвелин крепко обняла подушку. Что же ей теперь делать? Ей требовалось защитить Эме, и она оказалась втянутой в военные игры, от которых так хотела держаться в стороне!

Конечно, они могли бы уехать в Лондон — только у них не было средств, чтобы снять хотя бы комнату!

Эвелин задрожала. Жить в доме теперь представлялось слишком опасным. Но ей некуда было идти.

Оставалось только спросить Джека, что же ей теперь делать. Он мог быть шпионом, но Эвелин уже не сомневалась: он хотел защитить её и Эме — теперь она верила в это всем сердцем.

— Я возьму свой пистолет и запру дом! — крикнул ей Лоран. — С вами всё будет в порядке?

Эвелин не знала, будет ли она когда-нибудь снова в порядке, но с грехом пополам кивнула. Слуга решительно удалился. Эвелин несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, потом встала и вытащила из-под кровати свой собственный пистолет. Оружие, разумеется, было заряжено, но Эвелин на всякий случай его проверила. Она взяла свечу и пошла вниз, чтобы помочь Лорану обойти дом.

Джек резко остановил своего серого жеребца. Был самый разгар дня в начале мая, и весна наконец-то пришла в Корнуолл. По синему небу бежали белые облака, ярко светило солнце. Некоторые полевые цветы и можжевельник уже начали цвести, окрасив торфяники в лиловый цвет. И весь прошедший час или что-то около того, с тех пор как Джек покинул предместье Бодмина, он был единственным путешественником на дороге.

Трактир «Черный вереск» маячил впереди. Джек всматривался в это заведение, чувствуя, как нарастает напряженность в душе, и запоздало злясь на самого себя за выбор трактира Трима для своей встречи.

Джек уже успел побывать в Роскофе и доставить всю партию самого качественного тонкого китайского шелка. Он решил сделать ещё один рейс, чтобы забрать больше шелка, и теперь встречался с инвестором. Отправляя Томасу Годфри записку с предложением о встрече, Джек почему-то остановился на заведении Трима, толком не подумав о своем выборе тогда.

Зато он думал об этом сейчас.

Джек пустил жеребца вперед прогулочным шагом. В отличие от дороги гостиница была забита битком — перед ней стояло с дюжину лошадей и экипажей. Обилие клиентов в трактире пришлось Джеку по душе: так было легче затеряться в толпе. По той же причине он отдавал предпочтение находящейся в отдалении необъезженной дороге — покидая окрестности города, он точно знал, что здесь никто не сможет следовать за ним незамеченным.

И Розелинд находился всего в получасе езды верхом.

Джек был мрачнее тучи. Мысли об Эвелин настойчиво преследовали его, и это его совсем не радовало. Он злился всякий раз, когда вспоминал, как занимался с ней любовью. И не потому, что жалел об этом, а потому, что был не в состоянии обуздать свое вожделение, а его страсть казалась неистовой и неудержимой, как никогда прежде. Он не хотел испытывать подобного желания тогда — и мечтал забыть о нем сейчас.

И всё же им по-прежнему владело это проклятое, невероятно сильное вожделение — оно нисколько не ослабло.

Джек ещё мог худо-бедно управлять своими физическими желаниями. Но он приходил в ярость всякий раз, когда вспоминал обвинения, брошенные Эвелин в его адрес.

Да, конечно, он был шпионом — работал на обе стороны войны. Так что в некотором смысле Эвелин была права. Но, черт возьми, она при этом сильно ошибалась. Потому что, в конечном счете, он придавал интересам страны первостепенное значение, ставил их выше даже своей собственной жизни.

«Какая злая ирония таится в этом!» — уныло подумал он. Джек Грейстоун, меркантильный торгаш, в глубине души был патриотом!

Он не собирался объясняться с Эвелин или рассказывать ей о своей роли в этой войне. Он ни за что не поведал бы о своей деятельности, потому что не хотел втягивать её в это.

И на ум вдруг пришел их памятный диалог:

«Я люблю вас». — «Это не любовь. Это вожделение».

Звучавшее в ушах признание испортило и без того мрачное настроение Джека. Эвелин не могла любить его. Она даже не знала его. Если бы Эвелин действительно любила его, она верила бы ему, она не обращала бы внимания на все эти сплетни, глупые россказни, его дурную славу и чертову награду, назначенную за его голову.

Подобно всей этой проклятой стране, Эвелин считала его преступником.

Ему следовало перестать думать о ней. В некотором смысле он стал её первым любовником. Эвелин была матерью и вдовой, но неискушенной и наивной, как дебютантка. Ночь, которую они провели вместе, лишний раз доказала, какой же невинной она была. Джек ощущал какой-то первобытный, варварский восторг от того, что позволил Эвелин вкусить истинную страсть.

Он оставался во власти вожделения — не любви, как настойчиво твердил он сам себе, — которого не испытывал никогда прежде. Но как могло быть иначе? Кроме того, Эвелин была милой и доброй, решительной и умной, смелой. Джек снова выругался. Вне всяких сомнений, она была необычайно красивой и исключительной, незаурядной женщиной. Их роман, начавшийся во время путешествия, сейчас мог быть в самом разгаре. Но вместо этого отношения были закончены, в этой связи поставили жирную точку, и Джек с трудом выносил сложившуюся ситуацию. Будоражившее кровь влечение к Эвелин неустанно терзало его. Но беспокоило Джека и кое-что посерьезнее.

Она не заслужила быть частью этой проклятой кровавой войны. Никто не заслужил такой доли. Джек хотел вытащить Эвелин из этой ужасной истории.

Он даже признавал, что теперь ощущал явное, неудержимое желание защищать её, — но, с другой стороны, разве не этот инстинкт двигал им с момента их первой встречи во Франции? Это было уже слишком для его хваленого недостатка совести и сердечности. Галантный джентльмен всё ещё жил в его душе.

Джек действительно надеялся, что Эвелин забыла подслушанный на берегу разговор. Он не солгал ни единым словом, когда сказал ей, что она подвергнет чрезвычайной опасности свою жизнь и жизнь своей дочери, если кому-либо расскажет о той беседе. После отъезда из Бодмина Джек стал подумывать навестить Эвелин — просто чтобы убедиться, что она хранит его тайны.

Пустив жеребца рысью, он въехал во двор трактира, спешился и привязал коня к ограде крыльца, на некотором расстоянии от других лошадей. Джек прошагал вверх по ступеням, открыл дверь трактира и помедлил на пороге, быстро оглядывая общую комнату.

Около дюжины столов было занято. Джек заметил Годфри, сидевшего в одиночестве за столиком недалеко от стойки, за которой Трим и трактирная служанка раздавали эль. Никого в красных военных мундирах не наблюдалось, Джек моментально увидел бы это, и теперь, уже более тщательно, он разглядывал заведение в поисках подозрительных посетителей — служащих в штатском и других шпионов.