Капкан для медвежатника

– А это она сама скажет... Мише, – добавил Чинуша и отвернулся от «кота».

– Ну-ну, – буркнул «кот» и отошел к своим в дальний угол залы.

К ним подлетел половой.

– Чего прикажете? – спросил он, разглядывая Вронскую, как какую-нибудь диковину.

Именно такую же вот дамочку он видел в журнале парижских мод. Но та была в Париже, запечатленная на фоне Лувра, а эта – в хитровском трактире «Каторга»...

Чинуша мельком глянул на Вронскую и решил взять инициативу в свои руки.

– Полбутылки водки, хлеб, огурец, пару каленых яиц, – произнес он и прищелкнул пальцами, как будто заказывал себе консоме, фазанов и супчик-тарталет. – Я правильно говорю?

Вронская в ответ только кивнула. Ни к чему, что здесь подадут, она ни в жизнь не притронется.

– Сей момент...

Половой исчез, и через минуту на грязном столе, куда Кити боялась положить руки и держала их на коленях, появилась водка и заказанная закуска.

– Вот это славно! – воскликнул Чинуша и плеснул себе полстакана водки. Выпив горькую, он крякнул и аппетитно хрустнул соленым огурцом.

– Вы будете? – для проформы спросил Чинуша, снова хватаясь за графинчик.

– Нет-нет, – быстро отказалась Кити. – Пейте вы.

Она впервые посмотрела по сторонам.

– Нет его, – тихо произнес Чинуша.

– Что? – растерянно спросила Вронская.

– Тот, к кому вы пришли, пока еще не появился, – терпеливо ответил бывший чиновник. – О вас уже знают. Ежели бы он был здесь, уже бы сообщили.

Кити вздохнула.

– Да вы не беспокойтесь, он придет, никуда не денется, – сказал Чинуша и добавил: – Ежели, конечно, не пришьют.

– А если все-таки пришьют? – подняла на него глаза Кити.

– Ну, ежели пришьют... тогда другого отыщем.

Неожиданно перед их столом вырос здоровенный детина годов двадцати семи, босой, с бычьей шеей и в бабьей рубахе с короткими рукавами, из-под которых торчали мощные лапищи. На одной не хватало двух пальцев.

– Желаю здравствовать, – поздоровался детина, переминаясь с ноги на ногу. Его мутные, навыкате глаза с вожделением смотрели на полупустой графинчик.

– Здравствуйте, – сказала Кити.

– Здравствуй, Лавров, – ответил Чинуша, наливая водки в стопку. – Что, «многую лету» хочешь нам предложить спеть?

– Точно так, – почти по-военному ответил Лавров. – За стопарик, ежели, конечно, не жалко.

– Хорошо, – согласился Чинуша. – Давай, только не...

Не успел бывший чиновник договорить, как Лавров набрал в легкие воздуха и гаркнул так, что своим необычайно мощным басом заглушил весь гомон «Каторги»:

– Многая лета, мно-о-огая-а ле-е-ета-а-а... Водки давай, – ничуть не задохнувшись, быстро произнес Лавров, а под сводами трактира еще раскатывался его бас, отражаясь от закопченных стен и вызывая дребезжание в треснутых оконных стеклах.

– Знатный голосище.

Чинуша пододвинул к нему стопку водки. Тот схватил ее огромной ручищей и одним махом опрокинул в рот:

– Благодарствуйте.

Когда он отошел, Чинуша сказал:

– Коля Лавров, сын протоиерея и сам бывший семинарист. Спился с круга и вот – здесь.

– А вы, прошу прощения, как оказались... здесь? – спросила Кити, чтобы поддержать разговор.

– Oh, c`est toute une histoire [3] , – ответил Чинуша, и на мгновение взгляд его сделался печальным. – Хотите послушать?

3

О, это целая история (фр.).

– Да. – Вронская для убедительности кивнула головой.

– Что ж, извольте.

Какое-то время Чинуша сидел молча, уставившись невидящим взглядом в грязную столешницу. Затем поднял глаза и посмотрел на Кити.

– Извольте, – повторил он. И начал: – Я познакомился с ней в Казани на рождественском балу у губернатора. Нас представил друг другу мой товарищ, с которым мы вместе служили в губернской канцелярии. Да, – вдруг спохватился Чинуша, – позвольте представиться: бывший коллежский регистратор канцелярии его превосходительства казанского гражданского губернатора действительного статского советника, камергера Двора Его Императорского Величества Петра Алексеевича Полторацкого, Валериан Амвросиевич Шацкий. – Чинуша даже привстал и коснулся подбородком груди.

– Екатерина Васильевна Вронская, – произнесла Кити и неловко протянула ручку для поцелуя, что и запечатлел на ней своими мокрыми губами Чинуша.

– Весьма, весьма приятно, – произнес он и долил остатки водки в чайный стакан.– Так вы не будете? – поинтересовался он снова для проформы.

– Нет, благодарю вас, – ответила Кити.

– А я – буду, – резюмировал бывший коллежский регистратор и опрокинул содержимое стакана в рот. – Потребность, знаете ли... Сухота в горле.

– Разумеется, – отвечала Вронская, стараясь скрыть иронию.

– Так вот, – продолжил Шацкий, похрустев огурцом, – меня познакомил с ней мой товарищ. Ее звали Елена Викторовна Скворцова. Мадам Скворцова... – Чинуша пьяно вздохнул, и взор его увлажнился. Очевидно, воспоминания эти были не из приятных. – Она была замужем за отставным полицейским ротмистром, который, выйдя в отставку по выслуге лет, получал небольшой пенсион и крепко закладывал за воротник. В свет он почти не выезжал, потому мадам Скворцову повсюду сопровождала ее близкая подруга. Нет, – почти воскликнул он, ловя затуманенным взором взгляд Кити, – чувство пришло не сразу. Поначалу Елена Викторовна просто понравилась мне: почти голубиная внешность, совершенно ангельский голос, приятная образованность и весьма достаточный для женщины ум...

Чинуша оглянулся и громко крикнул:

– Человек!

Как из-под земли вырос половой.

– Еще водки! – приказал бывший коллежский регистратор.

– А кто будет платить? – грубо поинтересовался половой.

– Она, – кивнул в сторону Вронской Чинуша.

Половой тоже посмотрел на Кити, кивнул и дематериализовался в клубах пара.

Екатерина Васильевна поежилась: если Чинуша сейчас напьется, то она останется совершенно одна в этом притоне. И ситуация может осложниться до скверности.

– А может, не надо? – спросила она, когда половой принес новый графинчик водки.

– Надо! – безапелляционно сказал Чинуша.

– Ну, тогда налейте и мне, – решительно заявила Вронская. Что ж, если надо – она выпьет. Лишь бы этому Чинуше-регистратору досталось меньше и он оставался бы в относительно нормальном состоянии до прихода этого... Миши.

Бывший коллежский регистратор удовлетворенно крякнул и налил Кити почти половину чайного стакана. Себе он налил немного больше.