Капкан для медвежатника

Вронская быстро достала четвертной билет и положила его на грязный стол.

– Премного вам благодарны, – промямлил Шацкий и с быстротой молнии спрятал деньги в брючный карман. – Отдам, не извольте беспокоиться, непременно отдам... При следующей встрече... Всенепременно... Alles gute [4] , фройляйн.

– Пошли, што ль? – грубовато предложил Миша.

Кити кивнула, и они, сопровождаемые более чем десятком пар глаз, распахнули трактирную дверь и вышли на площадь. Улица была темна. Лишь в нескольких ее местах одинокими тусклыми звездочками мерцали фонари запоздалых площадных торговок требухой и «собачьей радостью». Возле самой двери трактира валялся пьяный оборванец, и под ним растекалась серая лужица мочи, пахнущая сивухой.

4

Всего наилучшего (нем.).

Миша сплюнул и перешагнул через оборванца, стараясь не попасть в лужицу. То же самое проделала и Кити, которую едва не стошнило от запаха, исходившего от хитрованца.

На площади было тихо, и лишь из-за треснувших окон «Каторги» доносились визгливые голоса «теток», орущих какую-то пьяную залихватскую песню...

Глава 24 ФАРТОВОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

Возможно, это было самое страшное место в Москве. Сюда не совались даже полицейские городовые, вроде Руднева, Степанычева или Лохматкина, заработавшие четвертьвековую выслугу на своем посту, а стало быть, и пенсион, и знавшие почти всех хитрованцев в лицо и по именам. А ведь сии городовые даже у фартовых были в почете и уважении. Бывало, выйдет такой деловой на свободу, – так первым делом под светлы очи «своего» городового: вот-де, Федот Иванович или Прокопий Самсонович, прибыл я, не извольте сумлевацца!

Да что там городовые!

Сам черт, верно, подумал бы, прежде чем спуститься в страшные подземелья Сухого оврага. Эти трехэтажные обшарпанные корпуса сразу за «Утюгом» – лицевым домом, выходившим заостренным концом на Хитровскую площадь – были заселены самыми отъявленными и отчаянными негодяями. Именно из темных коридоров этих корпусов тараканами выползали на «дело» фартовые ребята с финскими ножами за голенищами сапог, фомками за поясом и револьверами в карманах «спинжаков». Звались такие ребятки «волками Сухого оврага», и не приведи господь оказаться кому-либо поперек их пути. Именно в подземных коридорах Сухого оврага находились тайники и хованки, в которых отлеживались деловые и мазы во время облав или розыска. И не дай вам бог прознать ненароком про такой вот тайник-хованку, ежели вы не громила или не «иван», – враз башку отрежут!

В одной из таких хованок и находились «личные апартаменты» Миши Залетного. Погоняло Залетный прицепилось к нему потому, что Миша в Белокаменной бывал нечасто, залетами, между отсидками или побегами. Сроков у него было семь, шесть из которых были каторжными, а побегов – одиннадцать. Его ловили, судили, накидывали срок, отправляли к последнему месту пребывания, скажем, в Вологду или в Александровск, а через шесть-восемь месяцев Миша снова «залетал» в Москву, где ему «накалывали» очередное дельце. Он проворачивал его, потом его снова уличали, снова везли в места, куда Макар телят не гонял, и он сбегал, иногда прямо с этапа.

И вновь «залетал» в Москву, как ни в чем не бывало.

Обойдя «Утюг», жителей которого хитрованцы так и звали «утюгами», Залетный и Кити вошли в один из темных корпусов и пошли длинным коридором. Дух здесь стоял почище, чем в «Каторге». Пахло самогоном, перегорелой водкой, прогорклыми щами, прелыми портянками, махоркой, сальными свечами, премного мочой. Зловоние стояло до того жгучее, что Вронская закрыла рот и нос ладонью и дышала через раз.

Свернули в другой коридор, где воздух был немного почище. Пахло погребом и сыростью, и откуда-то слышалось журчание воды.

Миша решил закурить, достал пачку папирос и зажег спичку. Тотчас от стены метнулось несколько теней, и старческий ворчливый голос произнес:

– Ишь, шляются тут, огонь жгут.

– Не шляются, Беспалый, а до дому топают, – ответил Залетный.

– Это ты, Миша? – приблизилась к ним тень.

– Я, кто же еще? – буркнул спутник Вронской, выпустив изо рта струю дыма.

– А с тобой кто? – спросила тень.

– А тебе-то что за дело? – вопросом на вопрос ответил Миша. – Сопи себе в две дырки и не тявкай.

Это было почище, чем сказки Гофмана.

«Наяву все это или мне снится»? – несколько раз задавалась вопросом Вронская. Иногда казалось: такое не может быть явью. Но нет, все было на самом деле. А когда она, споткнувшись, ударилась о выступ стены и почувствовала боль, сомнений уже не оставалось: это была самая настоящая реальность. Она, Кити Вронская, светская львица, которую знала вся Москва и при появлении которой в самых шикарных гостиных белокаменной столицы услужливо отрывали от кресел задницы свитские генералы, министры и вице-губернаторы, шла теперь невесть куда с каким-то громилой Мишей Залетным по темному коридору мрачного зловонного здания, из которого ей одной уже никогда не выбраться.

– Ну вот, пришли, – глухо объявил Миша и исчез.

Буквально, словно испарился. Вот только что был рядом – и пропал. Екатерина осталась одна в темном мрачном подземелье с кирпичными стенами, по которым со зловещим шуршанием стекали струйки воды.

– Где вы? – со страхом спросила Кити, и тут рука, вытянувшаяся прямо из-за стены, схватив за рукав, втащила ее в черный проем. Она оказалась еще в одном коридоре, небольшом, оканчивающемся тяжелой низкой дверью. Возле двери стоял Залетный и скалился, матово отсвечивая здоровыми белыми зубами. И еще у него неистово блестели глаза. Все остальное скрывалось в темноте. Да, мрачному сказочнику Гофману было далеко до того, что чувствовала и испытывала сейчас Кити.

Миша отомкнул дверной замок и распахнул перед Вронской дверь:

– Прошу в мои апартаменты, мадмуазель, – глухо произнес он.

Вронская выдохнула и решительно прошла в дверной проем. Следом за ней вошел Залетный. Дверь захлопнулась, и Вронская с ужасом услышала, как с металлическим скрежетом закрылась дверная задвижка.

А потом зажегся свет. Нет, не сам, как поначалу показалось Кити. Впрочем, не было бы ничего удивительного, если бы свет вспыхнул и сам, – до того все казалось Вронской нереальным и мистическим. Но никакой мистики не было: это Миша запалил несколько керосиновых фонарей, и стало довольно светло.

Вронская огляделась, понемногу приходя в себя. «Апартаменты» Залетного, в общем, походили на обыкновенную квартиру: две комнатки – спальня и зала с довольно сносными мебелями, – кухонька с железной печью и, кажется, клозет за тонкой фанерной дверью. Только теперь, когда странное и страшное путешествие по подземным коридорам закончилось, Кити поняла, что хочет п'исать. Сильно и неудержимо. Она с надеждой посмотрела в сторону клозета и, переступив с ноги на ногу, спросила:

– А там что?

– Сортир, – просто объяснил Залетный и криво усмехнулся: – Желаете посетить?

Кити кивнула, подошла к фанерной двери и оглянулась. Нет, Миша Залетный не подсматривал за ней. Он прошел на кухню и стал что-то вынимать из шкафа. Вронская осторожно, двумя пальчиками взялась за дверь, и она со скрипом отворилась.

Кити снова оглянулась на Мишу. Но тот не обращал на гостью никакого внимания. Да и что, собственно, происходило? Ну, захотел человек по-маленькому. Нормальное дело, случающееся не единожды на дню. Физиологическая потребность, знаете ли.