Капкан для невесты

Лорсанов закрывает глаза.

Я начинаю пятиться к двери.

— Подойди. Пожалуйста, — добавляет мягко-мягко.

От удивления я опешила.

Не ожидала, что голос Лорсанова может звучать так интимно, чувственно, рождая мурашки и теплый трепет в груди. Под сердцем екает безобразно часто, я глупо иду на зов.

Даже не подумала ни о чем дурном.

Остановившись у самой кровати, едва дышу.

Глаза Лорсанова закрыты. Можно было бы решить, что он спит. Если бы глаза не двигались едва заметно из стороны в сторону под закрытыми веками.

— Я здесь, — говорю шепотом.

— Ближе.

Просьба чуть слышна. Я наклоняюсь, убрав прядь волос за ухо. Не знаю, можте быть, Лорсанов в знак признательности хочет меня поцеловать? Хотя бы щеки коснуться?

Но реальность намного прозаичнее.

Она хлесткая и такая же жесткая, как хватка мужских пальцев на моей шее.

Я захрипела, схватившись за запустье мужчины. Он крепко сдавил пальцами мою шею.

— Медсестра разболтала об операции. Я знаю все. Ты кем себя возомнила, избалованная малолетка? А?! Какого хрена творишь? Кто дал тебе право решать за меня? КТО?!

Глаза слезятся. Вот тебе и лежачий больной, который пока вставать не может! Да в нем дури больше, чем в легионе злых духов!

Перед глазами цветут разноцветные пятна.

— Убирайся! — шипит Довлатов, отпустив.

Отталкивает меня в плечо.

— Вон из палаты. В своем доме я тебя больше не держу. Проваливай куда хочешь. Это все! — выпаливает он.

Мое горло горит. Слезы обиды душат.

Отойдя к раковине, влкючая воды, чтобы вымыть лицо. По нему слезы вперемешку с соплями. Еще и кашель. Кажется, будто Лорсанов до сих пор держит меня за глотку.

Вода шумит. Умываюсь холодной. Дергаю бумажные полотенца одно за другим, снова умываюсь.

Пока зрение не проясняется.

Внутри все еще ураган.

Мне обидно. Я возмущена. Валялся бы Лорсанов с приступом на кровати! Его бы долго еще не нашли. Ведь прислуга с уборкой приходит раз в несколько дней!

Он мог умереть к тому времени или оказаться полностью парализованным.

Или просто лежать и мучиться…

Неужели надо было ничего не делать!

Что за человек? Бессердечный… По отношению к себе, а меня ненавидит так люто, что готов даже умереть, лишь бы не иметь со мной дела.

Проплакав у раковины еще немного, я вытираю опухшие глаза и оборачиваюсь с осторожностью.

Лорсанов в забытье провалился. Спит, судя по дыханию.

Что же мне делать?

Я выхожу в раздрае.

В дом к отцу нельзя. Узнает, что от меня отказался даже этот противный жених, который не погнушался взять невесту с дурной славой, точно от меня избавится…

— Камилла!

Еще и Сулим здесь. Разве у него не должен быть выходной?

Я поднимаю на мужчину взгляд.

— Все никак не уеду к себе домой. Я хотел проведать Довлата, — добавляет он. — Как прошла встреча?

От внимания Сулима не ускользнул мой опухший, как переваренная картофелина, нос, и покрасневшие глаза.

— Довлат был неосторожен в словах? Пожалуй, я объясню ему кое-что.

— Боюсь, сейчас не выйдет.Он утомился. Спит.

— Вы плакали? Все плохо?

— Ну что вы? Я же его невеста. Он без ума от счастья. А слезы… Встречи всегда такие трогательные… — вру бесстыдно и тру глаза. — Слезы сами по себе так и льются.

Не знаю, как быть со словами Довлата Лорсанова.

По сути, он меня обозвал и выставил из своего дома.

Вот только ключи от всего дома, ворот — у меня. Доступ к сигнализации у меня тоже есть.

Буду жить у него.

Хочет меня вытолкать взашей, пусть сделает это своими руками. Но для этого ему нужно будет приложить усилия и встать!

Глава 20

Довлат Лорсанов

— Привет, дружище. Ну, как ты? Еще не бегаешь?

Ко мне заглядывает Сулим, смотрит веселым взглядом, искрам в глазах не мешает даже то, что вокруг глаз после привычных суток дежурства залегли тени сероватые. Меньше всего я бы хотел видеть его.

Вообще никого видеть не хочется.

НИ-КО-ГО!

Внутри зарождается ярость, желание крушить все сдавливает глотку, перекрывая дыхание. Я испытываю такую злость, какой не испытывал давно. Она сродни сумасшествию.

Еще сильнее злость обостряется, стоит только подумать, как моей жизнью распорядилась эта малявка вертлявая.

О, как я бы ее…

Простынь трещит в кулаке. Прилив злости и желания одновременно сильный и патологически острый.

Стыдоба так реагировать на мысли о смазливой мордашке девушки, у которой в пустой головке, очевидно, только солома!

Дурочка.

Взбалмошная. Эгоистичная!

Своей жизнью вертит. Еще и моей решила? Не выйдет!

— На твоем месте я бы ох как сильно стремился встать.

— Не понял, — каркаю хрипло.

Плоть продолжает пульсировать от напряжения. Смешно. Просто смешно… Уймись… Давно не было женщины. Слабость в каждой мышце страшная, но желаниям плевать.

— Все ты прекрасно понял. У тебя такая красотка-невеста! — присвистывает Сулим. — На нее вся наша медбратия заглядывается, тайком вздыхая. Неровен час, украдут…

Друг приосанился.

— Признаться, я бы и сам вспомнил лихие традиции, умыкнул бы ее на коне.

— Не смеши! — меня начинает трясти от смеха.

Напрягаться пока не стоит, сильный смех болезненно отдается всюду, в каждом уголке тела.

— Я не смеюсь, — качает головой друг.

И мой смех прекращается. Теперь уже не так смешно.

— Может быть, скажешь, что происходит? — спрашивает Сулим, опускаясь в кресло. — Между тобой и “невестой”, — машет пальцами, рисуя кавычки в воздухе.

— Что это за тон? Я перед тобой объясняться не обязан. Ты вообще не должен был… делать ничего из того, что решила эта вертлявая юбка. Что, она тебе поулыбалась, потерлась об тебя немного, и ты сделал, как ей хочется?!

Я не замечаю, как пульс ускоряется, в крови наливается желание почесать кулаками и хорошенько набить кое-кому морду! Другу!

Стоит только представить, как вертихвостка Сулиму глазки строила, а он, лопух одинокий, слюни распустил и повелся, становится нечем дышать. Убивать хочется.