Капкан для скифа

— Рассказывай, меня же с вами не было.

— Да, тебя с нами тогда не было. Этот факт я просто запамятовал. Итак, анекдот. Готова?

— Вся внимание.

— Анекдот, поведанный гордым путешественником Одиссеем благородному воину Скифу на непродолжительном привале во времена их тягостных скитаний:

«Привезли электрическую пилу, новую. Собрались все рабочие посмотреть, как она работает.

Положили доску.

— Вжик, — сказала пила.

— Ого, — сказали мужики и положили бревно.

— Вжик, — сказала пила.

— Ого, — сказали мужики и положили вот эту трубу.

— Трендь, — сказала пила.

— Ага, — сказали мужики и разрешили забрать и пилу, и трубу для ваяния художественных образцов американским авангардистам».

— Та самая труба?

— Да, любимая!

— И та самая пила?

— Она! Клянусь Посейдоном! Я узнал ее!

Юля, посмотрев на немногочисленную публику, бродившую в музейной тишине по залам, тактично посмеялась в кулачок.

— А это образ бешеной нерастраченной страсти, — она остановилась возле огромного полотна, на которое, скорей всего, просто с размаху вылили ведро красной краски.

— Ты так думаешь? — Я критически осмотрел холст.

— Есть другое мнение?

— Есть.

— Какое?

Я набрал в грудь побольше воздуха и на одном дыхании выпалил:

— Это произведение отражает апокалипсис в душе влюбленного художника при виде поцелуя, которым одарила его возлюбленная другого, более счастливого воздыхателя. Это порыв души перед брошенной перчаткой, звонкой пощечиной и зычным рыком: «К барьеру!»

— Ух, ты!

— Только так.

— Да, пожалуй, это стекающая душа поэта, — немного подумав, согласилась она и кивнула в сторону потеков краски.

— Чувственная душа поэта, — поправил я.

— Нет возражений.

Следующий шедевр мы осмотрели молча. Он являл собой кусок толстого швеллера, к которому были приварены несколько кусков арматуры, уголка, труб разного диаметра с резьбою и без. Сверху композицию венчал кусок стали, примерно трехмиллиметровой толщины, представляющий собой вытянутый вверх треугольник. Все это великолепие покрывал налет ржавчины. Я поискал слова для характеристики этого экспоната и не нашел:

— Сказать нечего. Совершенно. Такое надо смотреть молча, — траурным голосом заявил я. — Склонив голову.

— Это символ рухнувшей мечты, студент, — отозвалась Юля, весело улыбаясь.

— Похоже, только непонятно — какие мечты могут характеризовать такие жуткие металлические символы?

— Ты против железа?

— Нет, в общем-то.

— Мечты у всех одинаковые, пути достижения разные.

Тема мне показалась скользкой, и я быстро ее сменил:

— Жалко, нет на этой выставке квадрата Малевича.

— Черного?

— Нет, магического, он же в зависимости от времени года меняет цвет. Зимой черный, летом светлый.

— Осенью желтый, весной зеленый?

Я остановился, как вкопанный. Изобразил крайнюю степень удивления:

— А ты откуда знаешь?

Она в ответ рассмеялась:

— Мы с ним в прошлом году в Ялте отдыхали.

— С кем, с Казимиром Малевичем?

— Нет, с квадратом.

Я не удержался и тоже усмехнулся:

— Ну, и как он?

— Кто, квадрат?

— Ну да, не Малевич же.

— Нормально. Очень серьезный, обходительный и вежливый квадрат.

— Какого в этот раз он был цвета?

— Женя, — с укоризной протянула Юля, — какой ты недогадливый. В Ялте люди обычно отдыхают летом. А это значит…

— Ах, да! — Схватился за голову. — В это время года он…

— Правильно, небесно голубой.

— Точно.

— Видишь, как все просто.

— Увидишь его еще раз — обязательно передавай привет.

— Всенепременно, Евгений. Передам. От Жени или от Скифа?

— От обоих.

Очередной экспонат был чем-то средним между стогом сена, тряпичной куклой и детской аппликацией. Я демонстративно достал зажигалку. Юля силой утащила меня подальше от огнеопасного предмета искусства.

— Ты что придумал? — шептала она.

— А что тут такого?

— Сейчас в «ноль два» позвоню!

— А почему «ноль два»? Пожарная команда — «ноль один»!

— Точно?

— Да.

— А что — «ноль два»?

— Милиция.

— Тогда позвоню «ноль один»! Впрочем, — Юля смерила меня оценивающим взглядом, — «ноль один» тоже не помешает.

— Не надо.

— Спалишь всю выставку!

— У них, наверняка, есть система пожаротушения, — не соглашался я. — Речь идет только об этом экспонате. Одном-единственном. Их здесь смотри сколько. Они не заметят, а может, еще и спасибо скажут…

— Даже не помышляй!

— Что тебе, жалко?

— Жалко у пчелки.

— Ну, пожалуйста, — канючил я. — Один разик!

— И не думай, — отбирая у меня зажигалку, подвела черту Юля.

— Ну, раз ты так настаиваешь, не буду. — Я деланно горько вздохнул и сделал вид, что смирился. — Как ты сурова.

Дальше шла композиция из гаек, болтов, винтов и гвоздей. Все они были закреплены на полусфере (вероятно, по замыслу художника, она изображала землю) и, кокетливо переплетаясь, пытались передать замысел автора праздно шатающейся публике. Этот гений хотел сказать своим шедевром так много, что в обычный человеческий мозг его фантазия просто не втискивалась. Никаким боком.

— М-да, — неопределенно произнесла Юля.

— Неужели не нравится?

— Что-то в этом есть…

— Только — что? — подхватил я.

— Тут как на это посмотреть… — Юля приложила указательный пальчик к носу и закусила нижнюю губку.

— А Рубенс с Рафаэлем, дураки, маслом старались. Нет, сегодняшний день нам несет иные эстетические удовольствия. Бросьте свои масляные краски. Переходите на мозаику из гаек, костылей и винтиков. Портрет из гаек! Ты представляешь себе, какая это идея?

— Великолепная!

— Слабо сказано.

— Я подумаю и подберу другие слова.

— Сейчас я ее продам кому-нибудь из представителей выставки, — я сделал серьезное лицо и оглядел зал.

— Женя, не жадничай, отдай ее просто так!

— Задаром?

— Именно так. Безвозмездно. А заодно предложи выражать стихи цифрами, а инструкции писать в рифму.

— Нет, я не могу на это пойти, я не альтруист. Бесплатно никому ничего не скажу. Пусть ломают голову и додумываются до великих идей самостоятельно.