Капкан любви

— Ясно. Теперь поговорим о вашей работе... вы ведь работали в финансовой корпорации «Стейнберг», не так ли?

— Да, я работала под руководством Тома Пит-Риверса, его недавно поставили возглавлять акционерный синдикат. Мне там нравилось. Я люблю общаться с клиентами, а в «Стейнберге» мы уделяли большое внимание тесным связям с клиентами, преимущественно в частной промышленности. Я специализировалась на средних подчиненных компаниях.

— Насколько хорошо вы сработались с Томом Пит-Риверсом?

— Том прекрасно ко мне относился. Он отлично делает свое дело, я не знаю за ним ничего дурного, но если бы и знала, не стала бы говорить, — дипломатично сказала Тедди.

— А что он мог сказать бы о вас? Что он считал вашим наибольшим недостатком?

— Как коллега? — Тедди серьезно задумалась. — Он обычно говорил, что я слишком женственна. Том не любит женщин, работающих в финансовых корпорациях. Не то, чтобы он вообще против женщин в Сити, но считает, что мы должны заниматься «бабьей» работой, продажами, например. Но не работой для «серьезных мужчин», такой, как в финансовых корпорациях, — она пожала плечами и сделала гримаску, изображающую свирепого мужлана. Все засмеялись. — По его мнению, все женщины слишком полагаются на интуицию и недостаточно рациональны. Еще он говорил, что я тороплюсь с выводами, что я слишком горда и не люблю шагать в ногу с остальными.

— По-вашему, это критика? Не шагать в ногу с остальными?

— Возможно. Это зависит от того, кто задает шаг. Я не считаю это главным недостатком. Гордость — недостаток, который мне, пожалуй, даже нравится. Ложное смирение, да и искреннее, как перед Богом, может принести не меньше вреда, чем гордость. Другие мои недостатки, заслуживающие упоминания — нетерпимость, эгоизм, предвзятость — нравятся мне гораздо меньше. Но, наверное, у каждого есть свои недостатки.

Джейми заговорил впервые, добавив с другого конца комнаты:

И лучшие из нас не без греха,

Но, право, каждый выглядит достойней,

Имея капельку несовершенства...

Тедди откровенно рассмеялась, удивившись тому, что нашла поклонника Шекспира в конторе по трудоустройству, и тут же извинилась за предвзятость. Теперь засмеялись уже все трое. Собеседование оживилось, Тедди все больше нравилась обоим мужчинам, по мере того, как проявляла свою интеллигентность, прямоту и обаяние. Они проболтали еще час, затем Дэвид вернулся к вопросу о присоединении к ЭРК.

— Тедди, что вы подумали в первый момент, когда Кандида предложила вам стать охотником за головами?

— Ну, честно, я слегка ужаснулась. Я мало знала об этой работе и считала ее, простите, несколько глупой, — смущенно порозовела она. — Мне казалось, что все, что там нужно делать — это разговаривать с людьми, представлять одних людей другим и получать за это жирный куш. Это, ну, выглядело паразитизмом. Мне давали хороший совет насчет вербовщиков — не слишком воодушевляться их предложениями, так как в лучшем случае они дадут вам работу, а она у вас, хоть какая-то, но уже есть.

Дэвид Эштон-Стюарт и Джейми Фергюсон дружно улыбнулись. Они привыкли к подобному отношению к их профессии. Многие думали о вербовщиках как о торговцах живым товаром, своднях, кровососах. Даже их прозвище — охотники за головами — было пренебрежительным и куда более выразительным, чем формальное название профессии — «консультанты по исполнительному поиску».

— Тедди, извините, но разве вы не тем же занимались в финансовой корпорации? Разве вы не так же разговаривали с людьми, не представляли их друг другу, и за жирный куш? Разве это не такая же работа по установлению связей, о которой вы отзывались с таким энтузиазмом?

— Возможно, да, но там я разговаривала с людьми о планах развития, потребностях в капитале, планах распродажи товара — о вещах посерьезнее. Финансовые корпорации играют важную роль в росте компаний...

— Вижу, — задумчиво подтвердил Дэвид, — но почему бы вам не найти такое же удовлетворение, оказывая важное влияние на человеческие жизни, на их индивидуальный рост? Знаете, Тедди, в нашем деле есть три вида удовлетворения от работы. Первое — азарт поиска, охота, можно сказать. Второе — азарт сделки, как и у вас в финансах. И третье, что вы вряд ли найдете в вашей финансовой корпорации — иногда, не скажу, что всегда, но иногда мы действительно чувствуем, что изменили чью-то жизнь к лучшему. Бывает, кто-то не может проявить свои способности годами, а мы даем ему шанс. Или, например, помогаем тому, кто считает, что его жизнь зашла в тупик. Разве это хуже ваших финансов?

Тедди внимательно слушала речь Дэвида, наклонившись вперед в кресле.

— Да, пожалуй, верно. Вы достаточно убедили меня, я подумаю об этом. Могу я задать вам несколько уточняющих вопросов?

Выяснив оставшиеся подробности, Тедди встала. Джейми гордился собой, показав себя и ценителем красивых женщин, и «новым мужчиной», устойчивым к влюбленности в них — особенно в таких, с которыми, возможно, предстоит работать. Две эти силы боролись в нем, он чувствовал, что восхищен Тедди, от блестящих волос до элегантно обутых ножек.

— Вы передадите Кандиде, что я позвоню ей перед выходными?

Она тепло пожала руку Дэвиду. Джейми споткнулся, спеша открыть перед нею дверь, и получил в награду за боль улыбку, снимающую любую неловкость и заставившую его почувствовать себя спаниелем, которого потрепали по брюшку. Когда Тедди скрылась из виду, он тихо присвистнул и переглянулся с Дэвидом.

Тедди тем временем спешила на ленч с Чарльзом Бартоломью. Она сказала Чарльзу по телефону, что ей страшно необходимо поговорить с ним, и тот согласился подождать ее в небольшом кафе, где они обычно встречались, хотя его голос звучал не слишком-то весело. Когда она с некоторым опозданием прибыла в «Корней & Бэрроу», Чарли уже дожидался ее, крутя перед собой стакан с томатным соком, и вид у него был самый разнесчастный. Он поцеловал Тедди в щеку, и не успела она открыть рот, как начал жаловаться:

— Это ужасно, Тедди. Я так больше не могу. Никто не скажет, что Чарльз Бартоломью уклоняется от требований долга, но это просто невыносимо. Отказаться от одного порока — уже плохо, но сразу от двух — это сломает человека и покрепче.

Чарльз, злостный курильщик и большой любитель выпить, поспорил со знакомым торговцем из «Бергофф Вентрауб», что не будет пить и курить в течение месяца. Прошло две недели, и натура начала брать свое.

— Понимаешь, Тедди, не то, чтобы я не могу обойтись без этого, а просто жить стало тошно. Я не могу спокойно работать, я не могу торговать — в этом месяце я уже потерял два миллиона, а сейчас еще только восьмое — в общем, пропал я. Купи мне маленький стаканчик вина — немножко Масон-Приз, чуть понюхать Пулини-Монташе, самую капельку де Джеврей-Чамбертин. Или хотя бы купи себе и дай мне отхлебнуть — нет, хотя бы понюхать — и не рассказывай этому ублюдку Дэйву! — он оглядел бар, отыскивая шпионов.

— Чарли, неужели ты готов заплатить такую высокую цену за стакан вина?

Ставкой была тысяча фунтов Дэйву, если Чарльз не выполнит пари, или тысяча фунтов Чарльзу, если он продержится. Тедди не удавалось истребить привычку Чарльза спорить на деньги. Он заключал с Дэйвом и еще более возмутительные пари. Как-то целый бизнес закрутился, когда Чарльз поспорил на пять фунтов с Дэйвом, что Лулу, их ассистентка по торговле, носит розовый лифчик. Оба прибегали к самым немыслимым уловкам, чтобы проверить цвет лифчика Лулу так, чтобы она ни о чем не догадалась — роняли документы и просили ее поднять, уговаривали заменить лампочку — короче, делали все возможное для получения наилучшего обозрения. Чарли выиграл тогда, как и в большинстве других пари, требующих оценки. Но теперь, когда ставки выросли, Дэйв стал опытнее и все чаще заключал пари, зависевшие от самодисциплины Чарли.