Карач-Мурза
Шрифт:
Когда он вошел, хатунь в смиренной позе сидела на диване. На лице ее застыло выражение полной отрешенности от всего земного, бездонные глаза тихо излучали печаль и кротость. Однако не очень тонко разбиравшегося в таких вещах Айбека ее вид явно обрадовал: он решил, что все это лишь внешние признаки той покорности, с которой она приготовилась отдать в его руки свою судьбу.
– Салам алейкум, прекраснейшая ханум! – довольно развязно сказал он, отвешивая положенный поклон.– Пусть Аллах сохранит тебя такою на тысячу лет, а мне позволит всегда любоваться красотой твоей!
– Алейкум
– Зачем делить скорбь? – возразил Айбек, подсаживаясь на подушку.– Ведь срок твоей печали уже окончился, ханум.
– Моя печаль бесконечна, благородный хан,– с тяжелым вздохом промолвила Тулюбек-ханум.
*«Салам алейкум» – мусульманское приветствие и «алейкум салам» – ответ на него. Пожелание друг другу мира.
– Я понимаю тебя, ханум. Но Азиз-ходжа находится теперь в садах блаженства, а ты осталась на земле…
– Я осталась на земле,– еле слышно повторила хатунь, опуская голову на грудь.
– И ты помнишь, какой сегодня день?
– Помню, хан…
– Тогда ты знаешь, зачем я пришел.
– Знаю, хан…
– Я ждал этого дня, ханум, считая часы и минуты. И теперь хочу скорее услышать то, что ты мне скажешь.
– Моя скорбь сегодня не окончилась, а удвоилась, достойнеший из ханов! – Ибо к печали по возлюбленному мужу,– да соединит нас снова всемогущий Аллах в жизни вечной,– сегодня прибавляется печаль от того, что я должна огорчить тебя: я не могу быть твоей женой.
– Я не верю этому, ханум! Ты хочешь напугать меня, чтобы потом сильнее обрадовать!
– Я не стала бы так жестоко шутить над твоим сердцем, хан.
– Ты не то говоришь, ханум,– растерянно пробормотал Айбек,– Ты, наверное, еще недостаточно подумала…
– Я много думала, хан. И вот повторяю: я никогда не буду твоей женой.
– Тогда я вес понимаю! – вскричал Айбек, побагровев до самой шеи и вскакивая с места.– Это Карач-оглан, да покарает его Аллах в той жизни, как я покараю в этой!
– При чем тут Карач-оглан? – с великолепно разыгранным удивлением вскинула на него глаза Тулюбек-ханум.– И что плохого сделал тебе Карач-оглан?
– Это он обошел тебя! И ты теперь хочешь стать его женой!
– Тулюбек-ханум рассмеялась коротким, почти беззвучным смехом. Потом оказала:
– Не смеши меня, хан, мое сердце умерло для веселья, Карач-оглан и слова не говорил мне об этом, так же как и я ему. И чтобы тебя успокоить, поклянусь памятью моего незабвенного мужа: я никогда не буду его женой, так же как и твоей!
– Что же это значит, ханум?
– Это значит, что я не буду больше ничьей женой. Я решила навсегда сохранить верность своему любимому мужу, которого призвал к себе Аллах… Я до конца дней моих буду оплакивать его память.
– Не говори так, ханум! – горячо воскликнул Айбек, внезапно обретая несвойственное ему красноречие.– За твои слезы Азизу-ходже, который наслаждается счастьем на небе и наверное хочет, чтобы и ты наслаждалась им на земле? Зачем твои слезы Аллаху, который добр и потому желает, чтобы все люди были радостны, а не печальны! Кому же тогда нужно, чтобы
ты погубила свою красоту и свою молодую жизнь?– Это нужно мне самой, добрейший хан. Я все эти дни испытывала себя и теперь убедилась в том, что мое горе неутешно и что только слезами и молитвами можно облегчить его…
– Подумай еще, ханум!
– Чем больше я думаю, хан, тем тверже укрепляюсь в своем решении.
Тогда лучше не думай, ханум! Забудь все, что ты сейчас говорила, и скажи, что будешь моей женой!
– То, что я тебе сказала, благородный хан, уже услышал Аллах. Неужели ты осмелишься оспаривать меня у Аллаха?
Хан Айбек сокрушенно умолк и минуты две надрывно дышал, переминаясь на месте и судорожно сжимая в кармане приготовленный перстень. Потом промолвил:
– Если так, ничего не сделаешь, ханум… Аллах сильнее меня. Но где ты будешь жить? И почему ты хочешь остаться в этом чужом улусе, вместо того чтобы поехать в мой, в улус брата твоего мужа?
– Я очень слаба, благородный хан, и не выдержу теперь такого трудного переезда. Разве ты хочешь, чтобы я умерла в дороге? Я останусь здесь, пока силы мои немного не окрепнут, а потом поеду туда, где тепло… В Сыгнаке у меня есть небольшой дворец. А после, может быть, переселюсь в Мекку…
– Хорошо, ханум, да исполнится воля Аллаха! Завтра я Уеду. Прощай, ханум!
– Да будет твой путь счастливым и да будет счастливой вся твоя жизнь, почтенный хан! Утром я выйду проводить тебя.
Когда Айбек ушел, хатунь вытянулась на диване, закинув на голову руки, и долго лежала неподвижно, временами улыбаясь каким-то своим мыслям. Потом, услышав сбоку шаги рабыни, вошедшей, чтобы подбросить углей в жаровню, не оборачиваясь, сказала:
– Лейла! Пройди незаметно в шатер Карач-оглана и скажи ему, что я сейчас же должна говорить с ним. Введешь ого через боковой вход: нужно, чтобы никто не увидел, как он войдет сюда.
Когда вошел Карач-мурза, Тулюбек встретила его счастливой улыбкой. Она казалась радостной и слегка взволнованной. Упуская многие подробности, она передала своему гостю сущность того объяснения, которое у нее произошло с Айбек-ханом, и добавила, что последний утром уезжает.
– Ну, что же, ханум, это хорошо,– выслушав ее, сказал Карач-мурза.– Теперь он больше не будет нам мешать, и мы сможем спокойно готовиться к своему походу. Воистину велика твоя мудрость, если ты сумела сделать так, что все окончилось мирно.
– Еще не окончилось, оглан… Он казался очень рассерженным, и мало ли что может выдумать ночью его глупая голова. К тому же он сейчас, наверное, выпьет с горя целый бурдюк кумыса, а пьяный он совсем теряет рассудок. Я боюсь его, оглан…
– Ничего не будет, ханум, спи спокойно! Я прикажу всем своим воинам быть наготове, и если он утром вздумает что-нибудь сделать…
– Утром не страшно, оглан! Он знает, что у нас людей гораздо больше
– Чего же ты тогда боишься, ханум?
– Я боюсь, что ночью он проберется сюда…– понизив голос, промолвила хатунь, устремляя на Карач-мурзу взгляд, полный смятенья и неги.