Карадагский змей

– Кто вы? – произнесла пересохшими губами Нина первые пришедшие ей на ум слова.

– Мы приехали тебя спасти от неминуемой смерти, которую тебе готовили твои якобы друзья. Они говорили тебе, зачем ты нужна им здесь, в Коктебеле? – продолжала настаивать допрашивающая ее женщина. Она сидела на переднем сидении рядом с третьим азиатом, управлявшим автомобилем. Ее без всяких оговорок можно было назвать красивой. Очень красивой. Такой красотой из всех азиатских женщин могли похвастаться только японки, выходцы их привилегированных сословий, подвизавшихся на дипломатической службе императора и подолгу проводивших время среди аристократов старого света. Нина, разбиравшаяся в таких вещах, сразу сделала для себя необходимую пометку в памяти об этом факте. Японцы. Нация, причисляющая хитрость, коварство и обман к добродетели. Продолжение разговора сулило только еще большую запутанность в мотивах ее похищения и в причине убийства простоватого старшины. «Хотя нет, со смертью Жени Коротича все проще», – с горечью подумала про себя Нина, все еще колеблясь с решением вопроса, какую линию поведения следует выбрать на ближайшее время. Пытаться сохранить достоинство? Беспокоиться за свою жизнь? Ей совсем не хотелось умирать, а страх получить увечья довлел над ней, наверное, еще сильнее, чем страх смерти.

– Можешь не волноваться, мы не причиним тебе зла, – словно прочитав ее мысли, продолжила японка свои попытки начать диалог.

– Вы уже это сделали. Зачем вы убили ни в чем не повинного молодого парня? – удивляясь себе самой, Нина сказала первое, пришедшее ей на ум, просто чтобы не молчать.

– Я говорю о будущем, а ты вспоминаешь прошлое, – вкрадчиво сказала японка, мило улыбаясь рассерженной Нине.

– Прошлое определяет настоящее, – постаралась как можно спокойнее ответить Нина.

– Развяжите ей руки, – приказала японка сопровождавшим их головорезам.

Двое сидевших по бокам Нины мужчин, ни слова не говоря, выполнили распоряжение. Отодвинувшись от Нины, они дали ей немного свободного пространства. Теперь она могла изменить позу и растереть затекшие запястья своих рук.

– Как видишь, настоящее формируется еще и волей существующих в нем личностей ничуть не хуже, чем прошлым. Значит, будущее не предопределяется ни первым, ни вторым, а раз так, то и прошлое может меняться. Тебя привезли в Коктебель именно за этим, – японка продолжила говорить загадками.

– Меня никто не привозил. Я приехала сюда с Аней Серебряковой. Она моя подруга, – поначалу не уловив, куда клонит ее собеседница, Нина, как ей казалось, говорила чистую правду, однако постепенно в ее памяти начинали всплывать какие-то фрагменты их разговоров с Серебряковой. Как ни старалась она отогнать наползавшие сомнения, они не выходили у нее из головы. Понимание неслучайности их сближения за последнее время с каждой секундой становилось все более четким.

– Мы поговорим об этом позже, – заявила японка, видя, что они вот-вот приедут к месту своего ночного автопробега. – Впредь обращайся ко мне онесан [13] Юа.

13

Старшая сестра из чужой семьи (яп.).

На голову Нины снова надели черный балахон. Принимая свою судьбу, девушка не сопротивлялась, несмотря на то что руки ее теперь были свободны и мирно лежали у нее на коленках. Машина, плавно притормозив, медленно въехала в какое-то довольно узкое пространство. Водитель заглушил мотор. Дальше движение продолжилось по вертикали вниз. Они спускались на автомобильном лифте, и Нина невольно задавала себе вопрос, какой может оказаться глубина этого инженерного сооружения.

* * *

Длинный стол для больших совещаний тянулся так далеко от того края, где занимал главенствующее место Сергей Николаевич Царев, что приходилось пользоваться микрофонами, установленными напротив каждого рабочего места. Это были именно микрофоны и только для усиления звука. В свое время Изотов предложил воспользоваться этими микрофонами для записи всего того, что высказывают ученые во время совещаний. Он даже сумел подвести под это предложение на первый взгляд разумную идею не дать пропасть таким образом ни одному умному или неожиданному решению. Не тратя времени на объяснение причин, Царев ответил ему отказом, сохранив здоровую атмосферу свободы и креатива в коллективе научной элиты.

Несмотря на долгие летние дни и короткие ночи, за окном давно было темно. Слушая очередного докладчика, Царев чувствовал внутри себя необъяснимую тревогу. Возможно, ему было страшно признаться самому себе, что, давая вот так подолгу, без всякого регламента, говорить каждому из сидящих за столом докторов наук и членов корреспондентов академии, он на самом деле тянет время. Просто-напросто боится остаться в одиночестве, боится беспрерывно мучить себя вопросом, кто виноват в случившейся утечке, утечка ли это вообще и как и почему на той стороне туннеля, а возможно, уже и на этой, могли появиться японские офицеры. Отказ куратора от немедленной встречи только разогревал его сомнения. При этом его уверенность в эффективности службы, возглавляемой его старым другом Павлом Николаевичем Изотовым, была незыблема. Все остальные здесь присутствующие, хотя и были посвящены в самые мельчайшие детали секретного исследования, давно уже не имели никаких контактов с внешним миром. Размышляя, Царев не переставал делать пометки в своем блокноте. Слова докладчика, сказанные как будто вскользь, без акцента, придающего этим словам существенную важность, заставили Царева нахмурить брови.

– Семен Яковлевич, – обратился он по имени-отчеству к молодому совсем физику, описывавшему прогноз корреляции расчетного времени возврата в свою эпоху млекопитающего, запутавшегося в квантовых пустотах гравитационной петли от эффективности работы гиперпушки, испускающей отрицательную энергию для нивелирования пинч-эффекта горловины временного туннеля. Все присутствующие за столом специалисты, немедленно подобравшись и стряхнув с себя нахлынувшую на них по причине обыденности повторяемых вещей сонность, смотрели то на Царева, то на замершего как истукан докладчика. Сергей Николаевич позволял себе перебить докладчика в очень редких случаях, а уж обращение по имени-отчеству означало только эпический промах, допущенный или в расчетах, или в логике текущих рассуждений.

– Семен Яковлевич, голубчик, а что же означают вот эти четыре пиковых значения восемнадцатого и шестьдесят третьего измерений гравитации во внутреннем пространстве черной дыры, фиксируемые уже неоднократно, начиная с декабря прошлого года? Не хотите ли вы сказать нам, что несчастные дельфины, попавшие в воронку времени, сумели, воспользовавшись своим собственным разумом, вернуться из палеолита обратно в Черное море нашего времени? Вы же не могли не обратить внимания на эти случаи? – задав сразу три вопроса, Царев сделал паузу и, вертя в правой руке остро заточенный карандаш, пристально смотрел на немного растерявшегося ученого.

– Я докладывал о первых двух всплесках восемнадцатого и шестьдесят третьего измерений в многомерной матрице, – ответил молодой физик.

– Кому именно? – тон вопроса, задаваемого Царевым, не сулил ничего доброго тем, кто упустил нечто принципиально важное. Ему не надо было догадываться о последствиях. Итоги только что обнаруженной ошибки еще днем привезли и вручили ему офицеры фельдъегерской связи. Теперь было архиважно еще до встречи с куратором выложить тому план действий, способный спасти такой перспективный проект.

– Я разговаривал с Павлом Николаевичем Изотовым, но он сказал мне, что наша лаборатория давно выбрала лимит по потреблению электроэнергии, и он распорядился поставить отсечку на автоматы наших силовых кабелей. Он предложил нам заранее согласовывать с ним все мероприятия, когда нам требуется повышенные мощности. Так как пиковые показатели стали появляться только после установки отсечки на силовом кабеле, мы связали одно с другим. А дельфин действительно пока никакой не возвращался, – закончив говорить не очень приятные для всех вещи, двадцатишестилетний Семен Яковлевич позволил себе пошутить про дельфина и сам первым рассмеялся своей шутке.