Карафуто
Шрифт:
«Но что делает этот кореец в тайге? Ах, да, — зеленые мячи! Мяч! Мяч!»
— Где наши? — снова спросил юноша. — Говори, где наши?
— Наси? Какие наси? — залопотал кореец, забиваясь в уголок.
— Наши люди, советские люди? Красноармейцы? Пограничники где?
Кореец потемнел и замахал перед собой руками, будто защищаясь от неожиданного нападения.
— Моя не знай! Моя тихий люди!
Вдруг он вытянул шею, прислушался. Что-то едва уловимое, непонятное промелькнуло на его лице. Володя тоже невольно прислушался. До его ушей долетели шаги
Юноша быстро пошел к порогу. Он услышал японские слова. Он ощутил опасность. Эта лачуга с горбатым корейцем, глухая тайга — все это очень подозрительно, и лучше, когда…
И тут перед ним сверкнуло лезвие топора. Кореец, как кошка, прыгнул вперед и перегородил дорогу.
— Стой! — закричал он, неумело вымахивая топором. — Моя сказал — стой!
Дверь распахнулась, и в лачугу вошли четверо японцев с заступами. Один из них осторожно положил на стол узел. Увидев Володю и корейца с топором, тревожно заговорили:
— Что здесь такое? Что случилось? Кто этот оборванец?
Володя догадался, что это те старатели, на которых он сегодня натолкнулся в тайге. Отступление было отрезано. Юноша оперся рукой о стол и, стараясь быть по возможности спокойным, пренебрежительно произнес на японском языке:
— Спросите лучше у него, — и махнул на корейца, — чего он бросился на меня с топором.
Японцы окружили Володю.
— Кто ты? — спросил один из них со шрамом через весь лоб. — Откуда знаешь японский язык?
— Сначала скажите, кто вы? — вопросом ответил Володя.
— Он ищет пограничников, — выскочил наперед горбатый кореец. — Его к нам подослали! Он — чекиста! Он — энкаведе!
У Володи затекла спина — эти люди боятся советских пограничников, боятся НКВД! Это — враги! Но юноша как только мог спокойно спросил:
— А вам разве будет очень страшно, если вы узнаете, что я, например, главнейший чекист?
«Лишь бы губа проклятая не выдала!»
Японцы переглянулись. А Володя, играя свою роль, с прижимом пригласил:
— Садитесь, граждане, садитесь. Вам надо отдохнуть!
Это прозвучало у него почти как приказ. Японцы снова растерянно переглянулись и сели. Остался стоять только четвертый, со шрамом на лбу.
— Ну, а дальше что? — спросил он. — Мои сограждане сели.
— А дальше поговорим, — ответил Володя, тоже спокойно сев, хотя болезненно бурлили мысли в поисках выхода из положения.
— Поговорим, — ляпнул японец.
— Вы меня, наверное, считаете побирушкой, — вел дальше Володя. — Оно, и правда, я немного обносился. Не удивительно, ведь мне пришлось долго бродить с товарищами по тайге, пока нашел ваше гнездо.
Японец со шрамом чуть заметно вздрогнул.
— Какое гнездо? — спросил он, стараясь не показать своей тревоги. — Какие товарищи?
Володя захохотал.
— Разве никто из вас не догадывается, какие у меня товарищи? Достаточно мне только свистнуть…
Японец со шрамом быстро сунул руку в карман широких синих штанов. Володя заметил это движение и, изменив тон, приказал:
— А это бросьте! Поздно! Поигрались,
и довольно!— Я хотел закурить! — промолвил неловко японец.
— «Гордон Бат»? Неважнецкие, совсем неважнецкие папиросы. Кстати, вы не забыли взять ведра, заступы и пачку папирос возле песчаного холма? Не забыли? Чудесно. А как с песочком? Много сегодня намыли?
— Кто ты? — произнес японец, вытирая пот со лба, его товарищи сидели, прислушиваясь к разговору, не зная, что им делать.
И здесь Володя положил на кон последний козырь:
— А ты почему замолк? — обратился он вдруг к корейцу. — Как твои зеленые мячики? Много продал?
Кореец побледнел.
— Моя ничего не знай! — залопотал он, — Моя мирный люди!..
— Мирные? Знаем вас! Хватит. Заканчиваем!
«А дальше? Что дальше? Что делать?»
Японец со шрамом вдруг пригнулся, прыгнул вперед и сбил Володю с ног.
Это, вероятно, был старый и опытный волк. Он первым сумел прочитать на лице Володи растерянность, которую юноша так старательно старался скрыть. Он разгадал, что Володя сам-одинешенек и попал в их логово случайно.
Юноше быстро связали руки. Горбатый кореец бросился на розыски и в скором времени подтвердил, что вокруг в самом деле никаких «товарищей» нет и что все спокойно.
«БРОСАЙ ОРУЖИЕ!»
Ремень туго врезался в кожу. Володя, наверное, не выдержал боли и сделал какое-то движение, так что японец со шрамом сказал:
— Ничего, сейчас перестанет болеть, — и молча поднял револьвер.
— Не здесь! На улице! На улице! — остановили его товарищи… — В голове будет дырка, в стене — дырка! Нехорошо в фанзе, надо на улице!
Володю вывели из фанзы и здесь же, недалеко, поставили под пихтой. Горбатый кореец принес топор.
— Стрелять нельзя, — сказал он. — Выстрел далеко слышать.
С этим согласились все. Пятеро диверсантов стояли перед юношей.
— Я — офицер, — сказал японец со шрамом. — Я не мясник. Если благородное оружие применять нельзя, рубите, кто хочет, но я…
Он не досказал. Прозвучал совсем тихий, но такой понятный приказ:
— Руки вверх!
Трое красноармейцев в зеленых фуражках пограничной охраны вышли из чащи. Двое из них нацелились винтовками, а третий высоко занес над головой гранату и так же тихо, совсем тихо повторил:
— Руки вверх! Бросай оружие!
За последний месяц Володя много видел и много пережил, но он даже не представлял себе, до какого животного состояния может довести человека ужас. На глазах у него в одну минуту изменился горбатый кореец. Он побледнел, побелел, как мел. Подбородок задрожал, рот раскрылся, не в силах произнести ни единого слова, кроме бессмысленного животного мычания. Кореец упал на колени и, протягивая к красноармейцам руки, бессмысленно мычал и заикался, прося пощады. Только японец со шрамом остался внешне спокойным и даже сказал: