Карагач. Книга 1. Очаровательная блудница
Шрифт:
И вдруг подумал, что причина этой настороженности – нервы, и что уже никогда не будет, как тридцать лет назад, когда после пешего маршрута он за три минуты ставил палатку и уже на четвертой засыпал, невзирая ни на шорохи, ни на треск среди деревьев – явный признак бродящего неподалеку зверя. Рассохин налил из фляжки немного водки, выпил без закуски и закурил трубку: надо пересилить себя, успокоиться и позвонить Лизе.
Он набрал питерский номер и сразу же услышал ее голос – ждала.
– Ничего не узнал о маме? – с надеждой и сразу же спросила она.
Рассохин поведал, как они
– Ты уверен, что другая? – усомнилась Лиза. – Может, не узнал? Столько времени прошло…
– Я тебя помню!
– Точно помнишь?
– Она совсем не похожа на Афродиту. Хотя в Усть-Карагач тоже попала студенткой.
– Я должна сама ее увидеть! И поговорить.
– Там нечего смотреть – старая толстая тетка. Да и призналась бы, если написала письмо. Нет, это не она!
– Жаль, а то бы я могла поехать уже сейчас… А ты где?
– На необитаемом острове, – сказал то, о чем подумал. – С мыслями Робинзона…
За двое суток, проведенных вместе, Лиза не позволяла себе ни единого вольного, с безобидным намеком слова; напротив, была все время в напряжении, возможно, вызванном воспоминаниями и мыслями о матери, говорила сдержанно и только единожды расслабилась, когда рассказывала историю о зимующей ласточке.
И совсем иначе общалась по телефону.
– Хочу сейчас быть твоим Пятницей, – многообещающе проговорила Лиза. – Сидеть у костра и гладить твою ершистую голову. Когда ты меня позовешь?
Он почему-то опасался этой ее смелости и неких намеков.
Темный предмет на белесой воде он принял сначала за топляк, который часто проносило по реке, но приглядевшись, заметил в его очертании что-то напоминающее человека на плоту.
– Уже скоро, – пообещал он, не желая рассказывать всего, что творится на Карагаче.
– Если не возьмешь в экспедицию, – пригрозила она шутливо, – сама приеду, с Дворецким. Михаил Михайлович приглашал!
– Куда приглашал?
– В путешествие по старообрядческим скитам!
Рассохин попросил Лизу присматривать за профессором. После их первой встречи ученый проникся журналисткой, которая вела с ним соглашательскую политику, поддакивала, обещала написать о всех оригинальных версиях Дворецкого и теперь время от времени наведывалась к нему в университет. Она опасалась, что обман раскроется, или придется и впрямь что-то писать, чего фотокорреспондентка глянца делать не умела. И еще хуже, если профессор узнает, с чьей подачи и с какой целью его опекают… Но кажется, интриган затеял свою игру и намеревался использовать журналистку, чтобы добиться признания. Он настойчиво подталкивал Лизу, чтобы она как представитель прессы, но человек сторонний помогла ему сформировать общественное мнение в Академии наук. Мол, никто не заподозрит сговора, а я в долгу не останусь…
– Он что, собирается на Карагач? – спросил Рассохин.
– Выдал предписание губернатору – реакции нет. Так что поедет сам, на разборки.
– И этот на разборки!
– А кто еще?
– Да это я так… – Теперь он отчетливо видел человека, плывущего в резиновой лодке. – Ну ладно, до завтра!
– Что такое? У тебя что-то случилось?
– Нет, все в порядке!
– Тогда
поговори еще со мной? – капризно попросила Лиза.– Побережем аккумулятор. Здесь, на острове, электричества нет.
Он отключил телефон и вынул из рюкзака бинокль: вдоль затопленного пойменного берега несло одноместную резиновую лодку, причем человек сидел лицом вперед и не греб, а лишь подправлял движение. Такое плавание, да еще в половодье и сумерках, было не просто рискованным – безрассудным: пропороть резинку можно о любую корягу, кругом ледяная вода, в которой продержишься десять минут, не больше.
Лодку несло к прижиму, и гребец поздновато заметил это, налег на весла, но столкновение с колючим плавником соры было неминуемо. Рассохин спустился к воде и опоздал на несколько секунд. Лодка с гулким звуком стукнулась о сучкастую лесину, отскочила и завертелась вдоль берега, человек в сетчатом накомарнике бил веслами, но лишь усугублял положение.
– Хватайся за корягу! – крикнул Стас.
Вероятно, гребец только сейчас увидел его, но совету не последовал, напротив, оттолкнулся от нависшего над водой дерева, и чудом уцелевшую лодку понесло в заводь, на новый круг. Человек же вертел головой, верно, был напуган или потерял ориентацию, потому что стал выгребать не поперек течения, к противоположному берегу, где было затишье, а против.
– Не греби! – еще раз крикнул Рассохин. – Поднесет – поймаю!
И услышал напряженный, вызывающий и какой-то старушечий голос:
– Ты кто? Что надо?
– Причаливай!
– Ты огнепальный?
Ему показалось, ослышался, но соображать, что сказала женщина, было некогда, впрочем, как и переспрашивать.
– Огнепальный! – подтвердил он. – Не бойся!
Лодку обернуло в заводи по кругу, вновь подхватило течением основного потока и понесло к прижиму. Все-таки пробоина была – корма и нос задирались, середина проваливалась и вроде где-то шипело. Едва она ткнулась в бревно, Рассохин схватил за весло, потом за резиновую уключину, подтянул и сам чуть не улетел в пучину, подскользнувшись на мокрой лесине.
В лодке и впрямь оказалась женщина, лица которой было не рассмотреть сквозь сетку накомарника, да и некогда рассматривать: напор воды в прижиме и вес человека уже складывали резинку пополам. Рассохин схватил женщину за шиворот и буквально выволок на сору. Но она присутствия духа не теряла: в свою очередь, поймала лодку за веревку и потянула за собой. Отяжелевшая, та не поддавалась, да тут еще всплывшая котомка чуть не вывалилась в реку. Стас поймал ее, рывком опрокинул обвявшую резинку и вылил воду. В голове вертелась фраза, которую обычно говорят в таких случаях – он ее и произнес:
– Тебе что, жить надоело?
– Бог меня хранит, – самоуверенно отозвалась женщина и сдернула накомарник. – Не первый раз. Заклею, обсушусь и дальше…
На вид ей было под сорок, хотя настоящий возраст скрывался за бродяжьей неряшливостью: перехваченные тесьмой грязные волосы слиплись в сосульки, усталое тонкое лицо, руки в цыпках, неуловимый, самоуглубленный взгляд, а голос – изнеможденный или простуженный, от того старчески хриплый.
– Ну раз так, пойдем, – предложил Рассохин.