Карамболь

Та же марионетка, болтающаяся на миллионах нитей. Та же наклонная плоскость. Проклятая жизнь. Бессчетные картины.

Сам разрыв — ведь именно разрыв задал это новое исходное направление — произошел, когда он ударил Веру Миллер трубой по голове. В тот же миг он совершенно отчетливо увидел, что это было неизбежным с самого начала, а также то, что он никак не мог знать этого раньше.

Только когда он стоял, уже нанеся удар, содеянное стало само собой разумеющимся. Просто следствием, предсказуемым — задним числом, и совершенно естественным развитием событий… столь же естественным, как ночь после дня, как скука после радости, и столь же невероятным, каким был бы рассвет в сумерках; причины, повлекшие за собой это следствие, все время находились вне его контроля, но никуда не исчезали.

Необходимость.

Стало быть, еще одна инфернальная необходимость, и, когда он наносил эти отчаянные удары по ее голове и шее, его отчаяние было не чем иным, как тщетной попыткой сведения счетов с самой необходимостью. Не чем иным… Они оба стали жертвами в проклятом танце смерти, именуемом жизнью, — и он, и Вера, но ему к тому же пришлось выступать палачом. К тому же — своего рода добавка, спасибо большое… срежиссированная, заказанная и выполненная в соответствии с этими непоправимыми кодами и путями. Великий план. Финал известен, жребий пал на него, и он все исполнил.

Перед самым пробуждением ему снилась рука матери у него на лбу — в тот раз, когда его рвало желчью… потом картинки путей разноцветных шаров… и ведро с водой на дне… и бесконечная нежность матери… и столкновения… снова и снова, до того момента, как все окончательно не утонуло в реке алой крови, вытекавшей из височной артерии Веры Миллер, куда пришелся первый, невероятно сильный удар, все по воле судьбы, вновь и вновь, эта жуткая мелодрама, мощный вихрь безумия… и только когда все это ему уже наскучило, он проснулся и понял: что-то лопнуло. Что-то другое.

Пленка. Лопнула окончательно.

Проснувшись, он увидел, что и в яви тоже полно крови. В постели. На лежащем на полу ковре, на разбросанной одежде. На его собственных руках и закатившейся под кровать трубе, которую он поначалу никак не мог отыскать.

В стоящей в гараже машине. На заднем сиденье. Полно крови Веры Миллер.

Он принял две таблетки. Запил их стаканом воды и налитым «на палец» виски. Лег на диван и стал ждать, когда почувствуется первое благотворное влияние алкоголя.

Доработка. По возможности спокойно и методично. Смыть то, что смывается. Тереть и скрести, пробовать разные средства. Он больше не чувствовал никакого волнения, раскаяния или страха… лишь холодное и уверенное спокойствие, сознавая, что игра продолжает идти по неподвластным ему законам и правилам. Над ними не властен никто, им нельзя противиться.

Есть направление движения. Код.

Сделав все возможное, он взял машину и поехал в город. Просидел два часа в ресторане «Лон Пейс» на улице Звилле, ел тайские блюда и размышлял над тем, каков будет следующий ход в этой неизбежной игре, какие возможности для действий отведены ему перед продолжением.

Ни к чему не пришел. Поехал домой тем же путем. С удивлением заметил, что чувствует себя спокойным. Принял еще одну таблетку на ночь и рухнул в постель.

В понедельник солнце так и не взошло. Рано утром он позвонил на работу и сообщил, что болен. Прочел в «Ниуэ Блат» об убитой женщине, которую обнаружили вблизи деревни Коррим, и никак не мог осознать, что это она. И что это его рук дело. От поездки в субботу ночью по широким полям остались лишь смутные воспоминания; он не знал, по каким дорогам ехал и где наконец остановился и вытащил ее из машины. Названия «Коррим» ему прежде слышать не доводилось.

Свидетелей не было. Ему удалось выбросить тело под прикрытием темноты. Полиция никаких сведений не сообщала. Вероятно, у нее нет никаких настоящих улик, считал журналист.

«Ну что ж, — подумал он. — Причин для беспокойства нет. Игра продолжается, шары катятся дальше».

Около одиннадцати пришел почтальон. Он дождался, пока тот скроется за детским садом, и пошел проверить ящик.

Письмо пришло. Такой же бледно-голубой конверт, как всегда. Тот же аккуратный почерк. Прежде чем вскрыть конверт, он немного повертел его в руках над кухонным столом.

Письмо на этот раз оказалось чуть длиннее, но не намного. Всего полстраницы. Он принялся читать медленно и методично, будто плохо разбирал слова — или боялся пропустить что-нибудь скрытое или сказанное лишь намеком.

Пришло время покончить с нашим нерешенным дельцем.

Если Вы на этот раз не будете точно следовать инструкциям, я не задумываясь проинформирую полицию. Думаю, Вы понимаете, что слишком долго испытываете мое терпение.

Выполните следующее.

1. Положите 200000 гульденов в белый пластиковый пакет и хорошенько его завяжите.

2. Ровно в 4 часа в ночь на вторник Вы оставите пакет в урне возле статуи Хьюго Мертенса в Рандерс-парке.

3. Отправляйтесь прямо домой и ждите телефонного звонка. Когда Вам позвонят, назовите свое имя и следуйте полученным инструкциям.

Шанса избежать возмездия Вам больше не представится. Это последний. Я оставляю отчет обо всех Ваших деяниях в надежном месте. Если со мной что-нибудь случится, отчет попадет в руки полиции.

Давайте покончим с этим без дальнейших ошибочных шагов.

Друг.

Хорошо продумано.

Он вынужден был это признать, в каком-то смысле испытывая удовлетворение от того, что у него достойный противник.

Вместе с тем ему казалось, что он все-таки перехитрит его и выиграет. Но для этого, без сомнения, кое-что потребуется.

В настоящий момент — пока он по-прежнему сидит за кухонным столом с письмом в руках — представить себе, как должно выглядеть такое решение, невозможно. «Шахматная партия, — подумал он, — шахматная партия, где позиция совершенно очевидна, но столь же сложна для анализа». Почему у него в голове всплыла такая метафора, он не знал. Он всегда был посредственным шахматистом — играл, конечно, но ему вечно не хватало необходимого терпения.

Как бы то ни было, его ловкий противник организовал сейчас такую атаку, последствия которой он оценить не мог. Пока. В ожидании прозрения ему оставалось лишь делать по одному ходу и ждать, когда появится брешь. Незащищенное место.

Своего рода сдерживающая защита. Есть ли другие решения? Ему думалось, что нет — на данный момент. Но отсрочка коротка. Он посмотрел на часы и понял, что осталось меньше семнадцати часов до того, как ему предстоит сунуть 200000 гульденов в урну в Рандерс-парке.