Карамболь

— Я в настоящий момент ничего не считаю, — призналась Морено, направляясь за Рейнхартом к лифту. — Кто расскажет ему о курсах, ты или я?

— Ты, — сказал Рейнхарт. — Я полагаюсь на твою женскую хитрость и эмпатию. Возможно, теперь это уже не так важно, раз ее убили. Возможно, он воспримет это как мужчина.

— Наверняка, — согласилась Морено. — Мне не терпится с ним встретиться.

Юнг назначил встречу с Лиляной Миловиц в кафетерии больницы Хемейнте. Лиляна не имела ни малейшего представления о том, почему он захотел с ней поговорить, и ему выпала малоприятная обязанность сообщить, что ее коллегу и подругу, к несчастью, убили и поэтому она не вышла на работу в этот мрачный понедельник.

Лиляна Миловиц была, несомненно, красавицей, и при других обстоятельствах он ничего бы не имел против того, чтобы попытаться успокоить ее в своих объятиях. Если вдуматься, он ничего не имел против и сейчас — поскольку значительную часть встречи посвятил именно этому. Лиляна просто-напросто обняла его и зарыдала. Придвинула стул поближе к нему и повисла у него на шее. Он неловко поглаживал ее по спине и пышным темным волосам, пахнущим каприфолью, розовой водой и бог знает чем еще.

— Простите, — периодически всхлипывала она. — Простите меня, я ничего не могу с собой поделать.

«Я тоже», — подумал Юнг, чувствуя, что у него тоже подступил к горлу большой комок. Постепенно рыдания стихли, и она взяла себя в руки, но по-прежнему немного прижималась к нему.

— Мне очень жаль, — сказал Юнг. — Я думал, что вам уже сообщили.

Она замотала головой и высморкалась. Он заметил, что посетители кафетерия, сидящие за ближайшими столиками, украдкой на них поглядывают. Его заинтересовало, что же они себе воображают, и он спросил, не хочет ли она перейти куда-нибудь в другое место.

— Нет, давайте останемся здесь.

У нее был слышен слабый акцент, и он предположил, что она переехала сюда с Балкан подростком, когда страна еще называлась Югославией.

— Вы хорошо знали Веру?

— Она была моей любимой коллегой.

— А вне работы вы встречались?

Она сделала глубокий вдох. Печаль красила ее еще больше. Под высокими скулами были именно такие слабые намеки на тень, от которых Юнг почему-то всегда ощущал слабость в коленях. Он прикусил язык и попытался вернуться к роли полицейского.

— Довольно мало, — ответила она. — Мы проработали в одном отделении всего несколько месяцев. С августа. Как она погибла?

В ожидании ответа она крепко сжала его руки. Юнг поколебался.

— Кто-то нанес ей смертельные удары, — сказал он, помедлив. — Кто именно, мы не знаем.

— Убил?

— Да, убил.

— Я не понимаю.

— Мы тоже. Но дело обстоит именно так.

Она посмотрела ему прямо в глаза с расстояния пятнадцати сантиметров.

— Зачем? — произнесла она. — Зачем кому-то понадобилось убивать Веру? Она была таким замечательным человеком. Как это произошло?

Юнг отвел взгляд и решил избавить ее от деталей.

— Это не совсем ясно, — сказал он. — Но мы хотели бы поговорить со всеми, кто ее знал. Вы не заметили, чтобы ее в последнее время что-нибудь беспокоило?

Лиляна Миловиц задумалась.

— Не знаю, но, возможно, в последние дни… в пятницу она была немного… даже не знаю, как сказать… немного грустной.

— А вы разговаривали с ней в пятницу?

— Не очень много. Тогда я об этом не подумала, но сейчас, когда вы спросили, я припоминаю, что она была не такой веселой, как обычно.

— Вы это не обсуждали?

— Нет. Навалилось много работы, мы не успели. Если бы я только знала…

Слезы снова потекли, и она высморкалась. Юнг наблюдал за ней и думал, что, не будь у него Маурейн, он пригласил бы Лиляну Миловиц вместе поужинать. Или в кино. Или еще куда-нибудь.

— Где она сейчас? — спросила она.

— Сейчас? — переспросил Юнг. — А… вы имеете в виду… она в Управлении судебной медицины. Там обследуют…

— А ее муж?

— Да, муж, — вспомнил Юнг. — Его вы тоже знали?

Она опустила взгляд:

— Нет. Совсем не знала. Никогда с ним не встречалась.

— А вы сами замужем? — спросил он, вспомнив о фрейдистских оговорках, о которых недавно читал в одном из дамских журналов Маурейн.

— Нет. — Она слегка улыбнулась. — Но у меня есть Друг.

«Он наверняка тебя не достоин», — подумал Юнг.

— Она рассказывала о муже? Об их отношениях и тому подобном?

Лиляна немного посомневалась.

— Нет, — ответила она. — Не часто. Я думаю, они не жили особенно хорошо.

Она впервые перепутала порядок слов, и он задумался над тем, можно ли усмотреть в этом признак чего-либо.

— Вот как? — произнес он, выжидая.

— Но она мне ничего не рассказывала. Говорила лишь, что у них не все складывалось, как хотелось бы. Вы меня понимаете?

Юнг кивнул, предположив, что понимает.

— Но вы не обсуждали… личные дела?

— Иногда.

— Вы не думаете, что ее интересовал другой мужчина? Что у нее, скажем, имелись с кем-то отношения?

Лиляна Миловиц надолго задумалась.

— Возможно, — ответила она. — Да, вероятно, имелись. В последнее время что-то было.

— Но она ничего не рассказывала?

— Нет.

— Вы не представляете, кто бы это мог быть?

Лиляна Миловиц покачала головой и снова заплакала.

— Похороны. Когда ее собираются хоронить? — спросила она.

— Не знаю, — ответил Юнг. — Вероятно, еще не решено. Но я обещаю сообщить вам, как только узнаю.

— Спасибо, — пробормотала она и улыбнулась сквозь слезы. — Вы очень хороший полицейский.

Юнг дважды сглотнул, но не нашелся что сказать.

21

В воскресенье он спал до восьми часов вечера.

Когда он проснулся, первым ощущением было, что у него в голове что-то лопнуло, разорвалось в самом восприятии мира. Ему снились бильярдные шары, беспрестанно движущиеся по огромному столу без лунок. Непостижимые узоры, столкновения и смены направления — игра, в которой все казалось столь же ненадежным и в то же время предопределенным, как сама жизнь. Скорость и направление, сообщаемые каждому шару в движении по болотному сукну, были тайным кодом, включавшим все предстоящие события и встречи, — разумеется, в сочетании с путями и кодами всех других шаров. Правда, каждый отдельный шар еще каким-то неясным образом вовлекал в свою ленту Мёбиуса судьбы остальных… по крайней мере, тот шар, который представлял его самого… «Бесконечность запрограммированного времени… — думал он, лежа в постели и пытаясь отыскать точку для наблюдения, хоть что-нибудь, за что можно было бы уцепиться, — замкнутая бесконечность». Некоторое время назад он прочел в одном из журналов, которые выписывал, несколько статей об изучении хаоса — и знал, что закономерное и непредсказуемое вполне может совмещаться в одной и той же теории. Совместимые противоположности. В одной жизни.