Карамело
Шрифт:
– Я… не знаю.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Не знаю, помню ли я. Я тогда была маленькой.
– Чепуха! Тело помнит. Взбирайся сюда.
Родственники начинают скандировать: Que cante la ni~na, Lalita, que canta la ni~na, Lalita [110] .
– Стой прямо, – приказывает Бабуля. – Отведи плечи назад. Сглотни. Набери в грудь побольше воздуха. Вот так. А теперь пой.
– Милая малышка, милая малышка, tan-tarr'an-tara tara-ta, tara-ranta-ranta-ran…
110
Пусть споет девочка Лалита!
Мой голос поначалу слаб, но потом я раздуваюсь, как канарейка, и пою во весь голос.
– МИЛАЯ
Молчание.
– Нет, – как ни в чем ни бывало говорит Бабуля. – Петь она не умеет. Хучи, сыграй песню, что я так люблю, песню моих времен, J'urame. Ну давай же, не упрямься. Todos dicen que es mentira que te quiero [111] …
Остаток вечера я прячусь наверху и наблюдаю за происходящим на вечеринке с укромного балкончика, где никто меня не видит, мое лицо прижато к ограждению, оно охлаждает горящую кожу. Однажды моя голова застряла между металлическим завитком и цветком. Меня пришлось высвобождать с помощью куска коричневого хозяйственного мыла, после чего голова у меня болела… от железных прутьев и от ругани в мой адрес. А сердцу было больно оттого, что братья смеялись надо мной, но я не люблю вспоминать об этом.
111
Все говорят, что это ложь, что я люблю тебя
Музыка и струйки сигаретного дыма поднимаются вверх, словно джинны. Другие дети уже спят – там, где упали. На стуле. Или на груде пальто. Или под столом. Где угодно, только не в кроватках. Но никто этого не замечает.
Тела внизу движутся и вертятся, словно цветные стекляшки в калейдоскопе. Столы и стулья придвинуты к стенам, чтобы освободить место для танцев. Проигрыватель играет Vereda tropical. Тетушки в шелковых платьях, таких узких, что, кажется, сейчас взорвутся, как бутоны орхидей, смеются своими большими ртами, подобными цветам, и воздух сладок от женских духов и от мужского одеколона, которым душатся здесь, в Мехико, он слаще, чем цветы, и подобен сладким словам, что шепчут женщинам на ухо, – Mi vida, mi cielo, mu~neca, mi ni~na bonita [112] .
112
Моя жизнь, мое небо, лапочка, моя красивая девочка
Мужчины в костюмах-акулах, серых с небольшими вспышками синего, или оливковых, отсвечивающих золотом. Белый накрахмаленный носовой платок в грудном кармашке. Мужская рука ведет женщину, когда они танцуют, легкое касание, слегка походящее на движение, которым направляют воздушного змея – «не улетай слишком далеко». И женская рука, лежащая в мужской руке формы сердца, а другая его рука на ее больших в форме сердца бедрах. Прекрасная женщина с черными-пречерными глазами и темной кожей, наша Мама, в нарядном атласном платье цвета фуксии, купленном в «Трех сестрах» на углу Мэдисон и Пуласки, серьги у нее хрустальные, в тон платью. Шуршание чулок о кремовую нейлоновую комбинацию с кружевными чашечками, плиссировкой и одной бретелькой, всегда одной, ленивой и спадающей, просящей о том, чтобы ее вернули на законное место. Мой Папа в завитках лавандового сигаретного дыма, его горячий рот прижат к маминому уху, он что-то шепчет ей, его усы щекочут ее, его мощная шея, и Мама запрокидывает голову и смеется.
Я ужасно сонная, но спать идти не хочу, ведь можно что-то пропустить. Прислоняю голову к балконному ограждению и закрываю глаза, а когда гости начинают хохотать, подпрыгиваю на месте. Но все дело в Дядюшке Толстоморде, который выбрал себе в партнерши метлу, словно она самая настоящая леди. Дядюшка любит смешить всех. Насмотревшись на танец с метлой, встаю, чтобы найти Дедулю. Дверь в столовую тяжелая, мне приходится тянуть ее на себя обеими руками.
Войдя туда, я замираю на месте.
Скатываюсь по лестнице, чтобы рассказать всем, вот только у меня нет для этого слов. Ни английских. Ни испанских.
– Стена упала, – говорю я по-английски.
– Что?
– Наверху. В большой столовой. Стена упала. Идите и сами посмотрите.
– Что нужно этому ребенку? Ступай к Маме.
– Да стена же упала.
– Потом, сладенькая, сейчас я занят.
– Стена в столовой, она упала, как снег.
– Ну до чего же этот ребенок надоедлив!
– В
чем дело, моя королева? Скажи мне, небо мое.– La pared arriba, es que se cay'o. Ven, Pap'a, ven [113] .
113
Стена наверху. Она упала. Идем, Папа, идем
– Иди ты, Зойла. Ты мать.
– !Ay! Ты всегда, всегда так говоришь, когда не хочешь, чтобы тебя беспокоили. Хорошо, хорошо, иду. Лала, не надо тянуть меня за платье, ты порвешь его.
Я тащу Маму наверх, но это все равно что иметь дело с неваляшкой. Она покачивается, и увертывается, и смеется. Наконец мы одолеваем лестницу.
– Надеюсь, это что-то важное! Святой Толедо!!!
Столовая припорошена слоем белой штукатурки, словно сахарным песком. Штукатурка везде – на коврике, на столах, на стульях и лампах. Ее большие куски валяются по всей комнате и похожи на куски деньрожденного торта.
Мама громко кричит с лестницы:
– Все, быстро сюда! Потолок упал!
– !Se cay'o el cielo raso [114] ! – говорит Папа.
И тут я вспоминаю нужные слова. «Потолок» и cielo. Cielo – слово, которое употребляет Папа, называя меня «небо мое». И его же произносит Дедуля, желая сказать то же самое. Вот только произносит он это по-английски: небо мое.
– Мне не хочется этого говорить, и я сообщаю тебе по секрету, но тут Мемо виноват. Утром я видела его на крыше.
114
Обвалился потолок
– Не может быть! Ох уж эта обезьянка! Оставь его мне. Я обо всем позабочусь.
– Бедняжка. Он гораздо медлительнее, чем наш Элвис. А между ними всего месяц разницы. Ты никогда не задумывалась над тем, что, возможно, он отстает в развитии?
– Черт побери! Не надо было экономить на штукатурке!
– Тетушка, это правда! Антониета Арасели спрятала под Дедулиной кроватью наши игрушки. Я сама видела.
– !Mentirosa! Это не я. Ты любишь выдумывать, mocosa [115] . Ты же веришь мне, мамочка?
115
Врунья… соплячка
– Ya mero. Почти. Ты видела, он чуть не выколол ей глаз!
– Кто так поступил с тобой, небо мое?
– Это был… кузен Тото.
– Знаешь, моя gorda никогда не врет мне. Никогда. Если она говорит, что чего-то не делала, значит, так оно и есть. Я знаю свою дочь!
– !Chango! Если я увижу, что ты опять пристаешь к моим детям, то сниму ремень…
– Убери руки от моего мальчика, или я выбью из тебя все дерьмо.
– Est'as loca [116] , я не собирался…
116
Ты с ума сошла
– Ты не смеешь так обращаться к моей жене, tarugo [117] !
– Кто ТЫ такая, чтобы называть меня идиотом? Это ты организовала пикник.
– A'y, caray! [118] Не начинай, братец. ТЫ сам в ответе за свои выдающиеся идеи.
– Знаешь, я стараюсь не вмешиваться в дела своей невестки, но ты в курсе, что Зойла называет твоего ребенка врушкой?
– V'algame Dios [119] . Как всегда – волос в супе!
117
Здесь: тупица
118
О, боже!
119
Покарай меня, Господь