Карат. Чёрное сердце

Я не лгала. Не говорила так, чтобы успокоить его. Я действительно чувствовала себя более чем хорошо. Но Карат всё равно нахмурился, словно прислушиваясь к моему телу и пытаясь отыскать признаки того, что могут происходить какие-то изменения.

— В нас не стреляют этими штуками просто так, детка. Я позвонил Алексу, чтобы он приехал к нам. Он выезжает этой ночью и к нашему приезду уже будет дома.

— Не стоило беспокоить Алекса ради такой мелочи.

— Это не мелочь.

Карат убрал руку, явно многое недоговаривая из того, что было в его голове. Что он знал наверняка, но пока не хотел делиться этим со мной, а я не могла найти в себе смелость, чтобы спросить его.

Хотя было то, что не давало мне покоя, даже несмотря на то что весь рассказ Марианны Карат был сдержан, холоден и спокоен.

— Ведь вы знали того человека?.. Сына Марианны…

И снова ничего не выдало в нем эмоций, когда Карат откровенно и коротко кивнул в ответ:

— Да.

— Это вы мучили его?..

— Не я лично, но это происходило с моего молчаливого согласия.

По тому, как поджал губы Карат, я поняла, что есть то, что в этой ситуации действительно мучает его. Настолько, что в эту секунду он не смог сдержать эмоций и тело выдало его.

— Что мучает вас?.. — прошептала я, даже если не была уверена в том, что он ответит.

— Аметист.

Я быстро заморгала, тут же вспомнив Кадьяка, чьи глаза были почти сиреневыми, а манеры так напоминали Карата, что их можно было бы принять за родных братьев.

Таких мужчин сложно забыть.

— С ним что-то не так?

— Он пропал. И я не могу отыскать его ни дома в каменном жилище Кадьяков, ни в городе.

Когда Карат нахмурился, хотелось потянуться вперед и коснуться осторожно его лица, чтобы приласкать и показать, что больше он не один.

Но решиться на это я не смогла, только тихо выдохнула:

— Он был как-то причастен к мучениям того человека?

— Габриэля. Да. Сколько помню себя, Амит всегда был рядом. Мы были похожи в своих стремлениях и позициях, а потому понимали друг друга без слов. Во время войны мы вгоняли в вены кровь друг друга, чтобы была возможность отыскать в случае непредвиденных ситуаций, но эта связь пропала в тот момент, когда я испортил свою кровь.

Карат замолчал, глядя куда-то в прострации, и пусть он по-прежнему держал меня за бедра, касаясь обнаженной кожи, и дышал ровно, я понимала, что его душа горела и превращалась в пепел от мыслей о том, что друг мог пострадать.

— Габриэль должен был умереть еще много лет назад, — в конце концов выдохнул Карат мрачно и тяжело, не продолжая больше этой темы, но и без того было ясно, что Кадьяки сами создали зверя, с которым теперь боролись так жестоко и долго.

Карат убрал руку, поправив на мне пояс штанов и чуть улыбаясь на мой разочарованный вздох, который я сдержала в себе, но не слишком убедительно.

Тема с врагом была закрыта.

Кажется, он и без того сказал гораздо больше, чем знали все остальные.

— Выпьешь со мной? — его глаза были словно омут, но теперь светили не хитростью, а теплом.

И всё теми же пороками, в которые меня затягивало с головой.

Я в сомнении посмотрела на запотевшую бутылку, пытаясь по ее виду определить, что это, даже если совершенно не разбиралась в спиртном.

Карат наблюдал за мной с явным интересом, но таким пониманием, с каким смотрят на детей, отчего я смутилась.

— Так забавно, — проговорил он приглушенно, притягивая меня ближе к себе и касаясь ладонью моего лица, — в тот момент, когда я сделал шаг от тебя, чтобы дать больше личного пространства, ты сделала два шага ко мне.

Я смущенно опустила ресницы, потому что ответить было нечего.

Он был прав. Как всегда.

Больше я не хотела бежать от него. Не хотела бороться.

Теперь я знала, что его жгучая удушливая страсть может не только обжигать и убивать, но и греть вот так же нежно и трепетно, как сейчас.

Как каждый день с того момента, как я сказала ему на озере, что хочу покоя и своей прошлой спокойной жизни.

Но хотела ли?..

— Я был первым мужчиной, который прикоснулся к тебе. Первым, кто поцеловал. И стану первым, с кем ты будешь пить, — его голос пленял и заставлял в теле пробудиться той неге, которая пленяла и опьяняла куда сильнее любого алкоголя.

— Не станете, — улыбнулась я в ответ. — Первой стала бабушка Мишки, с которой я попробовала вино.

Карат рассмеялся, а я сидела на его бедрах, положив так смело ладони на его горячий мощный торс, и не могла на него налюбоваться.

Он был моим запретным плодом, которым так отчаянно хотелось владеть. Но было так страшно, потому что он был слишком шикарен. Слишком изменчив.

Он был моим первым. Во всём. В прикосновениях, эмоциях, желания, слезах.

А я для него?..

— Ты была первым человеком после смерти моего отца, который кидался защищать меня так отчаянно и совершенно не задумываясь над тем, что можешь пострадать сама, — тихо и проникновенно проговорил Карат, заставляя сбиться мое дыхание от мысли, что этот дьявол способен читать мои мысли и улавливать мое состояние настолько тонко и остро, что это пугало. — Ты была первой девушкой, которая сопротивлялась мне совершенно искренне, не играя и не пытаясь этим привлечь внимание. Ты была первой, перед кем я опустился на колени, детка. И сделаю это снова с большим удовольствием.

От его слов и прикосновений мои щеки стали красными, а в голове пронеслись шальные мысли о том, что даже сейчас я не знаю Карата! Не знаю, насколько откровенным и честным он может быть! Как умеет сдерживать свое желание, чтобы только у нас были эти волшебные мгновения рядом друг с другом.

Возможно, сейчас обстановка вовсе не располагала к безумству и похоти, но эта его нежность и сдержанность ради того, чтобы я была рядом с ним без боязни и оглядки на семью, привязывали к нему лишь еще сильнее, делая беспомощной перед ним и этим нереальным обаянием истинного зверя.

Он не касался меня слишком настойчиво, даже если в его глазах я видела тот ядовитый огонь, от которого перехватывало дыхание в желании получить всё сполна.

— Попробуй, это не похоже на вино, — он налил в свой бокал, поднеся к моим губам, и я отпила, тут же закашлявшись и сморщившись:

— Что это?

— Текила. Мексиканская водка.

Он допил остаток, откидываясь корпусом назад и тяжело прикрывая густые черные ресницы, но продолжая легко обнимать меня за бедра.

Я впервые почувствовала это в нем.

Усталость.

Увидела синяки под глазами и с содроганием вспомнила слова папы о том, что Карат никогда не спит. И даже если я пыталась откинуть мысли о том, что свои бессонные ночи он коротал в том ужасном клубе в компании женщин, в груди стало больно от того, насколько Карат был одинок.

— Идем, — я поднялась с него, потянув осторожно за руки, понимая, что моей силы не хватит, если он не захочет встать сам, но Карат повиновался на удивление быстро и молча, только в глазах сверкнули интерес и азарт, когда я легко толкнула его на кровать, заставляя лечь. — Пришло время спать.