Кардинал Ришелье
Шрифт:
Он это сразу понял, ибо от него требовалось схватить самого Кончино Кончини. При этом у него возник лишь один вопрос:
– А если он начнет сопротивляться?
На это герцог де Люинь жестко ответил:
– Вы должны его убить.
Николя де Витри молча поклонился и щелкнул каблуками. И это означало, что порученное будет выполнено, чего бы это ни стоило…
Арест был намечен на воскресенье, 23 апреля 1617 года.
В тот день, даже не подозревая о нависшей над ним опасности, Кончино Кончини прибыл в Лувр, взяв с собой всего несколько человек свиты. Вдруг, словно из-под земли, перед ним вырос капитан де Витри и цепко ухватил его за правый локоть. Лицо его было напряжено, а суровый взгляд недвусмысленно выражал угрозу:
– Именем Его Королевского Величества, вы арестованы!
Кончини в изумлении
Спустя некоторое время господин д’Орнано доложил Людовику XIII о том, что проблема решена. Тогда король, выйдя на балкон, поприветствовал де Витри и его помощников и с нескрываемой радостью поблагодарил за оказанную услугу. После чего Его Величество осенил себя крестным знамением, воздел руки к небу и закричал:
– Наконец-то! Отныне я настоящий король!
Николя де Витри и его люди учтиво поклонились и громко ответствовали:
– Да здравствует Его Величество король Людовик XIII!
Узнав об ужасной гибели своего фаворита, Мария Медичи побелела как мел. Едва сдерживая предательскую дрожь в голосе, она спросила, кто совершил столь зверское убийство.
– Это был маркиз де л’Опиталь, и так было угодно Его Величеству.
Как это ни удивительно, но королева-мать вовсе не собиралась лить горьких слез по любимому итальянцу. Куда сильнее в тот момент ее заботила собственная безопасность. Когда же ее спросили, каким образом стоит сообщить эту трагическую весть Леоноре Галигаи, она только поморщилась и передернула плечами:
– Как будто у меня своих проблем мало! И ни слова больше о Кончини и Галигаи. Видит Бог, я сто раз убеждала их вернуться домой, в Италию!
Причина подобной сухости крылась вовсе не в скверном характере, как может показаться на первый взгляд. Дело в том, что королевой-матерью двигал острый, всеобъемлющий страх, перед которым меркли и блекли любые, пусть даже самые теплые, чувства. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, чем именно грозило для нее исчезновение Кончини с политической сцены. Мария Медичи знала: ее правлению пришел конец, власть ускользала от нее, как утекает сквозь пальцы песок, – стремительно и неумолимо. Кто-то скажет, что безвыходных ситуаций не бывает, смятение придает сил, а иной, может, вспомнит, что загнанная в угол крыса способна растерзать голодного кота, но на самом деле все обстояло совершенно иначе. Ужас, невероятный, первобытный ужас, пронизывающий до мозга костей, охватил Марию Медичи. И в этом липком страхе, в этой кошмарной безысходности не осталось места ни для надежды, ни для любви… Полнейшее отчаяние убило в ней веру в счастливый исход событий. Позабыв о друзьях и близких, она лихорадочно пыталась придумать, как ей поступить. В конце концов она решилась обратиться к своему сыну. Однако тот остался глух к ее просьбам и лишь передавал через своих камергеров один и тот же ответ: «Его Величество заняты». Словно больной в предсмертной агонии, что мечется в постели, не желая до конца признавать свой скорый конец, королева-мать плакала, умоляла, но все тщетно.
– Передайте матушке, – говорил Людовик XIII, – что будь я просто ее сыном, я бы, несомненно, уважил ее, но теперь я еще и король, так что сам должен принимать решения в управлении своим государством.
Дух Марии Медичи был окончательно сломлен. В результате она даже передала через камергера следующее послание: «Дорогой сын, если бы я только знала о ваших намерениях, я бы сама отдала вам Кончини, предварительно связав его по рукам и ногам». Напрасно королева-мать полагала, что подобное признание поможет ей улучшить положение: вместо ответа от сына к ней явился небезызвестный капитан де Витри и объявил, что с этого самого дня ей запрещено покидать свою комнату.
Тем временем каменщики работали не покладая рук: они с особым тщанием заложили камнем все двери, оставив лишь одну – входную. Осознание происходящего
ударило Марию Медичи с неотвратимостью лезвия гильотины: она стала пленницей в собственном доме…Тайные похороны Кончини прошли в Сен-Жермен-де-л’Оксерруа, однако, несмотря на все предосторожности, на следующий же день у его могилы собралась толпа. Вид у людей был весьма угрюмый, то и дело слышались гневные выкрики. О произошедших вслед за этим событиях младший брат герцога де Люиня, Оноре д’Альбер, пишет следующее:
«Бесчинство началось с того, что несколько человек из толпы стали плевать на могилу и топтать ее ногами. Другие принялись раскапывать землю вокруг могильного холма прямо руками, и копали до тех пор, пока не нащупали места стыка каменных плит».
Надгробный камень кое-как вырвали из земли, после чего тело Кончини выволокли за ноги, при этом изуродованная голова болталась из стороны в сторону. Тут толпа словно обезумела, кто-то вооружился палкой, кто-то камнем – труп начали терзать и избивать. К тому времени как мертвеца, подобно мешку с картошкой, протащили до Нового Моста по дорожным булыжникам, тот уже слабо походил на человека. Тем не менее его привязали к мосту, туго обмотав веревку вокруг шеи. При этом из толпы доносились победные кличи и радостный гвалт. Складывалось впечатление, что они поймали какое-то большое, страшное животное. Потому тем ярче стала ассоциация, когда некоторые безумцы, а за ними и все, кто находился поблизости, принялись петь и отплясывать вокруг изувеченного тела. Опьяненные полнейшей безнаказанностью, «смельчаки» водили хороводы возле Кончини, когда вдруг какой-то очень рьяный молодчик приблизился к трупу и, под дружное улюлюканье толпы, отрезал ему нос, затем пальцы и уши…
Оноре д’Альбер свидетельствует:
«В толпе был человек, одетый в красное, и он, видимо, пришел в такое безумие, что погрузил руку в тело убитого и, вынув ее оттуда окровавленную, сразу поднес ко рту, обсосал кровь и даже проглотил прилипший маленький кусочек. Все это он проделал на глазах у множества добропорядочных людей, выглядывавших из окон. Другому из одичавшей толпы удалось вырвать из тела сердце, испечь его неподалеку на горящих угольях и при всех съесть его с уксусом!»
В подобных издевательствах прошло много времени, а потом жалкие останки Кончино Кончини собрали в кучу и подожгли. В воздухе стоял удушливый запах горелой человечины, но толпа как будто этого не замечала…
Смерть Леоноры Галигаи
Королева понимала, что зверские казни
ее фаворита и фаворитки —
камешки в ее огород.
После произошедшего нет ничего удивительного в том, что жизнь Леоноры Галигаи оборвалась практически сразу же после трагической смерти Кончино Кончини. Несколько дней спустя к ней явился пресловутый Николя де Витри и безапелляционно потребовал:
– Мадам, отныне вы моя пленница. Прошу следовать за мной.
Леонора была далеко не глупа и сразу же все поняла, однако все же рискнула спросить:
– Ответьте, что вы сделали с моим мужем?
Капитан оставил ее вопрос без ответа и дал знак своим людям. Те взяли рыдающую женщину под руки и потащили за собой.
Между тем несчастную уже заочно признали ведьмой, инкриминировав ей колдовство и сношения с дьяволом. Нетрудно догадаться, что она была обречена. К тому же в ходе показного следствия выискались «свидетели», которые якобы видели, как Леонора потрошила животных, гадая на их внутренностях, а также пользовалась черной магией, чтобы изменить будущее в свою пользу. После непродолжительного обсуждения, носившего скорее чисто условный характер, ее поместили в Бастилию до окончания процесса. А днем позже Николя де Витри получил звание маршала Франции. Конечно, он был обыкновенным солдатом, так что не в его компетенции было задумываться о последствиях своих свершений. Однако дыма без огня не бывает. Истина такова, что пока существуют бездумные «пешки», готовые выполнять любые поручения, не исчезнут и те, кто столь же бездумно будет эти поручения отдавать. Так будет и с Николя де Витри: некоторое время спустя он сам окажется в Бастилии по приказу кардинала де Ришелье, а уже после его смерти Людовик XIV выпустит новоявленного маршала на свободу и наградит титулом герцога и пэра Франции.