Кардонийская петля
Шрифт:
У Крачина не было ответов на эти вопросы, зато он точно знал, что должен сказать. Искренность за искренность.
– Я хочу остаться на Кардонии, поскольку понимаю, за что я тут сражаюсь. Меня тошнит от маршальских междоусобиц, от повстанцев, которые воюют только для того, чтобы воевать, и от всего дерьма, что творится на Эрси. Но Эрси – моя родина, я не хочу, чтобы ко мне домой пришла Компания.
– Мы оба делаем не то, что хотим, несмотря на то, что можем выбирать, – вздохнул Помпилио. – И будем за это наказаны.
– Богом? – криво улыбнулся Аксель.
– Людьми, – убеждённо ответил
– Солонину возьмёшь? Свежайшая, только из Приоты. Можно на вес, можно сразу бочку, но только за золото. У тебя есть золото?
– Я вегетарианец.
– Какой?
– Желудок слабый, мясо не переваривает. Ты, наверное, слышал о кышташмыльской непроходимости? Я стал её жертвой. Ужасные ощущения.
Однако уличный брокер не отлипал. То ли почуял, что имеет дело с нужным человеком, то ли болтался под кайфом: его зрачки были изрядно расширены.
– Отличная солонина, приятель, десять цехинов за бочку. Ты наваришь вдвое, если продашь в розницу. У тебя есть десять цехинов?
– У меня нет денег, я бессребреник. Слышал о такой болезни? Очень заразная, так что берегись.
Война не обошла стороной Запределье, ещё больше расслоила его обитателей: у одних прибавилось проблем в виде дорожающей еды, другие жирели на её контрабанде. Брокер, судя по всему, относился к первым: костюм драный, на шее едва подсохшая царапина, пальцы прыгают, губы дрожат, но голос звучит твёрдо, и слова скользят уверенно, сказывается опыт.
– А девять цехинов? Я могу сделать скидку. У тебя есть девять цехинов?
Скорее всего, знака брокера ожидали громилы, готовые воткнуть Бабарскому нож в брюхо и за девять, и за три, и даже за один цехин. И за кусок солонины, если бы он оказался у случайного прохожего.
– Последнее предложение: восемь цехинов.
– Ты ему надоел. – Здоровяк появился неожиданно, вынырнул из подворотни и уверенно преградил брокеру дорогу. – Понятно?
А для усиления эффекта продемонстрировал короткий рыбацкий нож – отличительный знак ребят Серого Штыка. Дальнейших пояснений не понадобилось.
– Извините, – пролепетал побелевший брокер. Даже наркотики не помешали ему сообразить, что он действовал на нервы серьёзному и уважаемому человеку. Пусть толстенькому, пусть маленькому, зато имеющему вес среди ребят самого Штыка. – Я не знал!
– И потому жив, – буркнул здоровяк. – Проваливай.
– Уже.
Но окончания диалога Бабарский не расслышал. Войдя в «Поддай пару!», он уверенно направился за двери «кабинета», едва заметно кивнув охраняющим её «солдатам», и радостно поприветствовал уголовника:
– Серый!
– Привет, мой невысокий толстый друг, – осклабился Штык. – Давно не виделись.
Поначалу, в первые минуты знакомства, которое произошло несколько месяцев назад, Серый не воспринял Бабарского всерьёз, даже несмотря на поручительство такого авторитетного в Омуте человека, как Умный Зум. ИХ показался Серому недостойным болтуном, но эту ошибку совершали самые разные люди с самыми разными для себя последствиями. Штыку, к примеру, повезло: он вовремя сообразил, что вечно чихающий и сморкающийся толстячок с длинными чёрными волосами действительно отвечает
за свои слова, и заключил с ИХ необычайно выгодную сделку.– Опять с проблемами?
– Опять с предложением.
– Что на этот раз?
ИХ огляделся, несмотря на то, что Штык всегда оставался с ним один на один, достал из кармана платочек, чихнул и вежливо произнес:
– Извини.
– Да хоть сто раз ещё чихай, – благостно разрешил бандит.
В качестве платы за прошлое сотрудничество толстенький вернул с лингийской каторги племянника Серого, его названного сына и официального наследника. А поскольку провернуть такой фокус мог лишь необычайно влиятельный человек, Штык проникся к чернявому толстячку запредельной симпатией. То есть уголовник понимал, что спасла наследника птица другого полёта, но оценил, куда толстячку доводится залетать.
– Не смешно, дружище, я и в самом деле тяжко болен. – Суперкарго вздохнул и высморкался. – Кстати, твои рекомендации здорово помогли мне в Линегарте.
– Рад слышать, что моё слово до сих пор ценится.
– Тебя уважают.
Штык вяло махнул рукой, показывая, что ему приятно, но лучше поговорить о делах.
– А нынешний мой интерес связан с главной унигартской тюрьмой, – сообщил Бабарский. Он превосходно читал жесты.
– Собрался за решётку? – хмыкнул Серый.
– Воспользуюсь услугами тех, кто уже там.
Штык дураком не был, в противном случае он не сумел бы так долго править самым крупным бандитским кланом Унигарта, однако замысловатые речевые конструкции Бабарского периодически ставили его в тупик.
– Объясни.
– Сейчас. – ИХ проглотил пилюлю, запил её водой из фляжки и, пробормотав что-то насчёт «проклятого сквозняка», уточнил: – В тюрьме есть твои ребята? В смысле, сидят?
– Конечно, сидят, – осклабился Штык. – Мы ведь немножко бандиты, мой толстый друг, а бандитов принято сажать за решётку.
– Серьёзные ребята среди них есть?
– Насколько серьёзные?
– Милый, я отлучусь в город. – В «кабинет» заглянула молодая женщина с короткими тёмными волосами. Увидела Бабарского, прищурилась оценивающе, но молниеносно вернулась к Штыку: – Ты занят?
– Да, – коротко ответил Серый. Ответил без раздражения, как отметил ИХ, чувствовалось, что Штыку приятно видеть молодую красавицу.
– Твои ребята так и сказали, – хихикнула та. – Скоро вернусь.
– Хорошо.
Дверь закрылась. Бабарский шумно шмыгнул носом и осведомился:
– Новенькая?
– Ага, – благодушно подтвердил Штык.
– И как?
– Отлично… – Серый опомнился, вскинулся, вперил в Бабарского пронзительный взгляд, но, не заметив признаков неуважения, расслабился. – Не важно, как с ней. Скажи лучше, что тебе нужно в тюрьме?
Как пахнет сэнский раствор, Кира не знала, говорили, что никак, но пробовать или хотя бы вскрывать ампулу девушке не доводилось. А вот розовый порошок «сэнской щепоти» запах имел крайне резкий, пронзительный, этакая смесь розового масла с чёрным перцем. Неприятный? Нет, пожалуй, просто странный. Так пахнут тюки, извлекаемые из трюма цеппелей, экзотические пряности в лавке, так пахнут дальние страны… Которые можно увидеть после двух, ну, трёх затяжек.