Кардонийская петля
Шрифт:
Газ пошёл.
Двенадцать тонн отравы многоствольные газомёты «Азунд» выплёвывают за две минуты, затем переключение на вторую цистерну, доклад о готовности, приказ действовать и свист выстрелов. Номера повторно краснеют.
Газ пошёл.
«Зирв» подхватывает ядовитые облака и несёт к землеройкам, на позициях которых уже надрываются трещотки. «Зирв» сегодня быстрый, дай ему волю – унесёт ядовитый привет от Двадцать седьмого отряда далеко-далеко в степь и рассеет по огромному пространству; «зирв» такой, с ним нужно держать ухо востро, но алхимики профессионалы, знают, что с каждым днем Банир дышит всё резче,
Газ пошёл.
Всё как обычно.
Или нет?
Сидевший на башне Адам привстаёт и напряжённо вслушивается в ветренную тишину, пытаясь понять, что его насторожило. Обычно алхимики смотрят и слушают небо, опасаясь оказаться под авиаударом, но сегодня небо тихое, во всяком случае, пока. Однако напряжение не ослабевает.
«Что не так?»
Газ почти добрался до позиций землероек, не стихает весёлый «зирв», металлические трещотки… Нет воплей с той стороны.
«Чушь! Я никогда не слышу воплей!»
Да, вопли никогда не слышны, но Сантеро всегда их чувствовал. Кожей чуял, как там умирают, корчатся и вопят землеройки. Не слышал…
А сейчас – не чувствовал.
«Что происходит?»
Свои позиции почти пусты, во время алхимической атаки солдаты расползаются в стороны, опасаясь, что выстрел сорвётся, и газ ляжет в окопы – такое случалось. Солдаты расползаются, уступая дорогу беспощадному газу, оставляют пулемёты, орудия…
«Позиции пусты!»
А в следующий миг Адам слышит рёв двигателей.
Не с неба – с земли.
На пределе!
Как было запланировано, «Джабрасы» набрали максимальную скорость за половину лиги до передовой. И мчались теперь стадом бронированных стерчей, бешеных, неостановимых стерчей, способных смести всё на своём пути. Город? Не будет города. Бетонные капониры? Забудьте. Артиллерийская батарея? Ищите пушечные стволы на моих гусеницах.
Несущиеся бронетяги – это страшно, но в дополнение ко всему «Джабрасы» умели стрелять.
– Огонь!
Рявкнула командирская пушка, через несколько мгновений её примеру последовали остальные стволы эскадрона. Бронированные стерчи хрипло сморкались стомиллиметровыми снарядами, умело всаживая их в ушерские позиции.
– Огонь!!
Хильдер орал, позабыв о маске, орал и топал ногой, призывая команду посылать в противника всё новые и новые снаряды. Задыхался в противогазе, но продолжал орать и гнать эскадрон вперёд.
Замысел Селтиха удался: Двенадцатая бронебригада с наскока преодолела нейтральную полосу и гвоздем вонзилась в обезлюдевшие позиции ушерцев.
Невозможно передать чувства, охватывающие при стремительном приближении тяжёлых бронетягов. Не когда ты наблюдаешь несущиеся бронированные башни со стороны, а когда они прут прямо в лоб. В твоё лицо. На твоё тело. Когда ты видишь летящие громадины, действительно летящие, потому что мчат они, не замечая преград, и мозг отказывается понимать их скорость. Когда они ближе с каждой секундой. Когда кажется, что они не едут, а совершают гигантские прыжки. Каждую секунду – прыжок. На сто метров. А может – на двести. Когда смешиваются в дикую какофонию гусеничный лязг,
рёв моторов, грохот пушечных залпов и твои мысли.Когда паника.
Когда ты полагаешься на инстинкты.
А они, инстинкты, твердят, что ещё два-три удара сердца, и тебя втопчет в землю металлический монстр. Лязгающий. Плюющийся огнём. Беспощадный.
Разогнавшиеся бронетяги страшны не только силой, но и видом.
Останавливали же их по-разному: где-то рвами, где-то ежами, где-то артиллерией или минными полями, а в идеальном случае – комбинацией всех средств. Но это в идеале. А на участке Сантеро фронт держали несколько ежей, редкое минное поле и две врытые в землю батареи, прислуга которых отступила и не торопилась возвращаться, потому что…
Невозможно передать чувства, охватывающие при таком вот приближении тяжёлых бронетягов.
– Мы в дерьме! – орёт Сантеро в рацию.
– Что случилось?
– «Джабрасы»!
Грохот взрыва. Четвёртый номер получает в корму и начинает вертеться на месте, словно пытаясь собрать в кучу разнесённую ходовую. Обе зенитные «Клоро» торопливо разворачиваются. Взрыв. Затем ещё четыре. Чудом уцелевшая зенитка мчится в тыл.
– Где пушкари?
– Наверное, в Унигарте!
«Азунды» набирают скорость.
– Убирайтесь оттуда! – надрывается рация голосом командира дивизии. – Уходите!
– Почему?!
– Потому что…
Следующий снаряд влетает в «Азунду», Сантеро швыряет на бронированную стену, из кузеля орёт ошпаренный механик, брюхо бронетяга стремительно наполняется дымом, экипаж бросается к люкам. Кто-то тащит механика, кто-то кашляет, кто-то пытается оттолкнуть остальных, кто-то надеется… Они все надеются, потому что не слышат то, что прозвучало из рации прямо перед выстрелом:
– …будем бить по площади!
Неуклюжая, потому что подбитая, «Азунда» прямо по курсу.
Алхимик.
Зверь.
Один из тех, кто жжёт ребят огнём и шлёт на позиции ядовитые приветы. Военная мразь.
«Зверь! – У Яна ходят желваки. – Зверь!»
Сегодня Хильдер вдоволь попил крови. Сначала расстрелял замешкавшийся «Клоро» с зенитными пулемётами на загривке: с упоением всаживал в него снаряды до тех пор, пока не взорвался кузель, обварив экипаж паром и разорвав королевским уксусом. Затем добил ещё один «Клоро» и попутно раздавил храбрый миномётный расчёт, попытавшийся оказать сопротивление неистовым «Джабрасам». Хильдер попил крови, но не напился и с радостью направил бронетяг на «Азунду».
У которой покорежёна ходовая и дырка там, где располагается кузель. Которая отчаянно дымит и готовится умереть, что видно по бегущим крысам… Точнее, по экипажу, состоящему из безжалостных убийц.
– Военные мрази, – шепчет Ян.
А из башни вылезает хлипкий волосатик. Командир? Возможно. Комбинезоны похожи, знаки различия не видны, но все остальные воспользовались нижними люками, а этот, хлипкий, выбрался через башню, оттуда, где расположено место командира.
– Сволочь!
Ушерец, разумеется, не слышит. И он почему-то не торопится. Стягивает и отбрасывает в сторону противогаз, садится на броню и достаёт из кармана портсигар. Ему всё равно. Или он не понимает, что прямо на него мчится огромный «Джабрас», – такое бывает. Хлипкий сейчас умрёт и хочет покурить на прощание. Что может быть смешнее?