Кардонийская рулетка

И теперь они с посредником неспешно топали по булыжной мостовой улицы Все Что Надо к таверне «Поддай пару!», а единственным неудобством — за исключением нескончаемых предложений грамотно потратить деньги — был столь же нескончаемый бубнеж справа: Сличер отчего-то решил, что заезжему гостю безумно интересна краткая история кардонийского бандитизма. Издание «… надцатое, под редакцией помощника Умного Зума». Впрочем, Бабарский умело скрывал раздражение.

— Сэнский раствор, дружище! Только в нашем заведении…

— А после того как ушерское оружие стало пользоваться популярностью во всех окрестных мирах, волосатики окончательно озверели.

— Решили, что Омут лишает их прибыли?

— Ага.

— И что сделали?

— Объявили войну.

— Похвально, — брякнул суперкарго.

— Что?!

Для Сличера Бабарский был просто «человеком от Умного Зума», ничего сверх этого, даже имени коротышки посредник не знал, но предполагал, что пухленький, непрерывно ноющий по поводу своих болячек недомерок имеет в Омуте вес. И потому последнее замечание вызвало у Сличера неподдельное изумление.

Которое Бабарский поспешил развеять.

— Не часто государства рискуют объявлять нам открытую войну, — объяснил ИХ. — И уж совсем немногие способны ее выиграть.

— Почему ты решил, что ушерцы победили? — хмуро спросил Сличер.

— Ты говорил о них зло, совсем без иронии, — пожал плечами Бабарский. И закашлялся: — Проклятье, мои легкие не приспособлены к морскому воздуху.

— Много соли?

— Холодный ветер.

— Сегодня жарко.

— Кому как.

Посредник покосился на шарф, которым ИХ обмотал шею, хмыкнул, вытер со лба пот — вечерок выдался душным, но хихикать над болезненностью спутника не стал. Вместо этого неожиданно продолжил неприятную тему:

— Они нас сделали.

— Как? — играть не пришлось, Бабарский действительно удивился. — Это невозможно.

— Невозможно уничтожить Омут, — поправил его Сличер. — Но придавить — пожалуйста. Ушерцы дважды высаживали в Унигарт морских десантников и блокировали Запределье на пять дней и две недели; посадили за решетку начальника таможни, после чего наши деловые операции полностью остановились; отправили на каторгу трех лидеров…

— Лидеров? Они же не мараются, за что их брать?

— Обвинения выдвинули лживые, но судьям это не помешало. — Посредник зло усмехнулся. — Короче, через два месяца, когда стало понятно, что волосатики не остановятся, мы предложили переговоры.

— Верзийский вариант, — пробормотал ИХ.

— Вроде того, — кивнул Сличер.

В свое время он пошатался по Герметикону и прекрасно понял, что имеет в виду спутник: знаменитая верзийская жандармерия яростно давила местный криминал до тех пор, пока уголовники не взмолились о пощаде, после чего им продиктовали условия капитуляции, и с тех пор местный «веселый район» — Поднебесье — считался самым законопослушным в Герметиконе. Его даже полиция патрулировала!

— И-и-и-эх!

Из дверей ближайшего кабака вылетел пьянчужка, за ним бросились вышибалы, догнали и принялись молча молотить ногами.

— И как же вы теперь? — поинтересовался ИХ, осторожно обходя занятых непростой работой здоровяков.

— Нормально, — махнул рукой посредник. — Волосатики выдвинули вполне разумные условия: первое — все оружие, уходящее с их заводов и фабрик, должно быть оплачено тем или иным образом.

— Молодцы.

— Второе: торгуя оружием, Омут и Ушер не мешают друг другу.

— Монополия — высшая форма экономической организации, — одобрил Бабарский.

— Кто это сказал?

— Логика, самая обыкновенная логика: только при монополии можно получить максимальную прибыль.

— С этим не поспоришь, — согласился Сличер.

— А теперь признавайся: зачем ты рассказал мне эту в высшей степени поучительную историю? — неожиданно спросил ИХ.

Но смутить посредника у него не получилось.

— Чтобы скоротать время, — равнодушно ответил Сличер. — Кстати, мы почти пришли.

И остановился в трех шагах от крыльца таверны, не желая заканчивать разговор рядом со скучающими у дверей вышибалами.

— Хотел намекнуть, что некоторые лидеры местного Омута слишком тесно связаны с волосатиками? — догадался Бабарский.

— Если соберешься играть против Ушера — придется внимательно выбирать друзей, потому что даже тот, кто сейчас нейтрален, не упустит возможность оказать волосатикам услугу. — Сличер выдержал многозначительную паузу и объяснил: — За ними сила.

— Я тебя услышал, — кивнул Бабарский. Он тоже умел быть многозначительным. — Но спрашиваю еще раз: зачем ты мне помогаешь?

— За тебя сказал Умный Зум, причем сказал серьезно. — Посредник улыбнулся. — Расскажи Умному, что тебя хорошо встретили и хорошо помогли, и мы в расчете.

Судя по всему, Сличеру надоело на Кардонии и он хотел повышения.

— Договорились.

— О чем?

— О разных вещах, которые будут интересны и мне, и тебе.

— Ты удивительно забавен, мой неизвестный невысокий друг, — расхохотался Серый Штык. — И не будь здесь Сличера, я счел бы тебя пройдохой.

— Наш гость не пройдоха, — вставил слово посредник.

— Он не называет имени и не торопится излагать дело. — Серый покрутил головой. — Зачем ты его привел?

Крепкий, плечистый, дочерна загорелый, с белыми, выцветшими на солнце волосами и яркими, лучистыми глазами, Штык напоминал рыбака, одного из тех, что каждое утро выходят из унигартского порта в море. Отец Серого и впрямь вкалывал на баркасе, но сам Штык занимался семейным бизнесом лишь до семнадцати лет, после чего перешел на опасную, но прибыльную криминальную работу. Наверх Серый поднялся с низов, славился среди коллег аккуратностью, осмотрительностью и умом, которые и помогли ему возглавить самый мощный клан кардонийских уголовников — «рыбацкий». Организацией Штык правил уже двадцать лет и считался долгожителем.

— Зачем ты его привел?

— Он приглядывается, — пояснил Сличер. — Немного волнуется…

— На самом деле я хочу понять, смогу ли получить от тебя то, что мне нужно? — нахально произнес ИХ. — Потому что взамен я предлагаю очень много.

— Очень? — с веселым изумлением переспросил Штык. С поддельным, надо отметить, изумлением.

— Больше, чем ты думаешь.

— А если окажется, что меньше? — Никто, кроме ближайших помощников, не смог бы понять, что в голосе главаря мелькнула угроза. Однако ИХ умел читать лица. Он понял, но не смутился.