Карфаген смеется

Неужели мне придется выбирать между Эсме и моей судьбой? Многим мужчинам когда–то приходилось принимать такие ужасные решения. И все же, несомненно, Эсме была такой же частью моей жизни, как и технические изобретения. Она была моей музой и вдохновительницей. Миссис Корнелиус не станет долго сердиться на меня, она не злопамятна. В случае необходимости я сам доберусь до Англии. Сразу после прибытия я отыщу ее в Уайтчепеле. Собравшись с мыслями, я покинул кладбище и направился к Гранд рю.

Я с облегчением вернулся к своей восхитительной Эсме и позабыл обо всем. Мой проект парового автомобиля был почти готов. Я рассказывал в доках и мастерских об изобретении, которое может принести инвестору миллионы. Меньше чем через две недели я пообщался с заинтересованными лицами и почти заключил соглашение с мистером Шарьяном, армянским бизнесменом. Он предложил профинансировать опытный образец и собирался продавать первые автомобили в Париже. Затем мистер Шарьян был убит средь бела дня на Галатском мосту, и меня притащили в отделение полиции как подозреваемого. Я назвал свой адрес — «Пера Палас». Я сообщил, что есть люди, способные поручиться за меня. Среди прочих я упомянул майора Ная и графа Синюткина. Турецкие полицейские не обращали внимания на мои слова и уже собирались выставить меня убийцей, но, к счастью, британские стражи порядка оказались более осторожными. Я заявил, что моя жена, миссис Корнелиус, может подтвердить мои слова. Я почувствовал, что снова попал в какой–то кошмар, — ощущение было мне давно знакомо. Британский сержант допросил меня, пришлось ему все повторить. В моей темной камере железные кандалы были вбиты в покрытый плесенью камень, вероятно, эти мрачные стены возвели еще в Средние века. Через некоторое время сержант вернулся. Он сказал, что майора Ная вызвали в Лондон, а миссис Корнелиус уже покинула «Пера Палас» и села на поезд в Париж. Я перестал себя контролировать. Не помню, что я говорил, но уверен, что умолял сержанта о помощи и клялся, что не способен никого убить. Он пообещал мне сделать все возможное. Я никак не мог сосредоточиться. Сколько времени пройдет, прежде чем Эсме запаникует? Если она даст показания в мою защиту, это выдаст нашу тайну и приведет к ужасным затруднениям. Я представлял, какие пойдут сплетни, во что превратят мою чистую, благодетельную любовь к ней. Я чувствовал, что схожу с ума.

Шесть часов спустя власти освободили меня. Убийцу поймали. Это был черкес, которого опознали все свидетели, человек, который давно поссорился с мистером Шарьяном. Турецкие полицейские мне ничего не сказали. Только англичанин принес извинения.

— Вы, кажется, путешествовали с женой? Что ж, пошлите ей телеграмму и сообщите, что прибудете следующим поездом.

Опасаясь худшего, я помчался в «Токатлиан» и обнаружил там рыдающую Эсме. Она была убеждена, что я уже мертв. Вскоре она успокоилась и развеселилась, и я смог выбрать время, чтобы наведаться в «Пера Палас». В холле я поговорил с управляющим. Миссис Корнелиус действительно оставила адрес для корреспонденции: «Почтовое отделение на главной улице Уайтчепела, Восточный Лондон, Англия». С майором Наем можно было связаться через Военное министерство на Уайтхолле. А тем временем, сказал грек, лицемерно извиняясь, мой багаж вынесли из комнаты. Они с радостью возвратят вещи, как только получат арендную плату за месяц. В чемоданах остались почти все мои чертежи, одежда и полкило кокаина. Я принес деньги из «Токатлиана» и оказался практически без гроша. Чемоданы доставили в мои апартаменты два огромных сомалийца, которые обычно исполняли обязанности вечерних швейцаров. Чаевых я им не дал.

Той ночью я продал едва ли не последние драгоценности и повел Эсме в мюзик–холл. Я отчаянно пытался снова овладеть ситуацией. Когда рядом находилась Эсме, все остальное было неважно. Миссис Корнелиус вскоре приедет в Лондон, и я смогу ей написать. Ей гораздо легче будет добиться для меня разрешения на въезд в страну. Если посмотреть на происходящее под определенным углом зрения, могло даже показаться, что мое положение улучшилось.

С другой стороны, моя баронесса, которую я встретил на следующий день, становилась все безумнее. Волнение лишало ее привлекательности. Вместо того чтобы заниматься любовью, она предпочитала обсуждать свои проблемы. Она все еще не получила вестей из Берлина, от родни своего мужа. Ее немецкие хозяева считали, что она злоупотребляет их гостеприимством. Теперь, когда исчезла Маруся, Китти требовала больше внимания. Можно ли как–то заработать денег?

Я смог придумать не слишком много пристойных вариантов. Для таких, как баронесса, открывалось мало вакансий. Сам я старался скрывать источники доходов — в конце концов, я зарабатывал ничтожно мало и работал простым механиком. Конечно, я заверил баронессу, что постараюсь ей помочь и по–прежнему надеюсь: ей удастся добраться до Италии или Франции. Она слышала, что в Турции неизбежна настоящая гражданская война. Голоса националистов звучали все громче.

Положение султана становилось угрожающим — он чересчур охотно вел дела с британцами. Англичане, со своей стороны, арестовали слишком много людей по политическим мотивам и тем самым усилили напряженность. Позиции повстанцев укреплялись. Граф Синюткин, по словам Леды, предсказывал большие проблемы. Значительная часть турецкой армии отказывалась разоружаться. Бандиты–башибузуки во внутренних районах грабили деревни и села, убивая без разбора турок, греков и армян. Вскоре нападению мог подвергнуться и сам Константинополь.

Последнее показалось мне маловероятным. Я сказал Леде, что союзники смогут легко защитить город. Весь цивилизованный мир окажет помощь в случае необходимости. Несколько бандитов не представляют угрозы. Город на протяжении столетий сопротивлялся огромным полчищам врагов. Но Леда не успокаивалась.

— Все будет в точности как в России. Разве ты не видишь, Симка? Весь мир идет по тому же ужасному пути! Именно поэтому я переживаю за тебя. Я не хочу тебя потерять.

Я от души рассмеялся. Я сказал ей, что неуязвим. Как Леонардо, я перебирался из города в город, всегда угадывая направление ветра. И неважно, в каких обстоятельствах я оказывался, — мой гений умел отыскивать преимущества.

Она была настроена скептически:

— Но тогда почему же ты до сих пор здесь?

Я напомнил, что у меня есть обязательства. Кроме того, следовало учитывать воинственные настроения турок. Моя «Компания паровых автомобилей» уже почти начала работать, но мистер Шарьян погиб.

— Я найду другого мистера Шарьяна.

— О, Симка, это так постыдно! Ты заслуживаешь лучшего. Тебе нельзя унижаться перед армянами. Если бы у меня были деньги, ты никогда не попал бы в такое ужасное положение. Я как–нибудь найду работу и смогу содержать нас обоих. У меня способности к математике. Муж всегда восхищался тем, как я веду счета.

— Ты должна прежде всего подумать о себе и о Китти. Я всегда могу найти приличную работу.

— Я стала для тебя просто обузой. Неудивительно, что ты так редко видишься со мной.

— Не забудь, что в городе у меня есть дальние родственники. Один из них, кажется, умирает. И мое призвание, любимая Леда, как я всегда говорил, важнее всего прочего в моей жизни.

— Я слышала, миссис Корнелиус отправилась в Париж. Я не бросила бы своего мужа в таком затруднительном положении.

Я не хотел выслушивать эти мелкие упреки.

— Ты всегда знала, что наш брак был чисто номинальным. Миссис Корнелиус и раньше говорила о своих планах, и я настоял, чтобы она уехала.

Баронесса начала тихо всхлипывать:

— Я сомневалась в тебе. Мне очень жаль. Я не хочу стеснять твою свободу, Симка. Я не ревнива, хотя и не могу вынести разлуки с тобой.

Я подумал, что теперь ее требования куда меньше, чем в прошлый раз. Она стала реалисткой. Я снова ощутил прилив сочувствия к ней.

— На самом деле, любимая, миссис Корнелиус просила меня уехать с ней. — Я надеялся, что это приободрит Леду. — Она рассердилась, когда я отказался. Я сказал ей, что не могу бросить тебя.

Баронесса улыбалась и качала головой, вытирая слезы:

— Если б только это была правда.

Меня это обидело, но она, казалось, ничего не заметила. Я встал и оделся. В дешевой комнате, которую сдавали на всю ночь по особой цене, на деревянном полу не было ковра. Я почувствовал, что щепка вонзилась мне в ногу, и выругался. Я приоткрыл ставни, чтобы стало чуть светлее и я смог вытащить занозу. Снаружи собралась толпа. На плакатах виднелись надписи на арабском, и я не мог понять, чем возмущены эти люди. Леда прикрыла плечи грязной простыней.

— Не печалься. Тебе нужно позаботиться о себе. Я не питаю никаких иллюзий. Я почти на десять лет старше тебя.

Я опустил ногу на пол. Нежность и понимание внезапно вернулись. Я подошел к кровати, поцеловал Леду и пообещал, что вскоре снова с ней встречусь.

Однако на следующий день заболела Эсме. Озноб усиливался, возможно, у нее начался грипп, и доктор выписал дорогие лекарства. Я, как одержимый, ухаживал за своей малышкой, приносил ей лучшую еду из ресторана, брался за дополнительную работу в доках и продолжал поиски нового покровителя. Всякий раз, когда Эсме просыпалась, на ее крошечном личике, окруженном взмокшими от пота светлыми локонами, появлялась отважная улыбка. У меня снова не осталось времени на баронессу. Карточки, которые я заказал, были готовы: «Европейская и восточная компания паровых автомобилей». Я распространял их повсюду. На данном этапе я не видел никакого смысла забывать о турецких интересах. Паровые автомобили предназначены для всего мира. В конечном счете, разве важно, откуда взяты средства на их изготовление — с Востока или с Запада? Деньги лучше расходовать на автомобили, чем на оружие! Я тогда питал великое множество ложных надежд.

Эсме поправилась и оживилась. Я начал иногда встречаться с Ледой. Наступила весна. Мы с Эсме отправились на холмы. Мы ели имам–байялды под ароматными тутовыми деревьями, наблюдая за пасущимися козами и овцами. Солнце серебрилось на бледно–сером небе, и стены деревенских домов окрашивались в нежные сиреневые, розовые или желтые тона. Уже зацветали кустарники. Далекое море было спокойным. Почтенный приморский пригород Константинополя мало напоминал желтые улочки киевских предместий. Пейзаж казался более экзотичным, более мусульманским. И все же мое детство вернулось: то уверенное, эгоцентричное детство, когда я начинал осознавать свои необычайные силы и придавать форму своим мечтам. Эсме слушала меня так, как всегда слушала Эсме, и я описывал великолепное будущее. Она задыхалась от восторга. Она широко открывала глаза. Она ценила мой ум и предсказывала мне удивительную карьеру, представляя себя моей верной спутницей. Потом она окунулась в собственные фантазии. Она воображала дома, которые у нас будут, когда мы разбогатеем, высчитывала, сколько слуг мы наймем, и так далее. Она давала мне все, что я получал от первой Эсме. Но эту Эсме я тоже не считал простой заменой. Я потерял одну и не вынес бы потери другой. Я постоянно заботился о ней. Я хотел, чтобы она развлекалась, была здорова, получала любимую еду, одежду, безделушки, чтобы наши любовные ласки приходились ей по вкусу, даже когда мне что–то не нравилось. Я знал, насколько опасна чрезмерная забота, и пытался избежать этой опасности. Эсме понимала, как я ее люблю и как много она значит для меня. Она ценила мою заботу, настоящую отцовскую заботу.